– Эльвира, проводите нашего гостя в комнату для совещаний, – сказал Мстислав Иванович. – И предложите ему что-нибудь выпить.

Женщина кивнула, давая понять, что все будет исполнено.

– Прошу вас, – обратилась она к Олегу. – Пройдите за мной.

Она привела Олега в небольшую комнату, обставленную намного скромнее, чем кабинет нотариуса, но тоже со вкусом и претензией на роскошь. Вокруг стола с мраморными прожилками на столешнице были расставлены мягкие кресла с круто изогнутыми, как лебединые шеи, спинками. На стенах, обшитых темными дубовыми панелями, висели картины с красочными пейзажами, явно подлинники.

– Что будете пить? – спросила Эльвира. – Чай, кофе, горячий шоколад? Быть может, коньяк, абсент или ром?

– Ничего, – ответил он. – И я был бы вам очень благодарен…

Олег не договорил, указав взглядом на дверь. Он хотел как можно быстрее остаться один и приступить к чтению письма. Тонкие губы женщины изогнулись, скрывая за улыбкой обиду. Однако Эльвира не ушла, а неожиданно, понизив голос, словно опасаясь, что ее могут услышать, сказала:

– Я бы вам не советовала.

Олег с удивлением посмотрел на нее. Но ничего не произнес, выжидая, что последует дальше.

– На этом наследстве лежит роковая печать, – продолжала Эльвира все тем же таинственным шепотом. – Оно проклято. Откажитесь от него. Вы еще так молоды! Зачем вам подвергать свою жизнь смертельной опасности?

– У вас есть причины так говорить? – спросил Олег тоном, в котором не было ни тени страха. Если увядшая старая дева думала его напугать, то она просчиталась. По своей натуре он был антагонист и обычно совершал именно те поступки, от которых его пытались отговорить окружающие – близкие, друзья, коллеги по работе. И чем сильнее был натиск, тем крепче становилось его желание сделать все наоборот. Не всегда это шло ему во благо, он и сам это знал. Но ничего не мог с собой поделать. «Натура – дура», – только констатировал он, в очередной раз пожиная горькие плоды своей противоречивости, но по-настоящему не раскаиваясь никогда.

– У меня есть предчувствие, – заявила Эльвира, обидчиво поджимая тонкие губы. Она явно ожидала другой реакции. – И я ему верю. Мои предчувствия никогда меня не обманывают.

Олег снова вспомнил Белозара. Однако предполагать, что эта увядшая старая дева была близко знакома с могучим, полным жизненных соков, жрецом Перуна и действовала с ним заодно, казалось ему противоречащим здравому смыслу. Одна мысль об этом вызвала у него улыбку.

– А вот мне моя интуиция часто морочит голову, – сказал он, не сумев скрыть насмешку. – И не только она. Случайно не знаете, почему так? Неужели я выгляжу таким простаком?

Эльвира поняла его и оскорбилась. Однако ничем не выдала этого. По всей видимости, ее часто обижали в жизни, или она сама обижалась, и женщина привыкла и научилась скрывать свои чувства. Она кисло улыбнулась и вышла.

В комнату не проникало ни звука извне. Было очень тихо, настолько, что Олег слышал биение своего сердца, когда вскрывал конверт.

Гладкий лист бумаги был исписан ровными крупными буквами с витиеватыми завитушками на старинный манер. У того, кто писал это письмо, был почти каллиграфический почерк, свидетельствующий в его пользу. Несомненно, это был человек целеустремленный, с большой силой воли, мужественный, добрый и щедрый. А еще очень консервативный. Олег не был профессиональным графологом, но несколько лет работы учителем в школе научили его с большой долей вероятности определять характер человека по почерку. А еще он сразу понял, что автор письма хотел, чтобы все написанные им слова легко читались и не отвлекали внимания на усилия их разобрать. В этом послании каждое слово имело значение, и лишних не было.

«Мой мальчик, ты читаешь это письмо, значит, я умер, и пришло время тебе узнать о том, что ты не обычный человек, а потомок великого древнего рода волхвов, уходящего корнями во тьму веков. Ты – потомственный волхв по праву твоего рождения.

Твоя бабушка – моя родная сестра скрыла от тебя эту тайну, тем самым надеясь изменить твою судьбу. Точно так же некогда она прокляла наше с ней родство и отреклась от меня, считая противником христианской церкви. Но это не так, поверь мне.

Задолго до того, как Русь приняла крещение, существовала языческая вера, жрецы которой исповедали культ разных богов – Велеса, Перуна, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Сварога и многих других. Люди были близки природе, зависели от нее, и потому они поклонялись земле, солнцу, ветру, дождю, грому, прося у них милости и принося им жертвы. Разве можно их за это осуждать?

Но наступили другие времена, и языческую веру объявили вне закона. Волхвы обладали способностью заклинать стихии, прорицать будущее, предсказывать судьбу. Их обвинили в том, что этот дар они получили от врага рода человеческого сатаны, и начали обличать как лжепророков, гнать и преследовать. Капища волхвов разрушались, их самих безжалостно убивали. Пользуясь поддержкой народа, волхвы поднимали восстания, которые жестоко подавлялись. То были смутные времена на Руси, и не надо сейчас искать ни правых, ни виноватых, потому что это не приведет к добру.

Знай, что родоначальником нашего рода был князь Всеслав Полоцкий. Он считался великим кудесником и ведуном – умел излечивать болезни, принимать звериный облик, появляться неведомо откуда и неизвестно куда исчезать, и совершал, с точки зрения современного человека, много других чудес. О нем слагал песни Боян, вещий внук бога Велеса. Славен князь Всеслав Полоцкий в веках и поныне. И ты, как и я, его потомок.

Да, я жрец Велеса по имени Ратмир. Вернее, был им. А теперь, после моей смерти, ты должен продолжить служение нашему древнему языческому богу. Именно это твоя судьба, а не жалкое бесцельное существование, на которое тебя обрекли. Но я никому не судья. Не суди и ты никого.

Бог не дал мне жены и законных наследников. Я завещаю тебе все, что имел. Свое имущество и свое служение. Прими от меня этот дар и используй во благо. И будь достойным потомком нашего славного древнего рода.

Прощай, мой мальчик! И до встречи в лучшем из миров, где нет ни невзгод, ни ненависти, ни бед, и где, быть может, мы не узнаем друг друга.

С любовью и верой в тебя,

твой дед, Святослав Вячеславович Полоцкий,

жрец Велеса волхв Ратмир».

Олег успел прочитать письмо дважды – сначала бегло, снедаемый нетерпением, а потом медленно и вдумчиво, прежде чем буквы начали бледнеть, становиться прозрачными, а потом и совсем исчезли, словно по волшебству. Перед ним лежал совершенно чистый лист бумаги, как будто на нем никогда ничего не писали. «Чертовщина какая-то», – пробормотал он и даже перекрестил бумагу. Но ничто не изменилось. Текст не вернулся.

Вероятно, волхв Ратмир не хотел, чтобы кто-нибудь еще, кроме внука, прочитал его послание, и наложил на него заклятие, подумал Олег и невольно усмехнулся. Он не верил в колдовство и чудеса, считая это суеверием и мракобесием. Более вероятным он счел то, что чернила, которыми писал дед, становились невидимыми при ярком свете, но это было не чудо, а определенная химическая реакция, точный расчет ученого, а не магия. Если существуют чернила, которые проявляются только после того, как бумагу нагреют, то почему бы не быть обратному процессу, когда они исчезают при определенных химических или физических условиях…

Придя к такому выводу, Олег успокоился и смирился с потерей послания. Впрочем, беда была невелика – обладая хорошей памятью, он запомнил текст наизусть, почти слово в слово. И теперь начал размышлять над прочитанным письмом.

В одном дед был, несомненно, прав – жизнь Олега нельзя было назвать интересной и занимательной, он и в самом деле жил скучно и, в общем-то, бессмысленно, не имея определенной цели. «Существование» было наиболее точным словом, характеризующим его жизнь. И он не помнил времени, когда бы это было иначе. В детстве он был лишен многого из того, что имели и чем жили другие дети. Он жил в семье, непререкаемой главой которой была бабушка, а тихая, покорная мама Олега во всем ей подчинялась. Отца он не знал, на памяти Олега его никогда не было, и это служило поводом для постоянных упреков, которыми бабушка держала свою «распутную», как она выражалась, дочь в повиновении, словно накинув на нее узду. Но главное, бабушка была очень религиозна. Это началось после того, как умер ее муж, еще молодым, от инсульта. Посчитав это божьей карой за ее атеизм, она начала часто ходить в церковь, а когда внук немного подрос, стала брать его с собой. Первые детские впечатления Олега были неразрывно связаны с запахом ладана, заунывными молитвенными песнопениями и холодными каменными плитами храма. Веселыми эти годы назвать было никак нельзя. Кроме того, бабушка неукоснительно и строго соблюдала все посты, предписанные церковными канонами, а иногда, по собственной инициативе, вводила дополнительные, принуждая себя и остальных членов семьи отказываться от скоромной пищи – быть может, еще и потому, что денег им катастрофически не хватало. И маленький Олег, часто недоедая, испытывал постоянное чувство голода. Он чувствовал почти физическое отвращение к постной пище, которую обычно обильно приправляли дешевым, дурно пахнущим подсолнечным маслом. По этой ли, или по другой причине, он рос худеньким и низкорослым мальчиком, которого обижали сверстники, потому что он не мог дать им сдачи. Учился Олег в православной гимназии, и не миновать бы ему семинарии, если бы бабушка к тому времени не умерла. Но даже после этого их жизнь с мамой не стала веселее или сытнее. Теперь уже его мама зачастила в церковь, привычно считая себя виноватой во всех смертных грехах, к которым прибавилась преждевременная, как она считала, смерть матери по ее вине. Но зато она не настаивала на том, чтобы ее единственный сын избрал церковное поприще. Она вообще ни на чем и никогда не настаивала, и казалось, что была безразличной ко всему миру, погрузившись с головой в пучину раскаяния. Она угасла, как свеча, тихо и незаметно, как и жила.