— А, Вова! — радостно усмехается он. — Зайди-ка на минутку.

Ну вот и случай сразу представился.

Глава 9

Я чувствую, как Вован напрягается всем телом. Его сердце начинает колотиться сильнее и ухать в висках.

— Да вот, — усмехаясь, говорит Кузьмич, — думаю, неплохо бы тебе было с матерью пообщаться. А то ведь мало ли как все завтра пройдет.

Он поворачивает голографический монитор и кивает Вове на стул, приглашая присесть. Вован натягивает улыбку и садится.

Хорошо бы, конечно, взять и сжечь этого ублюдка Кузьмича. Оставить дымиться его обгоревший труп и свалить в закат.

Но вот только таким образом я еще больше создам Вове проблем. Нужно попробовать поступить правильно, а это всегда успеется. Да и назад уже дороги нет.

На экране появляется бледное худощавое лицо женщины за пятьдесят. Ее лицо выглядит объемным и кажется, что всерьез смотришь на настоящего человека, а не общаешься с голограммой.

— Сынок, — устало улыбается она.

— Здравствуй, ма. Как ты там? Как себя чувствуешь? — говорит Вова весьма непривычным ласковым тоном.

От моего, а точнее, и Вовиного взгляда не ускользает довольная улыбка Кузьмича.

— Все хорошо, Вовочка. Я очень благодарна твоим друзьям, очень вежливые молодые люди. Но совсем необязательно было переводить меня в клинику для проксима. Мне и в обычной больнице было хорошо.

— Для тебя все самое лучшее, мам, — говорит Вова. — Если есть такая возможность, почему не воспользоваться?

— Я и не знала, сынок, что у тебя есть такие друзья, — понижает голос и говорит шепотом мать, — испугалась сначала, а тут у меня еще и пэку доктор снял. Но теперь вот с тобой поговорила и сразу поняла, что все хорошо. Ты когда приедешь меня навестить?

Вова вздыхает, косится на Кузьмича, тот улыбается еще шире, чуть ли не светится, словно действительно что-то хорошее сделал.

— Думаю, послезавтра смогу, — говорит Вова. — Работы много.

— Ну какая еще работа по выходным? — возмущается мать.

— Да тут дельце одно подвернулось, — отмахивается Вова, а Кузьмич ему показывает жестом, чтобы тот заканчивал разговор.

— Ну ладно, ма, мне бежать пора, — говорит он, — скоро увидимся.

Мать не успевает с ним попрощаться, потому что Кузьмич отключает связь.

— Ну теперь ты убедился, что я не блефую? — улыбается Кузьмич и садится за стол, поворачивая монитор обратно к себе.

— Я и не сомневался, — отвечает Вова.

— Ну и славно, раз так, — лицо Кузьмича снова становится суровым, и он добавляет: — Воспитывать вас надо всех, давно уяснил. Напоминать, где ваше место. Выбивать всю ту малодушную дурь и сопли. Иначе не выйдет из вас нормальных мужиков, — он делает выдох, трет висок, затем спрашивает: — Ну что вы там? Перетерли, решили, как действовать будете?

— Да, — кивает Вова, — все обсудили, выдвигаемся в обед, к семи будем на месте. Казачинские к тому времени как раз подвыпьют, нам только и останется брать. С охраной Армен тоже решил, мы загнали к ним нашего официанта, он все разузнает.

— Хорошо, — улыбается довольно Кузьмич, откидывается на высокую спинку кресла, складывает руки на живот.

Я только хочу отдать Вове приказ, чтобы он попытался уговорить Кузьмича ехать с ними, как он говорит сам:

— А вы, Андрей Кузьмич, с нами не поедете?

В ответ Кузьмич удивленно вскидывает брови и усмехается:

— А мне с вами зачем?

— Ну вы ведь сказали, что хотите увидеть, как Казачинский страдает, вот я и подумал, что вы захотите смотреть лично.

Кузьмич подается вперед и холодно, чеканя каждое слово, отвечает:

— А я и так, Вова, увижу все своими глазами. Ты сам лично наберешь меня вот через этот коммуникатор, — он достает из ящика стола устройство, напоминающее планшет, и протягивает Вовану, — я буду смотреть и заодно скажу пару напутственных слов, прежде, чем Ярик Казачинский отправится в ад.

Вова нерешительно усмехается, забирает коммуникатор.

— Ладно, иди уже, — говорит ему Кузьмич. — Ты сегодня ночуешь здесь с братвой. Не хочется, чтобы ты вдруг где-то потерялся.

— Даже в мыслях не было, — начинает Вова, но Кузьмич его перебивает и недовольно гаркает:

— Иди, Чернышевский. У меня дела, я не могу заставлять ждать серьезных людей.

Кузьмич уже не обращает на него внимания, что-то набирает на пэку, говорит:

— Подгони машину к входу.

Вова выходит и тихо произносит:

— Гребанный мудак.

И тут я с ним полностью согласен.

Какое-то время я еще нахожусь с Вовой, но тут, по сути, ничего интересного не происходит. Он сидит с братками в прокуренной комнате, они гоняют фильмы, потом один из них вырубается, второй уходит спать куда-то в другое место. А Вова словно только того и дожидается.

— Ты еще здесь? — шепотом спрашивает он.

В ответ я отдаю ему мысленный приказ снова трижды себя ущипнуть.

Он удовлетворенно кивает и шепчет:

— Подожди немного.

Через полчаса, когда браток, оставшийся в комнате, начинает громко храпеть, Вова сразу же встает и уходит. Он решительно шагает по коридору, останавливается у одной из дверей, заходит в коморку, больше напоминающую кладовую уборщицы, и с верхней полки достает черный ящик. Там внутри лежат три пэку. Вова находит свое, кладет в карман, а затем подымается наверх.

Завод работает и в ночи. Производство грохочет и горит раскаленным металлом. Работа здесь не останавливается ни на секунду. Хотя рабочие, в отличие от дневной смены, все же заметно ленятся — вялые и сонные мухи.

Вован выходит на улицу, полной грудью вдыхает ночной воздух, закуривает, смотрит по сторонам, убеждается, что поблизости никого нет, а затем быстрым шагом направляется в небольшое строение: без окон с одной лишь дверью.

Он заходит внутрь, запирается на засов, здесь темно — хоть глаз выколи. Вова включает пэку, и это дает хоть немного света. Он быстро находит номер Бессонова и отправляет: «Станица Раевская, ул. Владимира Хамелеона, д. 56. 19:00. Для доказательства будет видеосъемка с Чащовским». Отправляет и тут же удаляет у себя сообщение.

— Я хочу, чтобы Кузьмич ответил за все, — зло шипит Вова, наконец-то дав волю чувствам. — Моя мать больна, он мразь, посмел шантажировать ею. Знает, ублюдок, что она мне дорога. Что у меня больше никого нет!

Пока активировать голос я не спешу, для начала, по всей видимости, Вовчику нужно выговориться и выпустить пар.

— Если я его сдам, — продолжает он шипеть, — если даже его посадят, от высшей меры он все равно отмажется. Я знаю, что его не казнят. Слишком много связей и денег у этого ублюдка! И знаешь, что, Леня? Он сядет и будет жить в тюрьме как король. Я знаю, о чем говорю. Он и оттуда будет проворачивать свои дела! И он найдет меня. Нет, одним законом тут не отделаешься. Этот скот должен умереть. Его не должно быть! Я его убью!

Активирую демонический голос:

— ТАК, УГОМОНИСЬ! — грохочу я. — ТЫ ЕГО УБИВАТЬ НЕ БУДЕШЬ. Я ПОНИМАЮ ТВОЮ ЗЛОСТЬ, НО СЕЙЧАС НЕ ВРЕМЯ ДЕЛАТЬ ГЛУПОСТИ.

— Да мне плевать! Он должен сдохнуть! — в сердцах восклицает он, бьет кулаком об стену. Довольно больно, кстати, бьет, я ведь тоже чувствую.

— ВОВА, ОН ПОЛУЧИТ ПО ЗАСЛУГАМ! — говорю я. — НО НЕ СЕЙЧАС. СЕЙЧАС МЫ ДОЛЖНЫ СДЕЛАТЬ ВСЕ ПРАВИЛЬНО. ПРОСТО НАБЕРИСЬ ТЕРПЕНИЯ. Я ТЕБЕ ОБЕЩАЮ. ПРОСТО ДОВЕРЬСЯ МНЕ.

Вова молчит, раздраженно пыхтит, пытается успокоиться, на нервах выпаливает:

— Ты точно обещаешь? Поклянись, что он умрет?!

Мысленно вздыхаю. Ну что за детский сад?

— КЛЯНУСЬ, — говорю я и к этому мигу время активации голоса как раз подходит к концу.

— Хорошо, — резко успокаивается Вован. — Значит, я могу быть спокоен. Значит, мы уроем этого мудака.

Значит, придется урыть, раз подопечного это беспокоит. Хотя и мне самому честно говоря не слишком хочется, чтобы он потом из тюрьмы нас допекал. А судя по тому, что сказал Вован, он это сможет сделать, в это я верю.

Вова выходит из темноты, осматривается, убеждаясь, что свидетелей нет и шагает обратно к заводу.