— Хотеть-то не вредно.

— Я знаю. Да мне много и не надо

— Ох, Филушка, будьте осторожней с чудесами. — с добродушной лукавостью посоветовала Нога. — Прямо сегодня вас ждут необыкновенные встречи и знакомства, и чудесного в них будет с лихвой. Только я остерегаю вас от излишнего пристрастия к чудесам, не надо пытаться их осмысливать. Ведь иное мнительное чудо может испугаться и потерять свою привлекательную интригу. А если осмысленных чудес наберётся слишком много, то ваш ум — от изобилия рассекреченных секретов — внезапно лопнет.

— Да?? — я торопливо пощупал голову, убеждаясь в её целостности. — Не сомневаюсь, что вы правы, но и я по-своему прав, ведь ум может лопнуть даже в том случае, если я — после встречи с чудом — останусь в непрошибаемых дураках. Не очень-то отдохнёшь от прочего человеческого вздора, когда в голове беззастенчиво свербит: дурак! дурак! обманули дурачка на четыре кулачка!..

— Во всём есть своя высшая правда, а она всегда успеет подсказать, что вы не дурак.

— А кто я?

— Вы же сами сказали, кто вы. Скиталец.

— Значит, вы уверенны в том, что я могу быть уверенным в том, что нахожусь в данный момент в процессе скитальничества? — я внимательно проверил взглядом окружающие меня миры. — А может быть, всё гораздо проще и одновременно занятней? Может быть, я сплю и мне снится сон?.. Допустим, мозг обхитрил череду страданий и физическую усталость, мозг применил все свои обманчивые возможности, и я на самом деле лежу сейчас на лесной опушке, дрыхну под пеньком, дожидаюсь, когда меня сожрут волки… А вот это всё сон!!

Я с тихой радостью постучал кулаком себе по голове, а затем по столу. Звуки мало отличались друг от друга.

— Вот мои глаза! — я широко раскрыл глаза.

— Вот рот! — я приоткрыл рот.

— Конечности двигаются и суетятся! — я демонстративно зашевелил пальцами рук и заболтал ногами.

— Чего же я ещё хочу, пребывая в столь невероятно чудесном сне? — спросил я у самого себя, лишь игриво обращая внимание на хозяйку дома. — Что откроет меня и вытолкнет из сна, если я могу подозревать, что нахожусь не во сне?..

— Понятия не имею. — буркнула Нога. — Но заверяю, что ваши глаза, рот и конечности открыты любому взору. Это даже не обсуждается. И я сейчас не сплю, в этом тоже не сомневайтесь. Я вообще мало сплю.

— Да, но я не различаю степень ясности своих глаз, находящихся допустим в глубоком сне, от тех глаз, которые допустим наслаждались ясностью до сна. — я крепко закрыл глаза. — Что же я сейчас в себе ощущаю якобы во сне, отличимое от того, что было якобы до сна? Что я вижу в себе, стремясь впасть в состояние мелкотравчатой безыдейной разумности, в атмосферу этакой питекантроповой вялости?.. Вам интересно узнать, что я сейчас вижу? С закрытыми глазами?

— Ну, не знаю… — замялась Нога. — Наверное, интересно.

— Тогда слушайте… я вижу несколько кроваво-красных пятен, маслянисто растворяющихся, как будто они упали в воду, напоминающую густо залитое чёрными чернилами полотно с узорчатыми трещинками… ещё оно напоминает дымное ночное небо с молниеносно мелькающими просветами… но это не танцующие вспышки умирающих звёзд или комет… это, скорее всего, проблески того ярко-светлого полотна, которое скрывается за чёрным полотном, и к которому очень хочется устремиться, напрячь своё зрение до боли в висках, чтобы двинуться вперёд, рвануться к свету, но всё же остаться на своём привычном месте… но вот появился медленно приближающийся жёлтый луч, изорванный и обтрёпанный по краям, словно древний, ацтекских времён, космический корабль, вернувшийся через карму бесконечных путешествий домой… он нехотя вылепливается в строгое бледно-зелёное светило, и через секунду сочно раскалывается на плавно-дрожащие клочки пламени, которые разлетаются в разные стороны под воздействием напряжённо-сдавленного взрыва, и таким образом покидают поле моего наблюдения… снова я проницаю сокровенное полотно черноты… подловатая бесполезность борьбы с ним понуждает к непокорству, к какому-нибудь диковатому и кровавому решению, но — как я не устремляюсь, как не убиваю в себе что-то паскудно-цепкое — не могу сдвинуться с места… а вот из самой глубины этой гипнотизирующей черноты, из самых её точечных чисел и молекул, кропотливо вырождаются ломкие, быстро вращающиеся круги, обречённо градирующие в фантастические и жутковато-сакральные фигуры… и я с нечаянной злостью, с резким душевным отпором узнаю в этих фигурах ангелов и бесов, вперемежку кочующих по сотворённому во мне космосу, и я всей душою противоборствую с ними — и с ангелами и с бесами — и они понимают мои возможные внутренние силы, огрызаются, ищут друг в друге могущественного и обожествлённого единства… наконец, оно ими найдено, ангелы и бесы сливаются в единое целое, в одно всеобъемлющее хамовато лыбящаяся лицо… вернее, не лицо — для лица этот комок массы слишком ужасен и нестерпим… это не лицо, а личина!.. я пытаюсь узнать её, высмотреть в ней понятные и незагримированные жестокой яркостью черты, но она резко суровеет, искажается в остром и тугом беззубом оскале, заполняющим собой весь, увиденный мною, мир, и она со свистом огненного голода обрушивается на меня!.. и вот тут я наконец-то могу сорваться с места, и я мчусь от огненного оскала, от сатанински-тугого смеха… а вот сейчас я открою глаза и как будто бы проснусь!!

И я открыл глаза.

— Столько неожиданного можно увидеть, даже, когда не спишь. — оправдываясь, промямлил я. — Нужно лишь закрыть глаза, а затем вовремя их открыть. Неужели мне тоже доступны некие НЕВИДИМЫЕ ПОМОЩНИКИ, только слегка иного назначения, чем у вас, Нога?..

— Я не знаю ответов на ваши вопросы, вернее, на те символы, которые вы сейчас разглядели, закрыв глаза. — призадумалась Нога. — С моими-то отшлифованными мыслями довольно просто жить. Я не люблю жаловаться и страдать за саму себя, я не требую от жизненной участи лишнего, а, значит, я тривиальна и не завистлива. Мне трудно самой для себя нафантазировать чего-нибудь сверхъестественного, поскольку вся моя жизнь окружена мастерски выполненными фантазиями. Вообразить что-либо яркое и симптоматично взрывоопасное у меня вряд ли получится… ну, разве что, извините, спьяну!.. разве что!..

«Спьяну? — вдруг призывно запершило у меня горле. — А недурно было бы сейчас выпить, очень кстати мне бы пришлась сейчас выпивка! напиться в стельку и броситься спать!.. так спать, чтоб не было страшно за то, что пропустишь начало собственной казни!..»

Какой ещё казни?..

— Памп-памп-пара! — пропела Нога и чашки заполнились обжигающе-золотистым чаем. — Подуйте, подуйте на чай! быстрее остынет!..

Я подул, прихлебнул с явной благожелательностью… И тут в дверь решительно застучали!

— Да это мои гости пришли! — обрадовалась Нога, призывая и меня к внезапному веселью. — Почти не запаздывают, что очень мило с их стороны!.. Сейчас, Филушка, вам станет очень интересно!! вас ждут незабываемые встречи!!

— До гости ли это? Что-то меня настораживает в этом требовательном стуке в дверь.

— Непременно, гости… кто же ещё?? — недоумевала Нога.

КАРАЧУН

— Очень странное поведение для гостей. — трусливо насторожился я. — Мне слышится, что за дверью будто переругиваются. Лишь отъявленным наглецам свойственно по ночам ходить, куда не просят, и ругаться.

— Ну, мало ли кому что свойственно… начнёшь ругаться, если в дом стучишь, когда в гости позвали, а тебе не отворяют! — и Нога забавными скачками поспешила к входной двери. — Будь любезна, дверца, отворись!.. Добро пожаловать, гости дорогие, угощение на столе…

И испуганно осеклась. В дом бесцеремонно завалился крупный ощетинившийся волк, пропуская за собой два десятка сородичей косматой и весьма потрёпанной выделки. Волки с насмешливым брюзжанием разошлись по комнате и заняли боевые позиции у двери и окна. Последним проковылял в дом щуплый заяц с всклокоченной шёрсткой, цвета неисправимо душноватой желтизны, и ошалело вытаращенными глазами.