– Отдай мне вещи, и я свалю. – Не собираюсь оставаться в этом доме и вести светские беседы с ее отцом. Эта игра зашла слишком далеко.
– Не-а, никуда ты не уйдешь. Все не так просто.
– Поверь, ты не хочешь, чтобы я оставался. Ты хочешь, чтобы я тихо-мирно ушел.
– Тихо-мирно? – переспрашивает она. Ее идеальная бровка приподнимается в удивлении. – Ты мне угрожаешь?
– Мне вот интересно… твоему отцу рассказывать про все позы из Камасутры, которым ты меня обучила, или же мы скучная пара и миссионерская поза – наше всё? – Я произношу это чуть громче, специально подразнивая ее.
– Тише!
Но я не останавливаюсь:
– Или, может, ему рассказать об умелом ротике его дочурки?
– Да как ты смеешь! – шипит она; зеленые глаза злобно сверкают. – Даже в твоих самых смелых мечтах тебе ничего не светит ни от моего ротика, ни тем более из Камасутры!
– Значит, мы все‐таки скучная пара… – подвожу я итог.
– Мы не пара, придурок! – сквозь зубы выплевывает она.
– Но у твоего отца иная информация! Интересно, кто же обманул его? Боже, мы обязаны сказать ему правду!
– Ты не посмеешь.
– Хочешь проверить?
– Какой же ты мерзавец!
– Я же твой парень! Подобное притягивает подобное.
Полин подходит ко мне вплотную. Без каблуков она едва доходит мне до плеч.
– Ты сейчас же зайдешь на кухню, выпьешь кофе, расскажешь о себе лишь хорошее, а затем я отдам тебе твои вещи, и ты свалишь из моей жизни навсегда!
– Милая, кто тебе сказал, что я буду выполнять твои приказы? – Снаружи я само спокойствие, внутри же извергаются вулканы. Один за другим. Эта чертовка уничтожила бы даже самообладание тибетского монаха.
– Тебе, кажется, нужны были твои вещи? – Она дерзко подмигивает мне. Для нее все происходящее лишь игра, и она этого даже не скрывает.
– Я думал, ты их выбросила, – с ухмылкой напоминаю я.
Полин улыбается. Красивой, но холодной улыбкой.
– В любом случае о судьбе твоих вещей известно лишь мне.
Нахалка! Она стоит слишком близко. Я делаю вдох. От нее исходит такой крышесносный аромат! Пахнет цветами. Кажется, пионами, но я не уверен. И чем‐то невероятно сладким, а еще резким… чертовски приятным. Какая‐то специя, распознать которую я не могу. Но уже дважды этот запах… Взгляд падает на ее шею. То место, где маленькая венка выбивает пульс. Знаю, что для многих это чувствительное место. Ее кожа на вид такая мягкая, хочется провести по ней носом и уловить этот запах. Поймать его. Вдохнуть. «Не сходи с ума, Вал!» – приказываю себе я.
Полин внимательно смотрит на меня. Не знаю, что эта девушка видит в моем взгляде, но она медленно сглатывает и неловко заправляет прядь за ухо. Чувствую исходящее от нее напряжение, оно наэлектризовывает воздух между нами. Она не выглядит так уверенно, как две секунды назад. Пусть все вокруг лишь игра, однако я точно сбиваю ее с толку. Ровно так же, как и она меня.
– Слушай, мой папа хоть и прокурор, но добрейшей души человек. Просто не хами ему и не издевайся. Он же вообще ни при чем.
Кажется, кто‐то не хочет разочаровывать своего любимого папочку. Мне ее не понять. Подобное желание умерло во мне очень давно.
– Верни мне вещи – и ничего из того, что ты перечислила, я делать не буду.
– Выпей с ним кофе и вали на все четыре стороны, – стоит на своем она.
– Не капризничай, а сделай, как я прошу.
– Это я капризничаю?!
– Да, ты! Упрямая как баран. Привыкла, что все по‐твоему? Сюрприз: не все готовы выполнять твои приказы.
– А кто тебе сказал, что я должна выполнять твои? Это ты приперся ко мне домой!
– Спешу напомнить, что за СВОИМИ вещами!
– Хватит! – шипит она.
Мы смотрим друг на друга, и каждый понимает: никто из нас не уступит. Напряжение растет. Эта маленькая хамка доведет кого угодно.
– Давай поставим нашу игру на паузу? – меняет она тактику. – Маленький перерыв, миротворческая миссия – называй как хочешь.
– А мы играем в какие‐то игры? – Прикидываюсь, что не понимаю, о чем речь.
Полин делает глубокий вдох:
– Называй это как хочешь. Главное, не впутывай сюда моего отца. – Она сладко улыбается… – Котик.
– Ты, наверное, не спала всю ночь. – Я издевательски подмигиваю. – Тайна моего имени не дает тебе покоя?
– Да нет же… я ведь знаю, что твое имя Осел. Как видишь, никакой тайны нет.
– Секунду назад ты назвала меня котиком, – подтруниваю я.
Вижу, как ее бесит все происходящее. Она сжимает губы в тонкую линию.
– А, да? Ошиблась… с кем не бывает… Осел!
– Мне интересно, на что ты готова пойти, чтобы узнать мое имя. Можешь вернуть мне вещи, и я раскрою тебе секрет.
Она делает вид, что ей скучно, и медленно качает головой:
– Ты даже представить себе не можешь, насколько мне неинтересно.
– Частенько занимаешься самообманом? – отзываюсь я. – Слышал, таким образом люди убегают от реальности, дабы сохранить свое психическое здоровье. Но, глядя на тебя, понимаю, что тебе явно не удалось это сделать. – Прикидываюсь, будто задумался. – Подожди… у шизофрении несколько стадий. – Я оглядываю ее с головы до ног. – Тебе известно, какая у тебя?
– Ой, заткнись! Скрывает он свое имя! Будто кому‐то оно интересно. – Она закатывает глаза. Это, похоже, ее излюбленное действие.
– Признайся, ты опять меня недооценила, – тихо шепчу я, и уголок моих губ приподнимается в легкой усмешке. Она наверняка надеялась, что я представлюсь ее папаше. – Думала, я так легко сдамся?
Ее взгляд падает на мои губы, и я не могу разобрать, кажется мне или все же она наклоняется ближе. Сантиметры между нами тают. Я вижу каждую темную крапинку в ее глазах, каждую пóру. Интуитивно, не специально, но она тянется ко мне, как мотылек к солнцу. «Или это я тянусь к ней?» – посещает голову запоздалая мысль.
– Я вообще тебя не оценивала, – шепчет она мне в ответ.
– Ага… ты даже не гадала, как меня зовут…
Легкое отрицательное покачивание головой. Я чувствую ее дыхание у себя на лице.
– Не забивала голову ненужным мусором.
Я медленно наклоняюсь вперед.
– Называй вещи свои именами, – шепчу я ей на ухо. – Там пусто, когда я рядом, да?
Она резко приподнимает голову, отчего я слегка касаюсь подбородком ее скулы. В ее глазах сверкают недобрые огоньки. Господи, до чего же она горячая, когда злится! И этот запах… Полные губы в считаных миллиметрах от моих. Она открывает рот, но не успевает грубость сорваться с ее языка, как нас прерывают.
– Полин, – неуверенно произносит женский голос, и девчонка от неожиданности подскакивает на месте.
– Мам, ты чего так тихо подкрадываешься! – возмущается она, и я вижу, как румянец плывет по ее коже. Неужели это смущение?
Полин делает резкий шаг назад, мгновенно увеличивая расстояние между нами. Спасибо, Господи. Мне был нужен воздух, не пропитанный ее запахом. Голова идет кругом.
– Я позвала тебя трижды. – Ее мама переводит взгляд на меня. Симпатичная женщина лет сорока пяти, но дочь на нее вообще не похожа. – Ты забыла вытащить вещи из сушки. – Она слегка хмурится, указывая подбородком на корзину с бельем у себя в руках.
В одну секунду наши с Полин взгляды падают на мою толстовку, которая лежит на самом верху кучи.
– О, прости, мам! – лепечет она и показывает на меня пальцем. – Ко мне пришел друг.
– Добрый вечер, – здороваюсь я.
– Добрый, – эхом доносится в ответ.
Ее мама поглядывает на меня с любопытством и мило улыбается. Улавливаю сходство. У них очень похожая улыбка, правда у матери она более искренняя. И прежде чем я успеваю придумать, как выкрасть из ее корзины свою собственную вещь, аккуратные ручки с наманикюренными ноготками тянутся прямиком за моей толстовкой.
– У нас немного прохладно, не находишь? – как ни в чем не бывало спрашивает Полин и в одну секунду надевает на себя мое худи.
Меня затапливают эмоции – от возмущения до самой настоящей злости. Я хочу сорвать толстовку с нее. Сказать, чтобы не смела ее трогать. Не смела надевать ее на себя. Мне не хочется видеть в этой толстовке Полин. Они с Марион очень похожи. Каштановые длинные локоны… зеленые глаза миндалевидной формы… Я устало тру переносицу. «Возьми себя в руки, Валентин», – пытаюсь успокоить порыв злости. Марион мне мерещится в каждой, мать твою, встречной! И у кого здесь шизофрения? Но все же Полин абсолютно другая. Взгляд, манера речи, наглость… даже Марион не такая стерва. Таких, как Полин, единицы. Она бы выиграла конкурс «Сучка года» без всяких усилий.
