Она уронила руки вдоль тела. Великий Лазурный Дракон, как она устала…

Йонг повернулась спиной к зеркалу и вышла, не заметив, что её отражение, затормозив, несколько мгновений дрожало в нерешительности и только потом нехотя ушло за ней следом.

Юна ждала её в кухне. Йонг села на предложенный стул – гладкий, с твёрдой спинкой. Не деревянные доски, оставляющие на паджи занозы, а на бёдрах – кривые синяки.

Перед ней стояла чашка белоснежного мягкого риса и остаток кимчи-чиге[3], Юна пододвинула Йонг вилку с ложкой и тоже села. Они ели в молчании: Юна следила за каждым движением Йонг и не знала, можно ли что-то сказать, Йонг тоже не вызывалась на разговор. Рис был мягким и ароматным, кимчи-чиге острым, как надо, и вода в стакане была свежей и абсолютно прозрачной.

– Меня тошнит, – призналась Йонг после того, как не смогла проглотить и половины своей порции. Юна покивала и отодвинула от неё чашку с рисом.

– Давай налью ещё воды. И дам тебе снотворное, оно поможет уснуть.

Позже, когда они разложили футон и Йонг лежала на полу небольшой комнаты и смотрела в потолок, Юна тихо спросила:

– Ты расскажешь мне, что случилось?

Йонг медлила. Она поворочалась, чувствуя, что мягкий футон не приносит ей расслабления, вытащила подушку из-под затылка и сжала её между колен.

– Я была в Чосоне, – сказала Йонг наконец. – В Чосоне, где есть дракон.

Юна слушала не перебивая, и Йонг даже не пыталась угадать, какой безумной кажется. Она рассказывала про драконье войско, про генерала Тоётоми, про то, что Рэвон был его помощником и натворил бед. Про Ли Хона и его подвиг, про то, каким милым и бесконечно добрым был Вонбин и каким смелым он оказался. Про Лан и её ритуалы, про силу стихий и Великий Цикл.

И про дракона. Йонг рассказывала Юне про Великих Зверей, упоминая Лазурного Дракона, как часть Цикла, и остановилась, как только языка коснулось имя капитана. Она не смогла произнести его вслух, и даже отголосок, который она едва задела, обжёг ей нёбо.

– То есть тебя спас парень-дракон? – серьёзно спросила Юна. Йонг кивнула, чувствуя, как горло стискивает удушливое объятие боли. Юна выдохнула: – Вот это тебя приложило головой…

Йонг не стала оправдываться. Она проглотила колючий ком, застрявший в горле, тот провалился в грудную клетку, процарапав все дыхательные пути, и только тогда смогла ответить:

– Да. Да, чего только не привидится в обмороке.

Она повернулась на бок, поймала в стоящем у стены высоком зеркале отражение своих глаз и зажмурилась. В полоске света, бившего с улицы из окна, её глаза блеснули зелёным, зрачок на короткий миг задрожал и сжался. Йонг моргнула. Глаза были её, обычные.

Показалось.

Йонг вернулась домой на следующий день. Это был вторник, Юна убедила её взять отгул на всю неделю, чтобы отдохнуть, и руководителю Паку сообщила, что Йонг заболела. У неё на руках было вчерашнее заключение врача, и врать даже не пришлось.

Когда Йонг вошла в квартиру, пропитанную знакомым запахом, то впервые поняла, что вернулась домой, и пошатнулась от почти забытого ощущения. Она чуть не упала, с трудом, хватаясь за стены, добрела до своей комнаты. Родители были на работе, и, хоть Йонг не видела их очень долгое время, встречаться прямо сейчас с ними не хотелось. Не моглось даже: Йонг сразу же начала бы плакать и испугала этим маму.

Она упала на свою кровать – мягкую, уютную, такую не похожую на циновки в старых гостевых домах не-Чосона – и провалилась в глубокий сон. Прошлой ночью ей снился омут, Великое море, в котором она провела… дни, недели, годы? Море схлынуло с первой трелью будильника Юны, оставив после себя в душе Йонг липкий холод, и домой она ехала с не покидавшим её ощущением, будто что-то забыла.

Себя. Она забыла себя в омуте, потеряла важную часть, о которой даже не знала, пока не очутилась на дне Великого моря. Лан говорила ей, что оно было первым миром из всех существующих, средоточием Великого Цикла, его колыбелью. Тогда Йонг оставила в море свой след, отголосок своей Ци.

Она вернулась в не-Чосон другой и знала это ещё до того, как Лан провела над ней ритуал, проверяя изменившуюся Ци. Не ослабевшую, не окрепшую – просто другую.

Её Намерение, И, тоже изменилось, но Лан никак это не прокомментировала, только нахмурилась, когда Йонг спросила её. Должно быть, шаманка с самого начала знала, что ни Энергия, ни Намерение не дадут Йонг силы достаточной, чтобы остаться в мире не-Чосона.

Теперь Йонг проваливалась в глубокий сон без сновидений в своём родном мире и напоследок думала лишь о том, что бороться со Вселенной, когда та решила восстановить баланс, не сможет никто. Даже Дракон.

Проснулась она к вечеру, снова выныривая из моря. Там Йонг никого не увидела, но чувствовала, словно находится под наблюдением. Кто-то следил за ней, вбирая по капле остаток её Ци, к которой она не была теперь привязана. Ощущение холода не покинуло даже с пробуждением, и Йонг встала, кутаясь в одеяло.

– Сон Йонг? – позвала мама с кухни. Голос прорезал тишину квартиры, Йонг хрипло ахнула и почти вылетела из комнаты.

– Мам?

Та стояла у стола, на котором оставила завтрак.

– Ты ничего не ела? Я для тебя приготовила, думала, ты заглянешь утром.

Йонг кинулась к ней, обняла, вжимая себя в её тёплое тело. Как она и думала, – заплакала сразу же, пряча лицо на плече мамы.

– Что случилось? Ты в порядке? Йонг, да у тебя озноб!

Йонг плакала, пока мама гладила её по волосам и обеспокоенно причитала, бормотала что-то о лекарствах. Всё было таким знакомым, таким родным и настоящим, что Йонг сдалась.

Она не спит, всё происходит с ней на самом деле, и она больше не проснётся в селении рядом с Конджу. Она вернулась в родной мир. Эта мысль разорвала её изнутри.

Добро пожаловать домой, Сон Йонг.

Она проводила дни, медленно вышагивая по квартире. Трогала руками гладкие стены, касалась фотографий в рамках на книжных полках, уставленных книгами по истории и папками с копиями исторических документов. Смотрела, как солнце, катясь по небосводу, высвечивает оставленные на рабочем столе тетради с записями для космического института, в которых теперь находила ошибки.

Все предположения Йонг о чёрных дырах оказались куда слабее и ненадёжнее реальных фактов, и, может быть, ей стоило бы исправить свои заметки, а потом принести в институт и заработать славу умницы, какая была у Рэвона. О работе совсем не думалось. То, что раньше казалось важным, потеряло свое очарование где-то в горах по дороге от Тоннэ до Конджу.

Йонг рассматривала себя в зеркале, подолгу наблюдая за своим отражением. За исключением потухших глаз и подпорченной кожи, она выглядела вполне сносно. Достаточно правильно для той, кто шатался между мирами, уповая на помощь мистических сил, одно слово о которых в этом мире заставило бы окружающих поднять её на смех.

Шея была абсолютно чистой. В не-Чосоне змеиная чешуя, тянувшаяся от уха и уходящая вниз, к правой лопатке, вызывала ужас у Юны и Чхонги и настороженные взгляды Чунсока и понимающие, но сердитые – у его капитана. Но здесь, в её мире, у Йонг была гладкая кожа с неровным загаром, повторяющим форму воротника чогори. В её мире не было магии, не было Великих Зверей, защищающих полуостров. И Дракона, а вместе с ним и имуги, здесь не было.

Её вселенная отторгала магию, принимая ту только в сказках и легендах приморских деревень, где ещё жили отголоски древних поверий.

Нет никаких имуги, пожирающих юных девушек. Не существует никаких Драконов.

Ты – обычная жительница Южной Кореи, Сон Йонг. Ты не змея, и не нужна тебе чешуя на шее, как напоминание о мифическом путешествии.

Чтобы принять эту данность, ей потребуется много времени. Вся жизнь, должно быть.

Йонг уходила от зеркал, уговаривая себя, что с ней всё в порядке, что она выдает желаемое за действительное. Только стоя под душем, она выворачивала холодную воду до упора, потому что горячая жгла кожу, словно огонь. Йонг мёрзла, но горячие ванны не спасали, не согревали тело, ведь холод сидел у неё в груди и набирал силу каждую ночь, и ослабевал только днём, когда она пыталась занять себя хоть какими-то делами.