– Что? Учительница! Вот ещё, не хватало мне тут её занудства! Будет мне тут нотации читать да причитать, как её бедняжку детки родные спрятали в дом престарелых. Воспитывать нужно было, как следует. А теперь я должна её тут веселить-развлекать! Да, она, небось, и храпеть будет! Да! Все старухи храпят, как кони!

– Вы обязательно поладите, Элеонора Арсентьевна? –спросил одобрения Алексей Сергеевич.

Элеонора Арсентьевна замолчала. Видно было, что она думает, советуется со своим внутренним миром, в котором и с которым она жила последние годы.

– Ну, если это временно, и не надолго… Но если она будет меня доставать, то я её вместе с кроватью в коридор вытолкаю! – пробубнила Элеонора Арсентьевна, шлёпнув книгой об тумбочку.

– Спасибо, Элеонора Арсентьевна!

– Не хочу смотреть на все эти заселения. На улицу выйду. Вы тут сами, без меня!

Выйдя на свежий воздух, Элеонора Арсентьевна вдохнула полной грудью, и отправилась на прогулку по территории пансионата.

Пансионат окружал небольшой лес, стилизованный под парк с прочими выдумками ландшафтного дизайна. Территория была не большой, но её было достаточно для прогулок пожилых людей, которые в присутствии сиделок, начали выходить на открытый воздух после завтрака. Не желая ни с кем здороваться, Элеонора Арсентьевна, отошла на второй круг тропинок, по которому прогуливались в обеденный перерыв либо сотрудники пансионата, либо жильцы пансионата, у которых ещё хватало сил на более долгие прогулки, но таких было мало.

Элеонора Арсентьевна села на скамью. Улыбнувшись, она позволила солнцу понежить своё лицо теплом утренних лучей. Привыкшая к одиночеству, Элеонора Арсентьевна вдруг почувствовала прилив жизненной энергии и хорошего настроения. Такого давно не наблюдалось. Долги годы проходили в легкой форме депрессии и копании в своих ошибках, допущенных в жизни. Она оценила старания Алексея Сергеевича и его идею с подселением. Пансионат был небольшой, но место для одной старушки было точно, и Элеонора Арсентьевна знала об этом хорошо. Соседняя палата стояла пустой второй месяц, с тех пор, как в ней закончил свой жизненный путь отставной генерал-лейтенант Константин Максимович, которому не нашлось места в семье своего единственного сына, действующего генерала. Константин Максимович никогда не жаловался своей соседке на сына, напротив, говорил от том, что решение лечь в пансионат, который, по сути, был элитным домом для престарелых, было его собственным решением, и он никак не хотел нагружать своего сына заботами о старике отце. Возможно, так и было, но Элеонора Арсентьевна верила, что позиция стариков считать, что, укрываясь в доме престарелых это собственное решение стариков, и это своего рода забота о детях, было всего лишь самообманом несчастных стариков. Она знала, почему она тут находится, у неё попросту не было никого. Она была одинока, как берёзка в степи, выросшая по невесть какому случаю. Но те старики, которые тут находились, не были одиноки. Их содержание в этом месте стоило очень не дёшево, и платили по счетам этого заведения не они, а их дети. Это и было главным доказательством её собственной теории старческой ненужности, так она называла постояльцев этого заведения.

– Вот и сейчас привезли ещё одну старческую ненужность, которая запоёт мне песню о счастливой семье и заботливых детях, которые от бесконечности своей любви к мамаше решили спрятать её в этот особнячок, покрывая оплатой за содержание свой стыд перед родителями! Старик – это дорогая вещь, которая дорога теперь, только как память! Она отслужила своё, сделала своё дело, а теперь в кладовку, на чердак! – размышляла Элеонора Арсентьевна, улыбаясь солнцу с закрытыми глазами.

– Ладно, пойду послушаю, ещё одну басню, – сказала вслух Элеонора Арсентьевна и тихим неспешащим шагом пошла к себе.

Когда она вошла в свою комнату, первым делом осмотрела перестановку. Кресло, в котором Элеонора Арсентьевна любила читать перед окном, вместе с тумбочкой перенесли к противоположной стене, где стоял обеденный стол, и вместо этого поставили кровать для новосёла. Это не понравилось хозяйке комнаты. Во-первых, место у обеденного стола не подходило для чтения, так как этот угол был темным даже в дневное время, а при искусственном свете, Элеонора Арсентьевна не любила читать, а во-вторых, их кровати теперь стояли, что называется «голова к голове». Между кроватями оставалось расстояние не менее метра, но этого, казалось, недостаточно и храп подселенки обещал быть слышен.

Элеонора Арсентьевна тяжёлым оценивающим взглядом оглядела соседку, словно, провинившегося ученика.

– Здравствуйте, Элеонора Арсентьевна! Уж простите, что я как снег на голову вам свалилась. Ничего не могу поделать, определили, как есть, – гостья развела руками.

– Ничего. Потеснимся, – Элеонора Арсентьевна встала спиной к гостье и начала раздеваться, – я с прогулки, переоденусь. Вас как зовут?

– Забыла представиться, Марина Ивановна я! Можете Мариной называть, как вам удобнее будет.

– А вы меня можете называть Алей. Но только, когда мы наедине. При посторонних нельзя! – предупредила Элеонора Арсентьевна, – так меня родители называли. Это уже потом, для важности выбрала такое имя, как теперь говорят для имиджа. Ну, каким ветром вас сюда? – Элеонора Арсентьевна задала главный вопрос, который только из вежливости не спросила в первую очередь.

– Сын у меня в загранпоездке, второй год уже. Приезжает раз в полгода на неделю домой. К осени должен контракт закончиться, вернётся совсем. Он у меня инженер, на атомных станциях работает. Вот сейчас закончат проект и вернется.

– Ну? А тут как оказались?

– Давление скачет. Сын сноху с детками, двое у них, позвал к себе на лето, там тепло, море недалеко, к осени как раз и вернутся все вместе. Ну, а меня куда? С ними никак, да и не хочу я никуда лететь. А дома одну побоялись оставлять, без присмотра. Сноха даже хотела остаться дома. Да разве я соглашусь на такое, испортить отпуск детям. Ничего! Сын был против, но я сама настояла! Вот, нашли место, говорят хорошее.

– Да, да, сказочку придумала! Храпишь, небось, вот и сдали тебя! – Элеонора Арсентьевна рассмеялась.

– Храплю, наверное! – улыбнулась Марина Ивановна, поддержав шутку хозяйки.

– Не обижайся меня, дружить, так давай дружить будем! Безо всяких там этикетов. Он мне при жизни надоел. Подругами будем!

– Я не против! – улыбнулась Марина Ивановна.

– Но, знай, будешь храпеть, скандалить буду, – на полном серьезе предупредила Элеонора Арсентьевна, выполнив второй обязательный пункт, намеченный в плане знакомства.

– Не знаю, обманывать не стану, – Марина Ивановна пожала плечами.

– Ладно! Скоро обед принесут, время к обеду. Обед тут хороший. Только меня голодом морят, постнятину всё подсовывают. Говорят, гиполипидная диета там какая-то мне прописана. Так ты меня хоть угости чем-нибудь.

– Угощу, – Марина Ивановна улыбнулась, – но только раз, нельзя так нельзя, – заботливо предупредила Марина Ивановна.

– Ой! Так я и знала, что все учителя зануды. Что хоть преподавала?

– Химию, – ответила Марина Ивановна.

Если по лицу Элеоноры Арсентьевны можно было сказать, что её лица коснулась рука богини красоты, то по лицу Марины Ивановны можно было сказать, что это лицо всё ещё излучало добро и любовь. Марина Ивановна была очень добрым и милым человеком. Седой волос подчёркивал голубизну открытых глаз, а белая кожа лица говорила о благородстве её характера.

– Алексей Сергеевич сказал, что мы с вами коллеги. Вы тоже учитель?

– Да. Я тоже. Русский и литературу преподавала. Директором школы была, долгие годы. А теперь тут доживаю. Мир вижу из этого окна. Вижу как сюда приводят, и ни разу ещё никого не забрали.

– А ваша семья? – аккуратно спросила Марина Ивановна, не настаивая на ответе.

– Лёша теперь моя семья.

– Аля, просыпайся! – мама легла рядом с дочкой, – может, не поедешь? Передумаешь? – мама гладила Алю по голове, как гладят, жалея маленьких детей, – в колхоз пойдешь работать через годок. Пока дома побудешь, отдохнешь от своих книжек. Братишку поможешь мне воспитывать.