– Зачем ты его принёс? Сюда нельзя с напитками!

– В смысле? Это же столовая! Почему нельзя?!

Пятно всё разрасталось, и пушистый белый ковёр всё сильнее пропитывался соком. Мне стало не по себе.

– Наверное, надо взять какую-нибудь тряпку, чтобы она впитала сок? – предложил я.

Мейсон сбегал на кухню за жёлтым полотенцем, встал на колени и принялся промокать ковёр. Полотенце быстро стало фиолетовым, но пятно даже не побледнело.

– Может, лучше сказать твоей маме? – предложил я. На самом деле мне этого совсем не хотелось, но она наверняка знала, что делать.

Мейсон ничего не ответил. Он ритмично вжимал кухонное полотенце в ковёр, словно пытался реанимировать его после остановки сердца.

Вдруг в дверь позвонили. Это за мной пришёл папа. Мы с Мейсоном переглянулись. Вид у него был очень серьёзный.

– Никому ни слова, понял? – процедил он сквозь зубы.

Я кивнул.

Мейсон поднял мой стакан из-под сока, закрыл двери на террасу и положил мяч в карман. Мы стянули кроссовки и надели бахилы. Я заметил на новеньких кроссовках Мейсона фиолетовую полосу. Он быстро потёр её пальцем, и, когда она исчезла, я вздохнул с облегчением. Мы вбежали в прихожую как раз в тот момент, когда Тамара открыла дверь.

– Привет, пап! – выпалил я сразу, как только его увидел.

А потом как можно быстрее снял бахилы и обулся. Мне хотелось убраться отсюда поскорее. Папа растерянно улыбнулся. Наверное, он не понимал, почему я единственный гость и зачем мне эти синие мешки на ногах. Я поднял брови, намекая ему, что лучше об этом промолчать.

– Вы хорошо провели время? – спросил папа.

Мы с Мейсоном кивнули, но ничего не сказали.

Папа Мейсона вышел к нам с огромным куском торта, завёрнутым в салфетку.

– Вот, Коул, возьми. Поделишься со своей сестрёнкой.

– Спасибо, мистер Фергюсон, – ответил я, опустив голову.

– Они чудесно себя вели, – сказала мама Мейсона, очевидно, забыв о том, как попросила нас быть потише. – Сидели как мышки, правда, Хью?

Она говорила так, будто нам было по пять лет, а не по двенадцать.

– Мы были очень ему рады, – добавил папа Мейсона. – Заходи к нам когда угодно, Коул.

Я подумал про черносмородиновый сок на дорогом ковре и сглотнул.

– Спасибо, что пригласили, – пробормотал я, выдавил короткое «пока» для Мейсона и вышел на гравийную дорожку вслед за папой.

Всю дорогу домой он расспрашивал меня, чем мы занимались. Я сказал, что Мейсону очень понравился мяч-попрыгунчик, и папа похлопал меня по спине.

– Видишь, Коул? Простой подарок может оказаться даже лучше дорогого.

Ещё я рассказал ему про кинокомнату и мультфильм с койотом и птицей. Папа рассмеялся и заметил, как он рад, что нам было весело. Тогда я решил не упоминать про черносмородиновый сок.

Мейбл постоянно что-нибудь роняла и проливала, но мои родители совсем не сердились. Только я подозревал, что мама и папа Мейсона отнесутся к этому по-другому. Оставалось надеяться, что ему не слишком сильно влетит за пятно на ковре.

Первое, о чём я подумал следующим утром, было пятно на белом ковре в доме Мейсона. Если от моих родителей потребуют возместить ущерб, заплатить им будет нечем. И я не смогу помочь – карманных денег у меня нет.

Я встал с кровати и поёжился. Кажется, обогреватель опять барахлил. В комнате у меня было холодно и свежо, совсем как на улице. Я поспешно надел носки и набросил домашний халат. Он был мне мал, и рукава доставали только до локтей.

Я спустился на первый этаж и увидел, что мама ещё дома. Обычно она уходила на работу до того, как я просыпался.

– С добрым утром, солнышко, – сказала она. – Я немного задерживаюсь. Возьми себе хлопья на завтрак. Только всё не высыпай, оставь на потом, ладно?

Я достал из шкафчика миску и насыпал в неё коричневые хлопья. Их вывалилось слишком много, и я вернул несколько ложек обратно в пакет.

Мама наблюдала за мной, ломая пальцы. У меня оборвалось сердце. Похоже, родители Мейсона уже ей позвонили и пожаловались на испорченный ковёр.

– Что-то случилось? – спросил я, изображая саму невинность.

Мама глубоко вдохнула, как бы собираясь с силами, и ответила:

– Боюсь, ничего хорошего, Коул. Музей закрывается. Скоро я останусь без работы.

– Что?! Как?

Я посмотрел на маму. В глазах у неё блестели слёзы. Мне сразу стало не по себе. Откуда мы возьмём деньги на счета и на еду, если мама потеряет работу? Мы и так еле перебиваемся!

– Посетителей слишком мало, – объяснила мама. – Мы с доктором Сабиной всегда знали, что рано или поздно музей закроется, но надеялись оттянуть этот момент, насколько возможно.

Кроме мамы и Сабины, в музее никто не работал. И доктором Сабину называли не потому, что она умела лечить больное горло и переломы. Она была доктором исторических наук.

– А как же все ваши мероприятия? – спросил я. – «Встреча с египетской мумией» и «Секреты работы геолога»?

Это всё были выставки и квесты, на которые приглашали детей во время летних каникул.

– На них мало кто приходил, Коул, – со вздохом ответила мама. – И неудивительно. Денег на рекламу у нас не было. Откуда люди узнают, что наш музей полон удивительных экспонатов, если никто им об этом не расскажет?

А что обиднее всего, маме безумно нравилось там работать. Она собиралась изучать историю в университете, но уже в восемнадцать лет у неё появился я, и времени на учёбу не осталось. Когда я был ещё малышом, она ходила в местный музей и добровольно помогала, бесплатно. У неё так хорошо всё получалось, что ей дали подработку. А после того как родилась Мейбл, ей предложили полную ставку, и тогда папа ушёл со своей работы, чтобы приглядывать за детьми.

– Что же мы будем делать, мам? – спросил я. – Как мы будем жить, если ты потеряешь работу?

– Не переживай, – ответила мама с неловкой улыбкой. – Я поищу новую. И твой папа всё ещё пытается найти вечернюю подработку.

Она ласково сжала мою руку. Я догадался, что мама едва сдерживается, чтобы не расплакаться.

В пижаме с разномастными кофтой и штанами зашла Мейбл. Наверное, она почувствовала неладное, потому что сразу подбежала к маме и обняла её за ногу.

– Как бы мне хотелось завлечь в музей больше посетителей, – добавила мама. – Так обидно! У нас хранится столько сокровищ, но никому они не интересны.

Тут на кухню спустился папа и включил чайник.

– Доброе утро, Коул. Мама уже всё тебе рассказала?

Я кивнул и помешал хлопья в миске. Аппетит совсем пропал.

– Не грусти, – сказал папа и похлопал меня по плечу. – Мы что-нибудь придумаем.

– Опять нет горячей воды, Дженни, – добавил он, стукнув по бойлеру. – Он меня с ума сведёт!

Квадратная металлическая коробка на стене у задней двери вздрогнула, будто собираясь ожить, но через секунду ахнула и затихла. Это был наш водонагреватель, и он постоянно ломался.

Я посмотрел на папу, одетого в простые джинсы и старую футболку с названием любимой рок-группы, и мне вдруг захотелось крикнуть: «Почему ты не можешь всё починить, пап?! Почему не можешь работать, как все другие отцы?»

Я вспомнил отца Мейсона с широкой, яркой улыбкой и в стильной рубашке. У него точно хватило бы денег на то, чтобы заплатить за ремонт бойлера. У него была нормальная работа. Как и у всех обычных отцов. А мой папа ничего не делал, и что хуже всего – все в моей параллели об этом знали.

Когда Мейбл было всего несколько месяцев и я ещё учился в начальной школе, учительница отправила письма всем родителям, чтобы они пришли на особый урок «Мир профессий». До того как я родился, папа путешествовал с рок-группами по всей Европе. Помогал заносить оборудование и инструменты в концертные залы, а ещё устанавливал и настраивал аппаратуру на сцене. По-моему, это была потрясающая работа, и я очень обрадовался, когда папа согласился выступить перед одноклассниками.