— Что вы имеете в виду, знания или здоровье?

— И то и другое.

— Я привез его сюда не только из-за чистого воздуха. Херга хоть и маленький, но город. Ребята, ровесники Калистратэ, играют там в карты, курят, шатаются по улицам без дела, поэтому я и увез его оттуда! — решительно объявил Евдокиме. Он встал и, бросив потухшую папиросу во двор, подошел к краю веранды и посмотрел в огород. Окинув внимательным взглядом двор, где стояли тутовые и ореховые деревья, он облокотился на перила веранды. — За садом сами смотрите?

— Мне помогают.

— Ученики?

— Соседи.

— Разве нельзя, чтобы ученики проводили урок труда в саду у директора школы?

— Уроки труда мы проводим на колхозном участке, — рассердилась я и чуть было не сказала, что если он пришел по делу, то пусть объяснит, что ему нужно, в противном случае пусть уходит, потому что болтать с ним у меня времени нет.

Он почувствовал, что я недовольна.

— Каждый год так плодоносит?

Я догадалась, что он говорит о винограде.

— Пока что да.

— Ваше «аладастури» очень хвалят, — улыбнулся он.

— Я вам принесу! — холодно бросила я и пошла в марани.

Я принесла чурчхелы, чищеные орехи, кувшин «аладастури» и бутылку инжирной водки. Мой гость явно обрадовался, и, пока я разливала по стаканам вино и водку, он взял чурчхелу.

— Вы обедали? — между прочим поинтересовалась я.

— Да! Ведь уже много времени, скоро стемнеет! — улыбаясь сказал Евдокиме и, пододвинув стул, сел. — Я сначала выпью вина, — сказал он, опять вставая. — За ваше здоровье.

Я тоже взяла стакан.

— Вы предпочитаете водку? — с удивлением спросил он.

— Это инжирная водка, она не крепкая.

Мы выпили.

— Вино просто замечательное. Напоминает «хванчкару». Виноград вы сами давите?

— Нет, Гуласпир. Он тоже говорит, что наше «аладастури» похоже на «хванчкару».

— Гуласпир Чапичадзе? — почти крикнул Евдокиме и вскочил со стула.

— Да, Гуласпир Чапичадзе.

— Если бы я знал, не выпил бы.

— Почему?

— Да будь он проклят! — сказал он, и лицо его исказилось. — Водку тоже Гуласпир гнал?

— Нет, я сама.

— Тогда я буду водку пить! — И, налив себе в чайный стакан, он выпил.

Моя водка не такая уж слабая, это я так сказала. Лицо у Евдокиме сразу покраснело, и я увидела, что на глазах у него выступили слезы.

— Почему вы ругаете Гуласпира?

— Потому что он никуда не годный человек! — сердито сказал Евдокиме и пропустил еще стопочку.

— Гуласпир мой друг, и мне неприятно слушать, как вы его ругаете, — искренне сказала я и посмотрела на Евдокиме.

Ему не понравились мои слова. Закурив, он несколько раз глубоко затянулся.

— Он много чего рассказывал.

— Обо мне? Про меня? — в его голосе слышалось нетерпение.

— О вас? — протянула я. — О вас?

— Да, обо мне? — опять с нетерпением спросил Евдокиме и весь как-то напрягся.

— Что-то не помню! — сказала я и так улыбнулась, что он усомнился в моих словах.

— Он не из тех, кто будет держать язык за зубами! Но правду он, конечно, не сказал бы, — волнуясь сказал Евдокиме и выпил водки. — Правду я скажу, да-да, я скажу правду. Я был здесь в позапрошлом году как раз в сентябре.

Пауза.

— Да, совершенно точно, это было в сентябре, — подтвердил он еще раз, — когда выходила замуж дочка Кондратэ Кикнавелидзе. Вы, наверное, помните.

Я не помнила.

— Ну, как же! Свадьба продолжалась два дня.

— Не помню, — повторила я.

— Пусть будет по-вашему.

Он схватил со стола стакан и, увидев, что в нем вино, тут же поставил его обратно. Тщательно вытерев ладонь о колено, он на всякий случай еще подул на нее.

— Кондратэ Кикнавелидзе не здесь живет, поэтому вы его не можете вспомнить, да еще если, извиняюсь, на той свадьбе не были. Мы с Гуласпиром были приглашены, и он попросил меня, чтобы мы поехали вместе.

В воскресенье я стал его звать обратно, домой, но не тут-то было. Разве мог Гуласпир уйти, когда веселье было в самом разгаре! Увидев, что я не поддаюсь на его уговоры остаться, он сказал, что у него ко мне серьезное дело.

Ушли мы со свадьбы в полночь в воскресенье, и, когда вышли на шоссе, Гуласпир заявил, что знает кратчайший путь домой. Мы должны были по тропинке спуститься к Сатевеле, а оттуда уже до дома рукой подать, каких-нибудь полчаса ходьбы.

Тьма стояла непроглядная. Мы очень скоро потеряли тропинку и оказались в зарослях бурьяна.

Гуласпир шел впереди, я — за ним.

Я крикнул ему, что мы неправильно идем, и остановился.

Гуласпир, не оглядываясь, но, видно, почувствовав, что я отстал, позвал меня.

Я поспешил вперед.

Услышав мои шаги, он крикнул: «Стой!»

Я застыл на месте.

«Ну, что ты за человек! Чего боишься? Иди следом за мной!»

Идем мы, а куда идем, один бог знает.

Кругом бурьян, колючки, и темень такая, хоть глаз выколи.

Я стараюсь не отставать от Гуласпира и вдруг нечаянно наступил ему на пятку. Он взъярился:

«Что ты мне на пятки наступаешь, ненормальный? Ты что, моя тень, что ли?»

Я замедлил шаг, и он продолжал, сердито крича:

«Ты это нарочно делаешь, бессовестный! Хочешь, чтобы я в овраг свалился, а ты остался целым и невредимым. Этого ты не дождешься!»

Он повернул назад и, подойдя ко мне, вытолкнул меня вперед.

«А теперь ты иди вперед!», — закричал он на меня и подтолкнул локтем в спину.

Я обомлел, а уж когда Гуласпир велел мне бежать бегом, я решил, что он рехнулся. Но другого выхода у меня не было, и я побежал, побежал среди колючего кустарника и чертополоха. Гуласпир — следом за мной. Мне даже на какой-то момент показалось, что мы летим…

Вдруг меня так кольнуло в сердце, что я остановился как вкопанный.

«Осленок без пинка не может», — хихикнул Гуласпир и наподдал мне по одному месту ногой, а потом со словами: «Тьфу на тебя» — плюнул мне в шею…

Тучи, затянувшие все небо, закрывали от нас луну, но вот они разошлись, над нами образовался просвет, и стало светло. Я посмотрел на Гуласпира и испугался: лицо его было искажено злобной гримасой, и мне показалось, что он опять хочет плюнуть в меня. Не раздумывая, я размахнулся и двинул его прямо в челюсть, но было не похоже, чтобы он протрезвел. Он улыбнулся как ни в чем не бывало, потом истерически расхохотался и, подняв крепко сжатые в кулаки руки, замахнулся на меня. Вот-вот он ударит меня. Я пригнулся, он перелетел через меня и… поминай как звали — Гуласпир полетел в овраг. Я услышал глухой шум падающего тела и крики Гуласпира.

Потом все стихло.

Обалдевший и потрясенный, я ничего не соображал. Здорово испугался. Тучи снова закрыли луну, и опять стало темно.

Я сел прямо в кустах и громко заплакал. Потом, видно, вино на меня подействовало, и я уснул.

…Разбудило меня солнце. Я протер глаза: кругом травка, журчит ручеек. Рядом со мной лежит Гуласпир и храпит. Лицо у него какое-то веселое, даже улыбающееся. Я увидел, что на одной ноге у него нет ни сапога, ни носка и пальцы скрючены, видно от холода. Я решил немного согреть его и осторожно положил сверху свою ногу, но тут же получил такой удар в лицо, что в глазах у меня потемнело. Я попытался открыть их, но не смог, левый глаз был залеплен липкой грязью.

«Чего ты от меня хочешь?» — закричал я.

«Тебе больше полагалось, — замахнулся Гуласпир на меня кулаком. — Ты заслужил. Мать твою жалко, и потому только прощаю тебя».

— В чем было дело? — без особого интереса спросила я.

Пауза.

— Как будто вы не знаете, за что, — он в упор посмотрел на меня.

— Нет, не знаю, — пожала я плечами и улыбнулась.

— Вы не знаете, в чем обвинял меня Гуласпир Чапичадзе?

— Откуда я могу знать? — удивилась я. — Я же вам сказала, что он мне ничего не говорил!

— Значит, Гуласпир вам ничего не говорил? — с сомнением повторил он и, вскочив, стал быстро ходить взад и вперед. Потом он остановился и опять посмотрел на меня. — Так, значит, вы не знаете, в чем меня обвинял Гуласпир? Не знаете? Ну хорошо, пусть будет так. — И он насмешливо улыбнулся, мол, Евдокиме Табатадзе не такой уж наивный человек, чтобы поверить, что мне действительно ничего не известно.