воспоминания являются уловкой психики, когда их осознание угрожает чувству личности и цельности

личности.

“Не забывать о властолюбии!” — таково мое предостережение пациентам. Я отождествляюсь в

сновидении с тетушкой, так же, как брат с госпожой П., которая тоже всегда была выше пациента. Это

превращение двух мужчин в женщин происходит под влиянием того же дискредитирующего импульса, о котором шла речь выше. Однако в сновидении пациент уже предостерегается словами тетушки, т. е.

моими словами, что и было до этого моей задачей и вообще является самой важной задачей

психотерапии. На данной стадии невроза мы видим: на унижение, испытываемое перед братом, пациент

отвечает его дискредитацией. Тогда он призывает себя к порядку, как это делал в остальных случаях я.

На следующий день он написал сестре письмо, которое не решался написать раньше. Он впервые

открыто пожаловался на высокомерие брата. В заключение, правда, он попросил ее хранить это письмо

в тайне. Открытая борьба кажется ему все еще слишком трудной, поскольку она разоблачила бы его

тайное стремление к власти.

* Эта точка зрения опирается прежде всего па научный факт, что пациент ведет себя телеологически.

– 201 –

ДОСТОЕВСКИЙ*

Глубоко под землей, в рудниках Сибири надеется спеть свою песню о вечной гармонии Дмитрий

Карамазов. Без вины виноватый отцеубийца несет свой крест и находит исцеление в

уравновешивающей гармонии.

“Пятнадцать лет я был идиотом”, — говорит в присущей ему любезной, улыбчивой манере князь

Мышкин. При этом он умел истолковать любой завиток буквы, беспристрастно выражал собственные

потаенные мысли и мгновенно разгадывал задние мысли другого. Вряд ли можно придумать большее

противоречие.

“Кто я — тварь дрожащая иль право имею?” — в течение долгих месяцев, лежа в своей кровати, размышляет Раскольников, задумав переступить границы, установленные его прежней жизнью, его

чувством общности и жизненным опытом. И здесь мы снова сталкиваемся с огромным противоречием, вызывающим удивление.

Таким же образом обстоит дело и с другими его героями, и с его собственной жизнью. “Словно

головешка клубился юный Достоевский в родительском доме”, но когда мы читаем его письма к отцу и

друзьям, то обнаруживаем довольно много смирения, терпимости и покорности своей печальной

судьбе. Голод, мучения, нищета — всем этим вдоволь был устлан его путь. Он прошел тот же путь, что

и его поломники. Пылкий в юности, он нес свой крест подобно мудрому Зосиме, подобно всезнающим

богомольцам в “Подростке”, по крупицам вбирая в себя весь опыт и по широкой дуге охватывая весь

круг жизни, чтобы обрести знание, ощутить жизнь и отыскать истину, новое слово.

Кто таит и вынужден преодолевать в себе такие противоречия, тому необходимо докапываться до

самых корней, чтобы

* Написано в 1918 г.

– 202 –

обрести в себе состояние покоя. Ему приходится переживать муки жизни, трудиться, он не может

пройти мимо любой мелочи, не приведя ее в соответствие со своей формулой жизни. Все в нем требует

единого взгляда на жизнь, позволяющего обрести уверенность в себе и покой в его вечных сомнениях, колебаниях, в его расщепленности и неугомонности.

Истина — вот что должно перед ним открыться, чтобы найти покой. Но путь тернист, требует

большого труда, огромных усилий, тренированности духа и чувств. И неудивительно, что этот

неугомонный искатель подобрался к истинной жизни, к логике жизни, к совместной жизни людей

значительно ближе, чем остальные, понять позицию которых было бы гораздо проще.

Он жил в нужде, и, когда умер, вся Россия мысленно следовала за его погребальной процессией.

Он, испытывавший наслаждение от творчества, стойкий к ударам жизни, всегда находивший слова

утешения не только для себя, но и для своих друзей, вместе с тем был крайне слаб, страдал ужасной

болезнью — эпилепсией, которая нередко на несколько дней и даже недель выбивала его из колеи и не

позволяла продвигаться вперед в своих планах. Государственный преступник, в течение четырех лет

носивший на своих ногах цепи в Тобольске и еще четыре года отбывавший наказание в сибирском

линейном полку, этот безвинный мученик дворянского рода выходит из каторжной тюрьмы со словами

и чувством в сердце: “Наказание было заслуженным, так как я замышлял недоброе против пра-вительства, однако жаль, что теперь я должен страдать за теории, за дело, которые не являются больше

моими”. Тем не менее вся Россия отрицала его вину и начала подозревать, что слова и дела могут

означать полную противоположность.

Такие же немалые противоречия были у него и со своим Отечеством. Обращение Достоевского к

общественности вызвало огромное брожение в умах, особенно вопрос о раскрепощении крестьян.

Достоевского всегда занимали “униженные и оскорбленные”, дети, страждущие. Его друзья многое

могли рассказать о том, как он легко сходился с любым нищим, когда тот, например, обращался за

врачебной помощью к кому-ни-

– 203 –

будь из его друзей, как затаскивал его в свою комнату, чтобы угостить и познакомиться с ним. Самым

большим его мучением на каторге было то, что другие арестанты сторонились его как человека

дворянского рода, и он постоянно стремился постичь сущность каторги, понять ее внутренние законы и

найти границы, внутри которых для него были бы возможны взаимопонимание и дружба с остальными

заключенными. Свою ссылку он использовал для того (что, впрочем, свойственно великим людям), чтобы даже в мелочах, в тяжелейших условиях проявлять чуткость к окружающим его людям, сделать

свое зрение еще более острым и тем самым нащупать жизненные связи, создать для понятия “человек”

душевную подпору и в акте синтеза противоречий, грозивших подорвать и привести в смятение его дух, обрести уверенность и стойкость.

Эта неопределенность собственных душевных противоречий — то он бунтарь, то послушный

слуга, — поставившая Достоевского на край пропасти и вызвавшая в нем ужас, вынудила его искать

убедительную истину. Задолго до того, как он его высказал, главным тезисом Достоевского было: через

ложь подобраться к истине, поскольку нам никогда не дано полностью распознать истину и мы всегда

должны считаться с любой самой малой ложью. Тем самым он превратился в противника Запада, сущность которого открылась ему в стремлении европейской культуры через истину прийти ко лжи.

Ему удалось обрести свою истину, лишь объединив клокочущие в нем противоречия, постоянно

выражавшиеся и в его произведениях и грозившие расколоть это на части подобно его героям. Так, Достоевский воспринимал освящение как поэт и пророк и пришел к тому, чтобы установить границы

себялюбию. Границы опьянению властью он нашел в любви к ближнему. То, что его самого вначале

гнало вперед и подстегивало, было самым настоящим стремлением к власти, к господству, и даже в его

попытке подчинить жизнь одной-единственной формуле еще многое кроется от этого стремления к

превосходству. Этот мотив мы обнаруживаем во всех поступках его героев. Достоевский заставляет их

стремиться возвыситься над остальными, совершать наполеоновские дела, двигаться по краю пропасти, балансировать

– 204 –

на нем с риском сорваться вниз и разбиться. Сам он говорит о себе: “Я непозволительно честолюбив”.