Я фыркаю, вспомнив, как нас назвала Бриэль – три мушкетера.

Наверно, так и есть, вот только наша троица выросла до пятерки.

И только я один остался без пары.

– Ройс, – успокаивающе произносит Рэйвен.

Поднимаю на нее взгляд, и у нее на лбу появляется обеспокоенная складка. Она наклоняется к экрану, хмурясь все сильнее.

– Ты в порядке?

– В полном порядке, а что?

Ну вот, опять уклоняюсь от ответа, как мудак.

– Ничего, – смеется Рэй-Рэй.

– Ты лучше расскажи, как там у вас? Как проходят ваши секс-каникулы, пока я практически в континенте от вас? Насколько я вижу, Рэй-Рэй, ты пока можешь сидеть и стоять, живот тебе не мешает, а значит, Здоровяк…

– Я тебя сейчас прибью, брат, – сердито перебивает меня Мэддок.

– Но я же так далеко, – улыбаюсь я.

Брат издает смешок, показывает мне средний палец и отпивает воду из бутылки.

– У нас все отлично, Понибой, – снова вступает Рэйвен. – Каждое утро – доброе, каждый день – добрый, а уж ночи…

– Вот это я и хотел услышать.

Она смеется, переводит взгляд на Мэддока, а он тянет к кому-то руки, и я знаю, к кому.

Вот она, черт побери.

Туго стянутые светлые кудряшки, тонкие прядки вокруг лица и мегаваттная улыбка, направленная прямо на меня.

– Дядя Бро! – кричит наша принцесса, наклоняясь как можно ближе к экрану.

– Мишка Зоуи! Как же я по тебе соскучился!

– Я тоже по тебе соскучилась! – хихикает она. – Дядя Ди сказал, ты хочешь, чтобы я завтра посмотрела мультики с ним, потому что ты не приедешь.

– Дядя Ди тебя об…

– Ладно, – Кэп перебивает меня, взгляд у него сердитый, и я подавляю улыбку.

Мы, может, и отъявленные придурки, но стараемся научить Зоуи придерживаться наших правил, и одно из них – не врать друг другу. Неважно, насколько велика проблема, насколько отстойными видятся последствия правды – финтить нельзя.

Конечно, мультики – это мелочь, и контекст тут такой: мой брат пытается соревноваться со мной за место лучшего дяди, – но даже в мелочах нельзя обманывать. Я не говорил, чего хочу, а чего нет, тут Мэддок слукавил, но уличать его перед малышкой – этого делать нельзя.

Так что я киваю и улыбаюсь племяшке, а Мэддоку, когда Зоуи отворачивается, показываю средний палец.

– А что у вас сегодня на ужин? – спрашиваю я.

Все со смешками смотрят на Рэйвен.

Черт, как же мне хочется быть с ними. Но это мой выбор – приехать сюда без них, хотя они без вопросов запрыгнули бы в машину ко мне, если бы я попросил.

И все же мне не удается отделаться от этого мерзкого ощущения, будто я рыба, вытащенная из воды.

Рэйвен замечает перемену в моем настроении, прищуривает глаза, но я прячу от нее глаза.

– Ну, мы заказали китайскую еду по запросу беременной леди, – говорит Виктория.

– Но леди сказала, что на вкус это то еще дерьмо, – ворчит Мэддок. – Клянусь богом, она могла бы питаться одними кукурузными чипсами с острым соусом и сладостями.

Я смеюсь, но беру себе на заметку прикупить Рэй-Рэй кучу пачек «тебе это нельзя», когда поеду домой.

Кэп, выходивший из комнаты, возвращается и ставит перед Зоуи тарелку.

– А это что? – спрашивает малышка.

– Жареная курица. И угадай, в чем она обжарена? – Виктория подмигивает Рэйвен. – В измельченных кукурузных чипсах.

Я хихикаю, а Мэддок качает головой, глядя на свою ненаглядную. Потом исчезает ненадолго и появляется с двумя тарелками в руках.

– Я смотрю, ты тоже перекусить собрался? – Он кивает на мой пакет с едой

Открываю пакет и достаю пухлый сэндвич с трай-типом [5].

– У них тут выбор невелик, но соуса они не жалеют.

Мои братья и Рэйвен едва заметно кивают. Знаю, они хотят спросить, где это «тут», но не спрашивают. Правду я все равно не скажу, а на соврать – табу. Тот факт, что я держу язык за зубами, означает лишь, что я еще не готов и они не будут давить.

Вместо этого Кэп спрашивает:

– Мак уже выехал?

– Ага, – отвечаю я с набитым ртом. – Он вернется к утру.

Братья снова кивают, но Рэйвен воздерживается.

– Тебе там нормально без него? – Она пристально всматривается в меня.

– Ну, я большой мальчик, Рэй-Рэй.

Она роняет вилку с громким звоном, эхом прозвучавшим в динамике.

– Я не о том спрашиваю, и ты это знаешь. Ты там один, Ройс. Вдали от нас.

– Я в порядке.

– Ага, это говорит парень, который ненавидит ездить в одиночестве на заднем сиденье.

Я кашляю и ерзаю на кровати.

– Честно, Рэй-Рэй, у меня все отлично.

Ее брови тревожно сходятся, но она отводит взгляд, понимая, что между нами сотни миль, и ничто не сможет этого изменить, пока я сам не решу. Обожаю эту стерву за то, что она понимает меня лучше, чем кто-либо.

Кэптен переводит разговор на нейтральную тему, и мы болтаем ни о чем. Они едят свою курицу, а я – сэндвич. В конце звонка мы договариваемся о том, что завтра созвонимся в это же время и будем делать так каждый вечер, пока все снова не окажемся рядом.

Когда нам было по семь лет, отец каждому из нас подарил по особой вещице, чтобы еще крепче связать нас, хотя эмоционально мы были связаны гораздо раньше – с того момента, как начали осознавать себя.

Мэддоку он дал ключ, Кэптену – кастет, а мне – цепь из белого золота с крестом, семейную реликвию. У каждого из этих предметов было свое значение, напрямую связанное с тем, что он увидел в наших глазах, и моя цепь олицетворяла силу семьи как единого целого.

В семь лет я был ниже своих братьев, стройнее, но не слабее. Сам себя я видел великаном ростом в десять футов, и помню, как отец сказал мне, что я должен ходить с прямой спиной, расправив плечи. Он дал мне цепь, которая тогда свисала до пупка, а про крест сказал, что я должен с гордостью носить его, как солдат – свой жетон, как генерал – свои медали. Потому что этот крест символизирует борьбу, через которую прошла наша семья. Борьбу, от которой, он знал, я не сбегу и которой не испугаюсь.

Когда нам было по семь или даже меньше, наш отец увидел силу, о которой мы еще не знали, но в которую верили.

А теперь мы знаем.

Вытаскиваю цепь из-под рубашки и читаю слова на тыльной части креста – те, что выгравированы на каждом из наших талисманов. Пару лет назад я сделал татуировку, так что, даже если я и потеряю цепь с крестом, слова останутся, напоминая о том, что я и так никогда не забуду.

Семья – это не только общая кровь.

Дерзкое, отважное заявление – самое правдивое из всех, что я когда-либо слышал.

Мы поняли мощь этих слов, еще будучи детьми, а теперь мы ценим их еще выше.

С теми, кого мы больше всего любим, мы делим наши сердца и наши жизни – никак не меньше.

Кому-то традиция совместных ужинов может показаться чем-то тривиальным, но не нам. Это и правда традиция, и мы не желаем нарушать ее. Конечно, всякое бывает, но за последнее время мы нарушили ее всего несколько раз, и мы не хотим, чтобы это повторялось часто. Это то, что мы обещали друг другу, когда росли: каким бы отстойным ни был временами наш мир, с какими бы дикими проблемами мы ни столкнулись, будь то городские или наши собственные разборки, ужинаем мы вместе. Конец дня – лучшее время, чтобы освежить воспоминания на случай, если мы вдруг лишимся всего. Что бы ни случилось, семья останется и мы будем вместе.

Семья, которая нас объединила.

А ужин – напоминание о том, что в нас течет такая же кровь, как и во всех остальных, пусть даже наш мир особенный.

Вспоминаю шутку Бриэль – о том, что мы наняли ее брата изображать гангстера для спасения наших гребаных жизней. Не такая уж это и шутка, потому что у нас хватает врагов.

Откладываю сэндвич в сторону, откидываюсь на плоские подушки и смотрю в потолок.

Гангстеры и мушкетеры.

Девчонка считает, будто знает о нашем мире все.

Далеко не все…

Но какого хрена я вообще думаю об этой пигалице, раз уж на то пошло?