– Пощадите! – взмолился мужчина.

Его парик сбился, обнажив влажный от пота лоб. Глаза, наполненные ужасом, вывалились из орбит. Этот аристократ находился на содержании Магны Вампирии, но его отчаяние сжало мне сердце.

– По приказу Короля! Встаньте и следуйте за мной! – скомандовала я.

Но он не шелохнулся, парализованный страхом.

– Я… я не хочу закончить свои дни в галантной охоте. Я не заслуживаю такого конца.

– Как и ваш экипаж! Кто из них заслужил перерезанного горла? – огрызнулась я, представив тех простолюдинов, что погибли в водах Бермудских островов, пока эта славная кучка богачей спасала свои шкуры от пиратов. – Вы бросили своих матросов, чтобы укрыться в стенах Версаля.

Офицер сдвинул брови: в одно мгновенье ужас в его глазах сменился возмущенным блеском униженной чести.

– Я их не бросал! Это адмиралы и высокопоставленные офицеры – беспринципные придворные, с легкостью предают своих людей: у них нет никаких моральных преград. Но лейтенант, достойный своего звания, связан с экипажем жизнью и смертью. Я – Этьен де Фабель, и я бился до конца! В то время как Мариньи и высший офицерский состав бежали в разгар шторма, я оставался на палубе, залитой морской пеной и кровью. А потом, внезапно, грозовые тучи разошлись. И я увидел его так же ясно, как вижу сейчас вас…

В тусклом отблеске свечи лицо лейтенанта исказилось от страха, очевидно, он заново переживал кошмар, который потряс его до глубины души.

– Кого вы увидели? – не удержалась я от вопроса, впечатленная его почти осязаемым ужасом.

– «Ураноса».

Бесконтрольная дрожь охватила тело мужчины, по локонам парика заструился пот.

– «Уранос» – корабль Бледного Фебюса, его капитана, – шептал лейтенант, – огромное, просто гигантское сооружение. Настолько, что его мертвенно-бледные паруса сжирают все небо. Корабль-цитадель, слишком, чудовищно громадный. Белый, как скелет кита. Невозможно создать подобное на обычной судостроительной верфи руками человека. Говорят, будто сама бездна океана изрыгнула «Уранос» из своего чрева. Аккорды, которые вырывались из его Больших Орга́нов, были оглушительнее грохота орудий и шторма – настоящая симфония ада! На палубе моего парусника еще велась сокрушительная баталия, когда я заметил Бледного Фебюса за огромным органом.

Лейтенант таращил глаза в пустоту.

– Высокая фигура, белая, призрачная… – едва слышно выдохнул он, будто это явление и сейчас, здесь стояло перед ним. – Я прижал руки к ушам, чтобы не слышать звуков его музыки, но вибрация проходила сквозь ладони, проникая в мой бедный мозг. Сабля обрушилась на мою кисть. Я потерял сознание.

Он показал забинтованную руку, как подтверждение его слов. Я увидела обрубок.

– Очнувшись, я обнаружил себя в море на обломках судна с двумя трупами. Несколько дней спустя меня подобрал голландский корабль и отправил в Версаль, чтобы засвидетельствовать разгром наших судов.

Моя решительность покачнулась. Что, если этот де Фабель не так уж и плох? Что, если он действительно бился, защищая жизни своих матросов? И что, если… я притворюсь, что не видела его? Шансы лейтенанта сбежать ничтожны, но я не желала препятствовать им и молча отступила.

Этьен де Фабель наблюдал за удаляющимся острием моей шпаги. Свечой я указала на лестницу. Слабый проблеск надежды загорелся в глазах военного: он понял, что я его отпускаю.

Мужчина вскочил на ноги, смущенно бормоча на ходу бессвязные слова благодарности, и со всех ног бросился к лестнице. По пустынному театру эхом пронесся топот его сапог: звуки сумасшедшего бега навстречу жизни…

… которые внезапно оборвались.

Неужели оступился, выбившись из сил? В полутьме я приблизилась к лестнице.

В самом деле де Фабель остановился, но не потому, что поскользнулся. Он споткнулся о непреодолимое препятствие: шпагу в руках высокой фигуры. В контражуре[8] лунного света я не могла определить черты незнакомца, но во дворце, где все придворные носили длинные парики, эта короткая стрижка могла принадлежать только одному…

– Зашари?.. – прошептала я.

– Я думал, ты в руках Мариньи, и поспешил на подмогу. Никогда бы не подумал, что оруженосцу твоего уровня потребуется помощь в поимке обычного смертного, к тому же калеки.

Я сглотнула, не зная, что ответить. Находясь в безлюдном театре, я позволила своему сердцу проявить сочувствие, но в глазах королевского оруженосца нельзя казаться слабой, особенно в глазах того, кого так мало знала. Сердце вновь окаменело, став глухим и твердым.

– Этот негодяй сбежал. Благодарю, Зашари, но я справлюсь с ним без тебя.

Подавив щемящую боль в груди, я поднялась по ступенькам к лишенному сил лейтенанту, прекрасно сознавая страшную участь, которая ожидала его в руках швейцарских гвардейцев.

Раздался душераздирающий вопль:

– Нет, я не бежал от вас, мадемуазель: вы сами отпустили меня! Потому что сжалились. К вашему милосердию я взываю вновь!

Лицо де Гран-Домена оставалось в тени, но я почувствовала укол его тяжелого, осуждающего взгляда. Юноша всегда демонстрировал непоколебимую преданность Королю… А если он донесет Нетленному? А если тиран усомнится в моей верности?

– Замолчите! – приказала я безрукому. – Этот вздор не спасет вашу шкуру.

Но тот не унимался:

– Вам только на секунду прикрыть веки, вам и вашему товарищу по оружию, и я испарюсь в кулуарах. Никто ничего не узнает!

– Я вас просила заткнуться!

– Какой возраст скрывают эти странные серебристые волосы? – упрямо продолжал несчастный со слезами на глазах. – Семнадцать? Восемнадцать? Возраст моей дочери Анриетты. И такой же непокорный вид. Только от вас зависит, увижу ли я ее снова. Сожму ли в своих объятиях, как делал каждый раз, возвращаясь из плавания.

– Лучше бы Бледный Фебюс отрезал вам язык, а не руку… – бросила я, чувствуя подступивший к горлу комок.

– Несмотря на ваши жестокие речи, вы не такая, какой хотите казаться, я вижу это, – продолжал лейтенант дрожащим голосом. – Вы не похожи на других оруженосцев. На ваших латах изображено ледяное солнце, но под ними бьется горячее сердце молодой бунтарки, жаждущей справедливости.

Я вздрогнула. В попытках воззвать к моему состраданию этот посторонний только что умудрился невероятно точно ухватить мою суть. Не удержавшись, я взглянула на Зашари, чтобы убедиться: не принял ли он слова лейтенанта за чистую монету… Но лицо оруженосца оставалось непроницаемым.

– Довольно! – воскликнула я. – Единственная справедливость, которой я служу, – справедливость Нетленного. Эти латы защищают его верного солдата. Следующий раз, когда посмеете возводить хулу на моего суверена, станет для вас последним.

Моя шпага из смертоносного серебра коснулась горла Этьена де Фабеля. Я стояла так близко к мужчине, что чувствовала на своем лбу его неровное дыхание. Едкий запах пота раздражал обоняние.

– А теперь идите, – тихо ответила я. – Позвольте без лишнего шума отвести вас в камеру.

Лейтенант не двигался. Проблеск надежды, который я видела в его взгляде, исчез. Глаза беглеца превратились в два темных бездонных колодца.

– Вы обманули меня, – тихо проронил он. – А я, глупец, поверил. – Еще недавно его голос протестовал, защищал, умолял в полную силу, теперь же с губ срывались слабые звуки, едва слышные: голос обреченного, утратившего всякую надежду на спасение. – Я думал, что только бессмертные забавляются человеческими жизнями. Но вы из того же теста. Такая юная, а уже успели ожесточиться, точно столетний вампир. Для вас это всего лишь игра, не правда ли? Подарили надежду на спасение для того, чтобы позже отнять ее.

– Повторяю, я не давала вам возможности убегать, месье, – пробормотала я, вспотевшей рукой сжимая дрожавшую шпагу. – Будьте благоразумны. Примите судьбу с честью, как подобает дворянину.

– Нет чести в том, чтобы умереть, как добыча, на потеху бессмертным придворным. Дворянин не покоряется смерти, он ее обнимает!