— Школа — фигня для дураков, которые ни черта не понимают в жизни. — Тут я был частично согласен с ним, ведь она действительно была придумана для дураков, чтобы те самые дураки дураками не становились. — Так говорит мой брат. Он окончил школу в прошлом году. Говорит, школа — лишь место, в котором дети и подростки проводят время впустую. Говорит, позволяло бы законодательство, вместо школы он пошел бы работать. Школа нужна только учителям, которые преподают в ней, и соплякам, мечтающим стать учителями. В других случаях она бесполезна. Бес-по-лез-на, — Витя попытался сделать голос грубее, но я все равно слышал все тот же писк, похожий на мой.

— Твой брат… теперь он работает?

— Работает, по его словам, с тех самых пор, как родители перестали его замечать после моего рождения. И работа не помешала ему закончить школу на пресловутую золотую медаль, от которой толку меньше, чем от какашки на дороге, а вот школа работе мешала. Это он так говорит, мой брат. Если бы он не отвлекался на учебу, съехал бы из родительского дома намного раньше.

— Теперь вы живете не вместе?

Было бы неплохо, если бы и Поля съехала от нас. Это все равно рано или поздно случится, так почему бы не сейчас?

— Отчего же? — Он высоко подпрыгнул и сделал два полных оборота вокруг своей оси. Такими темпами он скоро будет выступать в цирке. — Вместе! — Сделал заднее сальто, слез с батута, подошел ко мне, пригласил на лавочку у песочницы, и мы сели.

— Брр! Какая-то неразбериха… Он переехал или нет?

Пальцем на песке он написал «ДА».

— И вы живете вместе?

«ДА» он обвел в кружок.

— Тогда я совсем ничего не понимаю.

— Все потому, что ты мелкий! — Он засмеялся, я — вслед за ним. Смех его заразителен. — На самом деле, Ванька, мой брат, переехал и через некоторое время забрал меня к себе.

— Разве так можно?

— Когда регулярно видишь своих родителей, валяющихся на диване в собственной блевотине, думаю, можно.

— Они больны?

— Если пьянство — болезнь, то у них хроническая форма заболевания. Брат говорит, что их лишили родительских прав, поэтому, вроде как, все путем.

— Извини. — Мне стало неловко, стало настолько некомфортно, что я не знал, как вести себя дальше, как выкручиваться из этой ситуации. Витьке же, похоже, было все равно. Он отнесся к этому разговору так, словно ничего и не происходило, словно этого разговора вовсе не было. Было видно, что он ни о чем не жалеет. Вот бы и мне так уметь.

— Илюха, чего это мы все обо мне да обо мне? Расскажи лучше, почему ты не в школе?

Пока я размышлял над ответом, он раздавил одной ногой обведенное в кружочек «ДА» на песке, другой, плавно погружая и водя взад-вперед, прорыл неглубокую траншею, поднял откуда-то бутылку с водой и вылил содержимое в углубление. Пока вода полностью не впиталась, бросил бутылку в траншею, напоминающую уже отрезок реки, и произнес:

— Макет Суэтского канала!

Я промолчал. Вода уже полностью впиталась в песок, бутылка села на мель. Витя пнул ее. Это вывело меня из ступора. Думаю, он сделал это специально.

— Если не хочешь, не говори, — сказал он.

И я действительно не хотел говорить, отчего прогуливал школу, но его «если не хочешь, не говори» сработало как волшебное заклинание, заставляющее делать обратное, раскрепощающее меня. Я вдруг начал выдавать ему все подробности. Слова пулеметной очередью вылетали из моего рта, не давая Вите произнести ни звука. Впрочем, он и не собирался меня перебивать, только внимательно слушал и впитывал содержимое, как пересохшая под палящим солнцем губка. Я рассказал все от начала и до конца, начав с удара рюкзаком Козлова, закончив тем, как встретил его, Витю, на той самой площадке. Не упустил ни единой подробности. Даже дословно передал телефонный разговор с Викой. Я не мог остановиться и начинал переживать, что его «если не хочешь, не говори» может выманить из меня то, о чем ему совсем не следовало знать — о тебе. И все-таки я сумел утаить твое существование, но, по сути, рассказал ему даже больше, чем рассказал тебе… написал тебе… написал в тебе. По сути, на какое-то время Витя для меня стал тобой, стал частью меня, но лишь на время, и оно уже прошло, закончилось. Не обижайся, Друг.

— Так значит, все из-за девчонки? — удивился он.

Я заметил, что от его Суэтского канала в песочнице не осталось и следа, а на его месте уже была нарисована девчонка, которую зачастую изображают на дверях женских туалетов: кружок, треугольник, четыре полоски. Я не мог ему ответить. Покраснел. Не произнося ни слова, как и он, пробороздил пальцем по песку, оставив такое же, как и его, «ДА» и в довесок — грустный смайлик

— И ты общался с ней даже меньше, чем сейчас со мной?

Я обвел «ДА». Палец уже был грязным.

— Я в шоке. Я тебя не понимаю. Ладно бы ты переживал из-за другана, но из-за девчонки?.. Тьфу!

— Сам от себя такого не ожидал…

— В этом плане ты очень похож на моего брата.

— Почему?

— Одним вечером он пришел домой — убитый горем. Не ел, не пил, а только ходил из угла в угол. Не находил себе места. В тот же вечер я спросил его, что произошло. Он ответил, что не мое дело. Причем ответил так грубо, что я на него обиделся. Этот горемыка продолжал вести себя как какашка в проруби, с неделю, может, с две. Дождавшись удобного момента, я взял его телефон и позвонил его лучшему другу. Тоже Ване. Два друга — два Вани, прикольно, да? — Я кивнул. — Я сказал ему, что с братом творится что-то неладное, что он сам не свой. После моего звонка Ваня пришел к Ване с бутылкой алкоголя. Они засели на кухне. Я подслушивал за их разговором через электрическую розетку. Ты знаешь, что через розетку в стене все очень хорошо слышно?

— В том случае, если и с другой стороны стены установлена розетка, иначе никак.

— Верно. У нас как раз-таки благоприятные условия. Оказывается, от брата отвернулась девчонка… девушка, с которой он долгое время дружил. С его слов, она начала дружить с кем-то другим. Друг Вани настоятельно рекомендовал выбросить ее из головы и из своей жизни, как ненужную, бесполезную вещь, забыть ее, как страшный сон. Знаешь, что ответил мой брат?

Я пожал плечами, уставившись в песочницу.

— «Понимаешь, Ванчик, я узнал, что слишком быстро привязываюсь к вещам и уже не могу так просто от них отказаться, даже заведомо зная, что они изначально были ненужными и бесполезными». Теперь ты понимаешь, отчего я сравнил тебя с моим братом? Илья?

— Частично…

— Ну хоть так. Не морочь себе голову всякими пустяками, а занимайся верными делами, которые будут приносить тебе пользу.

— Договорились. — Я взглянул на часы: половина одиннадцатого. Офис был открыт уже полчаса. — Рад был встрече, Витя. Сейчас мне пора.

— Надеюсь, не в телефонную компанию? Надеюсь, ты туда не сунешься?

Я промолчал. Он протянул мне руку, я — ему, и мы пожали их, как пожимают взрослые, как мой папа со своими знакомыми. Раньше я никогда так не делал. Я почувствовал себя взрослым. А еще почувствовал, что Витя понял, что я не намерен плюнуть на свой замысел, ради которого прогулял занятия.

С площадки я уходил не оборачиваясь, почти бежал. Боялся, что размеренные прыжки Витьки на батуте заставят вернуться к нему, а его прочищающий, пронзительный взгляд — забыть о своих намерениях и о Вике в частности.

Сумел выдохнуть с облегчением только тогда, когда вновь находился у входа в офис. Дверь была открыта настежь, ее подпирал кирпич. Подумав о хорошем, я зашел внутрь. В просторном помещении с одной стороны, у окон, выходящих на улицу, располагались мягкие кресла, с противоположной — три телефонные будки и два окошка сотрудников офиса, сидящих за компьютерами в своих крохотных кабинетиках. В центре зала находился терминал электронной очереди. На нем нужно было выбрать процедуру, ради которой я туда пожаловал. Поигравшись с терминалом и не найдя в нем нужного пункта о выдаче детализации звонков, я присел не только на мягкие, но еще и на очень удобные кресла. Прямо-таки развалился на них и пожалел, что таких кресел нет в школе.