К весне всё побережье Юга будет полыхать священным огнём освободительной войны, и Багратии с Киндуром станет не до Меровии.

В общем, можем уезжать спокойно.

— Мой паладин.

— Моя принцесса.

— В романах дама сердца всегда ждёт паладина из похода. Но я вдруг поняла, что для тебя твой поход здесь.

— Да, моя принцесса. Вот такой у тебя странный паладин, — улыбаюсь я.

Катрин расстроена, но ей не пять и не десять. Девочка спокойна и держит лицо куда лучше шмыгающей носом Нагмы. В этот раз мы проторчали в Меровии почти год, и девчонки очень сдружились. Наследница Империи и девочка из горного кыштака. Как в романе. Но с другой стороны, у обеих минимум коммуникативных возможностей. Принцесса ограничена статусом, Нагма — образом жизни. Встретились два одиночества, можно сказать. Черноволосая Катрин в тёмном платье и моя белокурая дочь в белом выглядят негативом друг друга и не могут наболтаться напоследок. В последний раз они почти ровесницы — недавно отметили дочкины пятнадцать. В следующий уже будет иначе. Катрин прощается не только с Нагмой, но и с детством.

— Я не спрашивала… Но, может быть, у тебя там, куда ты уходишь, есть жена?

— Нет. Я действительно вдовец.

— Почему ты не женишься снова?

— Не вижу смысла, моя принцесса. Дети у меня уже есть. Дама сердца тоже.

— Да, может быть, так и правильнее, — задумчиво соглашается Катрин. — Поцелуй меня, мой паладин. Я буду ждать твоего возращения.

Мы поцеловались — и я ушёл. Оставил девчонок вдвоём. Пусть порыдают друг другу в причёски.

— Из Меровии в Берконес как из говна в заварной крем! — сказал с чувством Слон, когда вместо серого тумана Дороги в лобовом стекле полыхнуло яркое солнце над белым городом.

Нагма захихикала, оценив сравнение, но не согласилась:

— Там тоже красиво. По-своему.

— Там везде пахнет конским навозом, нет кондиционеров, а женщины не бреют ноги.

— Фу! — возмутилась Нагма. — Не при детях!

— А что такого? — удивился Слон. — С каких пор ноги стали «восемнадцать плюс», даже если они заросшие, как у племенной кобылы?

— Фу и бе, — твёрдо ответила моя дочь. — А вот не надо им под юбки заглядывать!

Выражение лица Слона наглядно обозначило его позицию по этому поводу, но он благоразумно не стал продолжать дискуссию. Симпатичных служанок в моём замке хватает. Надо полагать, у него набрался богатый этнологический материал на тему «интимные привычки аборигенок Меровии». Это у меня доктор Ерзе с её «голыми лекциями», а Слон любит дам попроще, без интеллектуальных претензий. Интересно, а кто к нему приходит по зову ракушки?

Олли мне обрадовалась или сделала вид, не знаю. Мне сложно её понять. С одной стороны, она совершенно искренна в своей радости, с другой — она всегда на таком позитиве. Если она мне радуется, но это её нормальное состояние, можно ли сказать, что она ко мне равнодушна?

Хорошо, что я достаточно старый и опытный, чтобы не портить нашу встречу выяснениями таких маловажных деталей. Я точно рад её видеть, и этого достаточно. Сравнивать женщин неэтично, но Олли в каком-то смысле анти-Джулиана. Она хочет сделать хорошо мне, и уже от этого хорошо ей. И никаких «голых лекций» — девушка не отвлекается на всякую ерунду. Очень цельная личность — для чего пришла, тем и занята.

Но потом мы всё-таки беседуем.

— Когда наших драгоценных гостей здесь нет, Берконесу как будто чего-то не хватает, — признаётся Олли. — Поэтому ваше возвращение для нас праздник. Хорошо, что вы редко уходите надолго.

Олли уже не выделяет меня из команды Мейсера, объединяя в единое «вы». А вот я всё ещё внутренне дистанцируюсь. По привычке ощущаю себя скорее частью «Слонариума».

— Однажды, — рассказывает девушка, — вас не было очень долго, почти год. Я была ещё совсем маленькой и не могла понять — что случилось? Почему всё не так? Чего не хватает?

— Не хватает? — удивился я.

Мне отчего-то казалось, что для местных мы должны быть «с глаз долой — из сердца вон». Ни разу не замечал, чтобы Мейсер и прочие вообще как-то общались с аборигенами. Ну, кроме как попросить кофе подать. И ракушечка, надо полагать, не только у меня есть.

— Как будто соли забыли в суп положить, — формулирует, наконец, Олли. — Вроде та же еда, но не то.

— Слушай, — спросил я, — а чем ты вообще занимаешься обычно? Я вдруг понял, что ничего про тебя не знаю, кроме имени. Где ты живёшь, кем работаешь… Ладно, работаешь ты, допустим, принцессой Олландрией. Но у тебя же есть какая-то жизнь, обязанности, досуг, хобби, отношения… Расскажи мне про Олли!

— Драгоценный Док! — девушка белозубо улыбнулась и покачала головой. — Ты подходишь к опасной черте.

— Почему? Это так секретно?

— Нет, что ты, — смеётся она, — никаких секретов. Но вспомни, о чем мы говорили в прошлый раз — ты одинокий, несчастный и старый. Не обижайся на мои слова, они не принижают тебя. Это всего лишь правда.

— Да, Олли, я знаю, что ты не хочешь меня обидеть.

— Узнавая что-то обо мне, ты будешь невольно со мной сближаться. Я перестану быть той, кто приходит по зову ракушки. Ты узнаешь о моей жизни, ты задумаешься, какую часть в ней занимаешь ты, тебе захочется, чтобы эта часть стала больше, я займу место не только в твоей постели, но и в твоих мыслях.

— Это плохо?

— Это опасно близко к тому, чтобы привязаться ко мне, драгоценный Док.

— Фред, а какой тут технический уровень? — спросил я. — В отношении к нашему срезу, например.

— Чего это ты вдруг озаботился? — удивился он. — Чего-то не хватает?

— Ну, дочери, пожалуй, не хватает интернета с мультиками, а я так, чисто из любопытства.

— Интернет им тут, вроде как, ни к чему. Хотя техническая база под него есть. Вычислительные сети в Берконесе весьма мощные, Антонио там как рыба в воде. Скорее, тут нет феномена коллективной медиасферы. Компьютеры используются очень утилитарно — для расчётов, моделирования, управления. Здешняя инфосфера весьма сильно автоматизирована, использует очень продвинутые самообучающиеся алгоритмы. За подробностями опять же к Антонио.

— Брось, от него трёх слов не добиться.

— Да, — признает Фред, — он не мастер коммуникаций. Но я не так глубоко компетентен в вопросе.

— А что насчёт твоей сферы? Производство, энергетика и так далее?

— О, — смеётся Фред, — так тебя здесь интересует что-то, кроме чёрных прелестей красотки Олландрии? Ладно, а сам что скажешь? Как бы ты оценил здешний уровень?

— Ну… Тут есть автомобили, а значит, есть конвейер! — брякнул я первое, что пришло в голову.

— Из первого вовсе не следует второе.

— Как так?

— Конвейер вовсе не универсальная отмычка к технологическим цепочкам. Массовое производство не всегда является наилучшим ответом на запрос общества. Просто один из этапов развития этносов определённого типа. Даже у нас автомобили появились раньше конвейера и переживут его, вот увидишь. Что ещё увидел индеец Зоркий Глаз?

Фред надо мной смеётся, но мне ничуть не обидно. Я действительно как-то не задумывался над тем, что у меня прямо перед глазами.

— Ну… Под капот я им не заглядывал, но выхлопом вроде на улице не пахнет… Они электрические?

— Угадал, продолжай.

— Да, ещё… Они же все разные!

Мы с Фредом сидим на балконе его апартаментов, так что натура открыта пытливому взгляду исследователя. Здесь прохладно, дует морской бриз, отличный вид и великолепный бар. Редкий антрополог имеет такие комфортные условия для наблюдений.

— Надо же, заметил! — смеётся он.

Машины настолько немногочисленны, что я бы даже не назвал это дорожным движением. И среди них действительно нет двух одинаковых. Наверное, Фред прав насчёт конвейера, а я слишком травмирован историей Генри Форда.