По спине табуном бегут мурашки, щеки сводит от широкой улыбки, легкие болят от переполняющих меня чувств. Новый вдох, насильно проталкиваю воздух, чтобы не упасть в обморок.

Вижу, как сглатывает он, и его кадык немного движется. Изучаю линию подбородка, перехожу к немного тонким губам идеальной формы, которые сразу захотелось поцеловать или даже укусить. Странное желание для такой, как я.

От губ веду взгляд к скулам, слегка впалым щекам. На выступающей кости челюсти замечаю чёткий шрам, который, вероятно остался после глубоко пореза.

— Откуда он? — кое-как задаю вопрос, волшебным образом сумев совладать с переполняющими эмоциями.

— Трудности в детстве.

— Поделишься?

— Чтобы ты опять ревела? Нет, — продолжаю наблюдать за тем, как движутся его губы из-за произносимых слов.

— Я хочу знать, прошу.

Тяжело выдыхает, прежде чем начать свой рассказ

* * *

— Пожалуйста, не надо, — я полз по полу в угол бетонной комнаты, повреждая уже потерявшие чувствительность ладони.

— Тебе кто разрешал отдавать ей свою еду?! — грозный голос ненавистного дядьки вызвал дрожь.

— Она была голодной, так как вы не давали ей поесть, — спиной опёрся на холодную стену и поджал дрожащие колени к себе.

Ужас и страх. Я просто не понимаю, за что меня сейчас бьют. Что я сделал не так? Я ведь лишь помог ей.

— Сколько раз можно говорить, что ты, ничтожество, лишь жалкая, противная букашка, которая должна делать всё, чтобы выжить! — первый удар по голове и первая слеза. — Ещё и ревёшь, — смеётся и пинает по больным голеням. — Какое же жалкое существо из тебя получится.

Я всего лишь ребёнок. Не могу дать отпор, не могу терпеть эту боль.

— Я не мог смотреть на то, как она падает от голода, — сквозь боль пытаюсь хоть как-то объяснить свой поступок. — Почему я не мог помочь ей? Почему?!

— Бл*ть, — срывается уже давно привычное для меня слово. Он хватает меня за ворот, и, как пушинку, поднимает, прижимая лицом к стене. Выступающий, острый камень впивается в челюсть, и «воспитатель» ведёт мою голову по стене. Глубокий порез разнёс адскую боль по телу, которая ещё больше усиливалась из-за мелких ссадин на левой стороне лица.

Скалюсь, пытаюсь остановить слёзы. Кровь бежит по покрасневшей шее.

— Хватит ныть, — бросает меня на пол, и я раздираю кожу на ногах и руках до самого мяса.

Вдох, затем выдох. У меня нет сил держать себя на руках, и я просто рухну на бетон.

— Ты самый неуправляемый. Другие уже давно уяснили, какое место отведено им в этом мире.

Я бы хотел сказать хоть что-то, но меня уже не раз затыкали. Каждую никчемную ночь я должен молчать и выслушивать речи о том, какое я ничтожество, и что никто и никогда в жизни не будет на моей стороне.

А ведь все здесь хотят к маме, хотят заботы и любви. Но этого просто не существует.

«Это ваша больная фантазия. В этом мире никто никого не любит. Все вас ненавидят. Вы должна обозлиться на этот мир», — вот, что говорят они нам.

— Я устал говорить тебе одно и то же. Не рассчитывай на то, что ты будешь счастлив. Ты никто.

Я никто. Я не достоин всего хорошего, что есть у каких-то там «светлых» детей. И я должен быть непробиваемым камнем, чтобы никто и никогда не смог навредить мне. Никаких эмоций, чувств. Лишь внешняя оболочка, сила могут хоть как-то поднять мой статус. И я должен уметь убивать, чтобы однажды спасти свою жалкую, никому ненужную шкуру.

* * *

— Только не реви.

Как же спокойно он говорил об этих страшных вещах.

— Не буду.

Всё лицо уже было на мокром месте, грудная клетка от приглушенных всхлипов часто вздымалась. Мне больно за него, за каждого ребёнка, который жил в таких условиях.

Поднимаю свет на его глаза. Он слегка жмурится, образуя морщинки. Выступающие надбровные дуги, открытый лоб, черные, дрожащие из-за напряжения ресницы.

Я смотрю на всё лицо в целом и не могу поверить в то, что этот человек всё это время был рядом со мной. Он слишком идеален для меня: нос его, ровный и прямой, гармонично сочетается со всеми другими частями лица, тёмные брови и ставшие ещё соблазнительней для меня губы.

Он красив. Слишком красив. Руки ещё больше трясутся от волнения и восхищения.

Он всегда говорил мне, что «тёмные» все красивые, ведь людей специально подбирают для скрещивания, чтобы на свет появился ещё более красивый ребёнок. Весь их мир стремиться к рождению идеала.

Это их цель.

Да будут прокляты эти законы.

Этот шрам. Сердце обливается кровью.

— Забудь всё то, что они тебе говорили. Они врали, — начинаю говорить, обливаясь слезами. — Ты не ничтожество. Ты очень сильно нужен мне.

— Аврора, успокойся.

— Ты мне не веришь.

— Перестань реветь, — аккуратно тянет ко мне руки, но я кладу их обратно.

— Ты мне очень сильно нужен. Я уже давно влюбилась, но так боялась этого. И я так эгоистично отвергала тебя.

— Послушай, ты…

— Не перебивай меня. Я больше не наберусь смелости, если сейчас не скажу. Я просто хочу, чтобы ты знал, что ты нужен мне, как никто другой. Я бы хотела всю свою жизнь прожить с таким мужчиной. Прожить с тобой. Ведь ты не стал таким, как тебе приказывали. Ты вырос в аду, но оставил в своём сердце что-то человеческое, хотя все пытались это просто вытравить из тебя. Сначала я полюбила твой запах, затем голос. Все твои поступки, которые противоречили образу «тёмного» поражали меня. Я была дурой, прости меня за это. Слепо требовала от тебя, не давая взамен ничего. Я каждый день вспоминаю наш поцелуй. Мой первый поцелуй. Тогда я полюбила твои губы. А затем и твою руку. Я влюблялась все больше в того, кого даже увидеть не могла. И ты не представляешь, как приятно ощущать тебя рядом, как сильно я хочу слышать и слушать тебя, как сильно я люблю твои фразы, мысли, которые ты редко, но всё же озвучиваешь. И сейчас, когда я увидела тебя, наши сплетенные руки, я поняла, что не смогу обуздать то, что нарастало всё это время. Брайен, я просто не смогу жить без тебя. И прости меня за это, — я откидываю фонарик в сторону и приближаюсь к нему, аккуратно касаясь губами шрама.

Я просто хочу его целовать. Он просил меня об этом, он хотел этой заботы. Но как же тяжело причинять ему боль, хоть и безумно приятно губами прикасаться к его коже и чувствовать отклик мышц.

Его пальцы сдавливают бёдра.

— Прости, — шепчу и вновь целую поврежденную кожу. Медленно, прокладывая дорожку, я поднимаюсь к его губам.

Меня всю трясет и лихорадит. Сумасшедшее состояние со слезами на глазах, дрожащими руками и горящими от желания губами.

Робко, боясь навредить, я целую его губы, как что-то святое. Аккуратно сминаю их. Самый настоящий мандраж застал меня врасплох, внутри ещё и настоящая война из-за чувств, желаний и страха сделать больно.

Начинаю отстраняться, сдавливаю его плечи. Но не успеваю я открыть свои глаза, как Брайен притягивает меня обратно и новым поцелуем зарождает ещё больше чувств внутри меня.

Подобно солнышку, этот сгусток радости и счастья освещает всё, начиная с макушки головы, заканчивая кончиками пальцев на ноге.

Я отвечаю ему, но не позволяю взять всю власть и превратить этот чувственный поцелуй во что-то страстное и головокружительное. Ведь мне рано ещё терять голову.

Он последний раз слегка прикусывает мою нижнюю губу, и мы оба отстраняемся.

— Я тоже, как и ты, — делает паузу, не может сказать то, что так просится наружу. И я понимаю его, не буду вынуждать говорить это.

Главное, что я чувствую.

— Не надо, всё хорошо. Ведь главное не слова, — улыбаюсь, говорю его же словами и сладко целую губы.

Нет никакой крови. Всё хорошо, что ещё больше радует и так опьяненную меня.

Умиротворение в душе расслабляет тело, сушит последние слёзы, и я прижимаюсь к нему, тая в его руках. Целует меня в плечо, гладит по спине.

— Спасибо, — тихо произносит мне.