А сейчас — тем более. Повиснув на его руках, она почувствовала себя такой несчастной и обессиленной; ей уже и в самом деле казалось, что она не в состоянии наступить на свою бедную ножку.

Данилу были хорошо известны травмы подобного рода. Растяжение связок — бич всех спортсменов. Сначала ничего не заметно, просто очень больно наступать на ногу, и надо прикладывать холод, чтобы не было сильного отека. Но на следующий день нога обязательно опухнет, и щиколотка посинеет. Тогда уже можно ее бинтовать и греть, пока не пройдет. Но что ему делать сейчас? До ее дома слишком далеко, придется тащить Элю к себе. Ближе всего — в деревянный домик. И опять начинаются эти случайности! Он же и так с трудом борется со своими чувствами, а сейчас он должен ее нести. Но делать нечего — он подхватил ее под колени и стал возвращаться назад.

Она нежно обвила руками его шею. Как же Эле удобно! Он нес ее лучше, чем носил когда-то Золтан. Она вообще не чувствовала веса своего тела, она не висела, а лежала на его заботливых теплых руках. Ей так сильно захотелось прижаться к его гладкой щеке… Но он вообще не смотрит на нее!

Данил шел довольно быстро, однако она не слышала, чтобы он стал тяжелее дышать. Его губы были плотно сжаты, и взгляд очень сосредоточен.

Внезапно Эля обнаружила, что они движутся не к гостинице, а куда-то к берегу. Неужели этот ненормальный решил доставить ее к врачу?!

— Куда ты идешь? Я не хочу в медпункт!

— Не волнуйся, мы уже пришли. Постой немножко.

Опустив ее ноги на траву, Данил обошел домик и извлек ключи из тайника — ямки, вырытой под стенкой изобретательным Лагуновым.

Эля осмотрелась, уже сидя на кровати, не забывая сохранять на лице страдальческое выражение.

— Ну и куда это мы пришли? В изолятор?

— Нет, это мой домик, — Данил взял с другой кровати подушку и положил ей в ноги. — Сними обувь.

Она кусала губы, но сдержать слез досады уже не могла. Чертов докторишка! Похоже, ей долго еще придется разыгрывать умирающую.

— Ну, не плачь! Не плачь, пожалуйста, потерпи!

Он сел рядом и взял ее ногу двумя руками: за голень и за стопу. Осторожно положив ее на подушку, он на мгновенье задержал руки, но тут же их одернул и, опустив глаза, сказал:

— Посиди так. Я принесу лед.

Данил быстро встал и ушел из домика. Ни в чем не повинная подушка полетела ему вслед и хлестко шлепнулась в закрытую дверь:

— Козел!

Эля уже не плакала. У нее все кипело внутри! Но, немного посидев и успокоившись, она встала, подняла несчастную подушку и придала ей прежнее положение. Ладно, выбирать уже не приходится! Она продолжит свой спектакль, просто нужно выбрать момент и намекнуть ему, что ничто так не помогает в подобных случаях, как небольшой поцелуйчик в губы травмированного пациента.

Давыдов вскоре появился, держа в руке два куска льда, завернутых в вафельное полотенце. Он снова сел к ней на кровать.

— Вот видишь, так легче! — сказал он, заметив, что ее слезы уже высохли. — Сейчас вообще пройдет. Почти…

Данил положил на ее голень холодное полотенце. Ну куда он должен смотреть? Его взгляд наткнулся на ее смуглые маленькие пальчики. Мизинец казался совсем крошечным и слегка оттопыренным. Он закрыл глаза, пытаясь восстановить дыхание, но это уже было бесполезно.

Данил накрыл ладонью ее теплую стопу, полотенце соскользнуло на кровать. Он ее не выпустит, он не может с этим бороться. Он коснулся губами кожи ее голени. Сейчас Эля ударит его снова… Но вдруг он почувствовал, как ее нежные руки дотронулись до его волос.

Давыдов резко поднял голову. Она улыбалась. Она простила его, она его не оттолкнет, и он сделает все, чтобы исправить свою ошибку, чтобы изменить ее первое впечатление! Он пересел к ней ближе и, бережно уложив на подушку, стал мягко и нежно целовать ее напряженные губы, горячие уши и вздрагивающую бархатную шею.

Как же хорошо сейчас Эле было… но когда она вспоминала о том, что ждет ее впереди, ей становилось страшновато.

— Не бойся, маленькая, такого уже не будет, — будто прочитав ее мысли, тихонько прошептал он ей на ухо.

Данил десять раз перегорел и передержался, он ужасно намучился, но он дождался того момента, когда она уже сама, хватая губами его лицо, расстегнула пуговицы на его рубашке и скользнула ладонями по спине. Но как только он коснулся ее бедер, Эля непроизвольно сжала ноги.

— Не надо, не надо бояться! — улыбнулся ей Данил. — Тебе не будет больно, я очень постараюсь. Только нужно расслабиться, иначе ничего не получится.

— Хорошо, — выдохнула Эля, несмело раскрывая стиснутые бедра. — Но только я буду смотреть!

— Конечно.

Данил выпрямил руки, открывая ей всю панораму, и застонал при первом же своем движении: с таким узким тазом и упругими тканями ей недолго придется наблюдать.

Эля морщилась, хотя это была уже совсем другая боль: не такая резкая и сильная, но все равно очень неприятное ощущение чего-то жесткого и чужеродного. Впрочем, и Данил делал сейчас совсем другое: он едва заметно двигался, удерживая свой вес на прямых руках.

Она быстро освоилась с его обнаженным видом, а в самом конце вообще развеселилась, глядя на тоненькие белые струйки, устроившие лужу на ее животе. Она догадалась, конечно, зачем он так сделал, и была весьма ему благодарна: превратиться в школьницу в растущим животом — последнее, чего она хотела бы в этой жизни!

— Ну что, лучше? — спросил Давыдов, садясь на кровати и поднимая ее к себе.

Эля улыбалась. У нее горели щеки. Она обняла его за шею, кивнула и весело сказала:

— Я даже забыла, что у меня болит нога.

— Да! — повернулся Данил к вафельному полотенцу. — Лед весь растаял. Ладно, ты постарайся лежать так, чтобы ножка была выше. Вот — на подушке, хорошо?

— Хорошо, хорошо, — махнула она рукой. — Знаешь, я так устала. Можно я буду спать?

И она снова легла, моментально закрыв глаза.

Данил совершенно не ожидал такого финала. Меньше всего ему сейчас хотелось спать. Он настроился подольше с ней повозиться и, может быть, удалить в конце концов эту футболку, скрывающую много важных деталей.

— Что ты сидишь? — спросила Эля, явно уже явно отключаясь и лишь слегка приоткрыв свои нахальные глаза. — А, у тебя же нет подушки. Возьми эту, мне все равно так неудобно.

Она подтолкнула ногой подушку и повернулась к стене, приняв позу, красноречиво указывающую Давыдову, что его местечко — на соседней кровати. Ему больше ничего не оставалось: он взял подушку и лег спать. Но уснуть он, конечно, не мог. Он без конца поднимал голову и смотрел на мирно спящую Элину, как бы желая убедиться в том, что все случившееся — реальность, а не плод его воспаленной фантазии… Ему очень хотелось перебраться к ней и как следует ее изучить, но он понимал, что, проснувшись, она, скорее всего, снова начнет возмущаться. Нет уж, пускай все так и остается, лишь бы не хуже!

Чем ближе к рассвету — тем сильнее Данилу хотелось есть. Он ничего не ел почти целый день, и к тому же расход энергии был весьма ощутим. В последние часы перед открытием столовой он уже проклинал тот день, когда с Элей познакомился. Как можно так спокойно дрыхнуть всю ночь после того, что произошло? Это ж какую нужно иметь нервную систему!

Он уже принес воды и умылся, но его спящая красавица еще не изволила пошевелиться. Данил посетил наконец столовую, захватив оттуда парочку бутербродов для своей раненой козочки. Кстати, насчет ее травмы у Давыдова уже возникли кое-какие подозрения.

Осторожно, стараясь не шуметь, Данил вошел в домик и открыл дверь в комнату. Он был уже совсем в другом настроении, и то, что она еще спит, было замечательно. Ему нужно кое-что выяснить. Положив бутерброды на тумбочку, он сел к ней на кровать и отогнул простыню, укрывающую ее ноги. Конечно! Никакого намека на растяжение связок, нет даже легчайшей отечности. Та же гладкая смуглая щиколотка с выпирающими хорошенькими косточками, вокруг которой Данил с большим запасом сомкнул пальцы. Но какая актриса! Она же натуральным образом проливала слезы. В любом случае, Данил ей за это очень благодарен, и сейчас уже не хочет об этом думать.