— Так нельзя, Звиад. Ты же без причины нервничаешь.
— Почему без причины? — вспылил Звиад.
Лили улыбнулась.
— У тебя дело в шляпе, — сказал она по-русски.
— Кто это вам сказал, мадам?
— Разговаривай со мной по-русски, хоть исправишь произношение.
— Я спрашиваю, кто это сказал? — Звиад встал.
Продолжая улыбаться, Лили многозначительно ответила:
— Дядя мой сказал, глупенький!
Ехидно усмехнувшись, Звиад посмотрел в лицо жене:
— Но ваш дядя — еще не ученый совет.
— Да ученый совет никогда не пойдет против него, глупыш!..
— Это было раньше, но с тех пор много воды утекло, и ваш дядя не имеет того веса, как раньше.
— Разве что-нибудь изменилось? — удивилась Лили.
— У-че-ный со-вет, — по слогам произнес Звиад.
— Ложь, сменились члены совета, а совет все тот же. — Лили спустила с кровати ноги и стала причесываться, смотрясь в зеркало, висевшее над кроватью.
— Сколько с ними, проклятыми, возни… Наши готовятся?
— По-моему, ты готовишься больше всех.
Повернувшись от зеркала, Лили с улыбкой сказала:
— Разве это не естественно? Я жена юбиляра и должна выглядеть лучше всех. Ты не бойся, на защиту я не приеду. Сегодня я в доме главная хозяйка и сама должна встретить гостей… Тебя это не радует?
— Очень радует.
Продолжая улыбаться, Лили опять повернулась к зеркалу.
— Но ты только посмотри, как плохо меня уложили. Не парикмахер, а сапожник!
— Ты бы уж лучше наголо обрилась.
Лили не понравилась колкость Звиада, но она сдержалась. Она чувствовала, что Звиад очень нервничает и всеми силами старается скрыть свое волнение, но его выдавал неестественно звучавший голос:
— Пожалуйста, помоги мне, подержи косу!
С помощью Звиада Лили заколола волосы шпильками и попыталась сострить:
— Видишь, глупыш, как далеко вперед шагнула техника? Этот металл легче материи.
— Но тяжелее, чем мозг у некоторых.
Это было уже слишком, и Лили вспыхнула. Она резким движением отбросила руку Звиада, выхватила из волос с таким трудом заколотые шпильки и швырнула их на пол:
— Ты что, хочешь, чтобы я закрутила волосы, как твоя мать, и, может быть, еще и тапочки надела, как она? Ты забываешь, что мне двадцать шесть лет!
Звиад не ожидал такого поворота дела, но отступать было поздно.
— Да, ты права. Я забываю, что тебе двадцать шесть лет и что женщина в таком возрасте должна спать не менее восьми часов в сутки. Ты мало спала, вот ложись и спи.
Бросив на жену сердитый взгляд, Звиад выключил свет и вышел в столовую. Он был удивлен, увидев там Текле.
— Что это значит? — испуганным голосом спросила Текле.
Звиад быстро взял себя в руки и, вытянувшись перед матерью, сказал басом:
— А это значит, моя любимая мать, что твой сын, Звиад Николаевич Диасамидзе, готов к защите диссертации на соискание ученой степени кандидата наук! Честное слово, калбатоно Текле!.. Ваш сын…
— Ты что, всю ночь провел на ногах? Хотя зачем я спрашиваю, и так по лицу видно, что глаз не сомкнул.
Текле нахмурилась, плечи ее поникли, и казалось, она вот-вот заплачет. Звиаду стало жаль мать.
— Да нет, я спал. Даже сон видел…
Текле посмотрела ему в глаза:
— А что ты видел во сне?
От этого вопроса Звиад растерялся. Улыбнувшись, он сказал:
— Сна-то я не видел, но действительно спал.
В комнату вошла Русудан. Протерев глаза, она посмотрела на висевшие на стене часы и с удивлением перевела взгляд на мать и брата. Текле вспыхнула:
— Тебя только здесь не хватало! Ты-то чего так рано поднялась?
Но испуганный вид Русудан смягчил ее сердце, и, обняв дочь за талию, Текле проводила ее до дверей спальни.
Звиад открыл окно и выглянул во двор. Около крана, голый до пояса, стоял их сосед Шадиман Шарангиа и энергично растирался полотенцем.
«Да, вот как судьба играет человеком. Он окончил историко-философский факультет, а работает директором столовой. У него есть свой собственный, правда своеобразный, взгляд на жизнь с ее радостями и невзгодами, и мой отец напрасно пытается перевоспитать его… А у меня как получилось? Я ведь увлекался легкой атлетикой и собирался поступать в институт физкультуры, но мой дядя «предсказал» большое будущее сельскохозяйственной механизации Грузии, и меня сунули в сельскохозяйственный институт. В том, что меня приняли туда, занятия легкой атлетикой сыграли не последнюю роль — да благословит ее господь!»
— Ты что, уже начал защиту? — услышал Звиад голос матери.
— Да, — громким голосом отозвался Звиад, — я репетирую, мама, а вот ты меня просто удивляешь. Ну чего ты так волнуешься с самого утра?! Не собираешься ли ты со мной вместе защищаться сегодня?
— Как будто ты не знаешь, что меня волнует?
— Знаю, что ты скажешь: ужин, гости… Видишь, мама, какая сложная и запутанная штука жизнь: сын и мать не могут сказать друг другу правды! Сегодня твой сын сделает шаг вперед на жизненном пути, поднимется на одну ступеньку общественной лестницы. Это тебя радует, но ты боишься — не дай бог, поскользнется! Ты боишься, как бы этот страх не передался мне, и стараешься скрыть его от меня… Ты забываешь, что я уже не ребенок, мама!
С шумом открылась дверь, и вошел Нико. По всему было видно, что встал он уже давно, его редкие волосы были тщательно зачесаны. Нико улыбнулся жене и сыну и взглянул на часы.
— Доброго вам утра… Что за споры спозаранку, ведь до вечера еще много времени!
Текле с раздражением посмотрела на мужа и встала.
— Ну что ты заладил одно и то же: еще много времени.
— Я должен это твердить, дорогая моя Текле, должен, — чеканя каждый слог, сказал Нико, — я не люблю излишней суеты! Прошу прощения, но вы, женщины, всегда найдете повод для беспокойства: где поставить эту вещь, а эту где повесить, кого посадить во главе стола… Все это мелочи! В жизни самое главное — спокойствие, да, именно спокойствие! Спокойствие помогает нам в больших и трудных делах…
Рассерженная Текле вышла из комнаты. Сев в кресло, Нико спросил направившегося к двери Звиада:
— Ты ведь спокоен?
— Спокоен, отец!
Нико явно не понравилось такое «спокойствие» сына.
— Это хорошо… Только у тебя почему-то немного дрожит голос.
Звиад отвел взгляд.
— Голос? Это от радости, — как можно беззаботнее сказал он.
— Возможно… Надеюсь, ничего непредвиденного не произойдет?
— Не думаю, отец!
Нико посмотрел сыну в глаза и жестом подозвал его к себе. Несмотря на то что в комнате никого не было, Нико поднялся с кресла и шепнул ему на ухо:
— Я тревожусь касательно Рамишвили!
— Касательно Рамишвили? — удивился Звиад. — Почему? Он утверждает, что мои расчеты правильны, а ты знаешь, какой вес имеет мнение Рамишвили!
Нико скептически улыбнулся:
— Вес мнения Рамишвили уменьшается оттого, что он твой родственник.
— У профессора на лбу не написано, чей он родственник.
— Мы же знаем? Я, ты, твоя мать, твоя жена? Будь уверен, что и другие узнают, если им понадобится, и прекрасно сумеют этим воспользоваться.
Внезапно Звиада охватил страх. Отец наверняка что-то знает, но не хочет сказать прямо.
— Здесь дело касается расчетов и вычислений. А цифры говорят сами за себя, это тебе не история! — заметил Звиад.
Нико горько усмехнулся. Казалось, ему вдруг стало жарко, он расстегнул ворот рубашки и стал искать в кармане халата платок, чтобы вытереть со лба пот. Откашлявшись, он пробурчал:
— Бедная история! История опирается на истинные факты, она имеет свои собственные законы, так же как ваша механика и математика! История… Да, история.
Нико начал нервно ходить из угла в угол. Глаза у него потускнели, подбородок начал дрожать, на лбу опять выступили капли пота. Казалось, что, всегда спокойный и уравновешенный, Нико Диасамидзе потерял самообладание. Страх снова кольнул Звиада в сердце. Он попытался оправдаться перед отцом:
— Отец, я хотел сказать…
