Вивисекторы^[185] Исии проводили варварские операции, расчленяли «подопытных» без наркоза. Обнаженных пленников запихивали в мощные морозильные камеры. Кожа несчастных покрывалась иссиня-черными язвами, начиналось отмирание тканей. Мучения умирающего человека бесстрастно фиксировались на кинопленку.

«Изучалось» и состояние людей в вакуумных барокамерах, куда помещали очередную жертву. По мере того как разница между наружным давлением и давлением во внутренних органах человека увеличивалась, у несчастного вылезали глаза, лицо распухало до размеров большого мяча, кровеносные сосуды вздувались, как змеи, а кишечник, будто живое существо, выползал наружу.

Отработанные «бревна» сжигали в крематории.

Такой, в общих чертах, была деятельность «карантинных отрядов». Сотрудника одного из них — Мокрицу — совсем не зря тянуло к воде, посланец генерала-изувера изучал течение приграничных ручьев, речушек и рек, расположенных на советской территории, опускал в них крохотные пробирки с микроскопическим содержанием. Нет, покуда совершенно безвредным — специалисты генерала Исии хотели узнать, как быстро распространяются микроорганизмы в текучей воде и сколь велика будет их концентрация в приграничных реках, в районах, находящихся под контролем японских войск, не пострадают ли от акций, которые будут совершены впоследствии, части и подразделения Квантунской армии: текучая вода, как известно, государственных границ не признает. Экспериментаторам очень хотелось уже сейчас использовать для своих опытов болезнетворных микробов, но помимо соображений собственной безопасности их останавливало еще одно, тоже весьма существенное, обстоятельство: под Сталинградом у Гитлера явно не вытанцовывалось, над стратегическим союзником — фашистской Германией — нависала тень военного поражения.

Японское командование осторожничало, однако вовсе не отказывалось от разработанных генералом Исии Сиро и его ближайшими помощниками чудовищных планов разгрома Красной Армии и последующего уничтожения большинства населения азиатской части Советской России на пространствах от Камчатки до Уральского хребта с помощью болезнетворных микробов и бацилл. Оно ревностно заботилось о сохранении тайны — о бактериологическом оружии не должен знать никто.

Исходя из этих соображений, Исии Сиро сделал так, что инициатива проведения операции «Хризантема» зародилась где-то в недрах военной разведки, хотя на самом деле идея принадлежала ему самому. По мере того как идея материализовывалась, Исии с удовлетворением наблюдал за подготовкой операции, а когда все было готово, внедрил в группу Горчакова одного из своих помощников.

Генерал был доволен — в случае провала операции ниточки к нему не потянутся, в военном министерстве всегда найдется предлог для того, чтобы прощупать границу потенциального противника, а доктор Нисонэ, истинный самурай, знает, что делать, если группа потерпит неудачу, и предпочтет большевистскому плену смерть. Ведь именно об этом он говорил генералу на их последней встрече, цитируя «Буси-до». «Истинная храбрость заключается в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть».

Таков был истинный смысл операции «Хризантема», не известный никому из непосредственных организаторов и исполнителей, кроме генерал-лейтенанта медицинской службы Исии Сиро, полковника Эйдзи Нисимуры и хиленького Мокрицы…

Оборванные, голодные, исхудавшие нарушители едва тащились сквозь бесконечную тайгу. Давно рухнула дисциплина, придавал силы, гнал вперед страх. Горчаков шагал как автомат, уже ни на что не надеясь: будь что будет. Апатия безраздельно владела и остальными, один Сигеру сохранял ясность мысли, продолжая стремиться к цели.

В сложной обстановке он не утратил присутствия духа. Сохранить рассудок помогли переданные полковником Кудзуки снадобья, восстанавливающие силы, бодрившие дух, японец глотал магические таблетки регулярно, согласно инструкции.

Сигеру понимал: горсточка обессиленных, изголодавшихся людей не в состоянии оказать сопротивление пограничникам, с боем прорваться на сопредельную сторону. Тем не менее он не унывал: обещанная помощь придет своевременно.

Японец по-прежнему держался в тени, предоставляя Горчакову вести группу: в случае неудачи ответственность ляжет на Горчакова, пусть выкручивается как может. Мыслей своих Маеда Сигеру никому не поверял. С Горчаковым держался спокойно, изредка давал советы, четкие, как боевой приказ. Накануне вечером капитан изложил заключительную часть плана операции «Хризантема».

Маеда Сигеру ткнул пальцем в крупномасштабную карту местности; говорил из предосторожности по-английски — нарушители забрались в шалаш, чтобы хоть как-то защититься от снега, валившего большими хлопьями.

— Мы находимся в двадцати километрах от границы, на участке заставы «Турий Рог». Остался один переход, всего один. Пойдем строго на юг. В шести километрах от границы хижина лесника. Необходимо привлечь внимание пограничников к хижине. Подумаем, как это сделать. Пограничники поспешат на выручку леснику, кто-то из наших завяжет с ними перестрелку, оттянет на себя часть сил заставы, тем временем мы выйдем к реке, сосредоточимся на исходной позиции и просигнализируем на тот берег. Оттуда будет нанесен неожиданный удар, атакующие подразделения форсируют реку, ввяжутся в бой, а мы под прикрытием подразделений доблестной императорской армии благополучно вернемся домой. Что скажете?

— Не люблю фантастику…

— И напрасно, порой ирреальное оборачивается явью.

— Абсурд…

— Не будьте столь категоричны, мистер Горчаков.

К леснику отправились Ефрем и Безносый, Маеда Сигеру сам отобрал их — не посылать же Лещинского, переводчик совсем расклеился, а Мохов и Господин Хо еще пригодятся, наберут других головорезов, обзаведутся бандами, и их снова можно использовать в борьбе против Советов. Именно так истолковал выбор японца Горчаков. Правда, оставался еще Лахно, но он понадобится при переходе границы — без драки не обойтись, а Лахно, пожалуй, самый надежный и исполнительный, выполнит любой приказ, хотя бы ценой собственной жизни.

Горчаков был прав, именно этими соображениями и руководствовался Маеда Сигеру, отдавая соответствующее распоряжение. Капитан привык к беспрекословному подчинению, однако на сей раз вышло не гладко, воспротивился терпеливый и всегда покорный Господин Хо. Выслушав приказание японца, он смиренно, но твердо принялся возражать, Маеда Сигеру от такой наглости онемел и молча смотрел на взволнованного хунхуза. Наконец обрел дар речи.

— По-видимому, вы, почтенный, забыли о некоем документе, написанном на хорошей рисовой бумаге? Напрасно. Рисовая бумага долговечна, китайская тушь не выцветает и даже не смывается.

— Не гневайтесь, господин, но телохранитель верно служит мне вот уже десять лет!

— Прежде всего он, как, надеюсь, и вы, служит Ямато!

— О! Разумеется. Но этот человек трижды спасал мне жизнь, он мне роднее брата!

Маеда Сигеру рассмеялся: о чем толкует ничтожный червь? Спас жизнь. Вздор, чепуха. Знал бы этот грязный предводитель трусливых шакалов, что его жизнь лишь жалкая нитка, и если кто перережет ее, то прежде всего столь любезный его сердцу верзила. Безносый давно куплен со всеми потрохами. Оригинальная ситуация: жертва молит за потенциального убийцу. Пикантно, при случае можно позабавить полковника, пусть посмеется… Но Маеда Сигеру отличный актер, умел скрывать свои мысли; прикрикнув на Господина Хо, он сразу же поставил его на место.

С Моховым было труднее. Вступившись за Зыкова, он обложил капитана по-русски. Японец прикрыл пухлые веки, сдерживая гнев, на все доводы бушевавшего атамана отвечал снисходительной улыбкой.

— Нервы, господин Мохов. Речиться надо. Не хорсё.

— Да поймите же вы, наконец! — свистящим шепотом кричал Мохов. — Ефрем — единственный близкий мне человек. Остальных я потерял, причем не без вашего участия. Оставьте хотя бы Зыкова, у него семья, дети.