Перидор уже было собрался сватов засылать, или как тут у них это принято, но Катрин впервые в жизни встала в позу и сказала: «Обломитесь, папенька. В жопу себе такого жениха засуньте. Плашмя».

Ну, то есть вряд ли она именно так сказала, это мне так Нагма сформулировала. Во всяком случае, даже государственная необходимость (брак стал бы фактором, усиливающим сомнительную лояльность вечно косящей на сторону Калании) не сподвигла принцессу на этот союз. Перидор, привыкший, что дочь у него нечто вроде бесплатного органайзера с безлимитным тарифом, был конкретно шокирован таким своеволием, но тут нашла коса на камень — принцесса, однажды проявив характер, обратно его распроявить не согласилась. Перидор было прибег к репрессиям, отказав дочери от собственной персоны, и с неделю сидел за всеми присутственными столами один, но вскоре бумаги его пришли в такой хаос, а дела в такое небрежение, что он был вынужден сдаться и призвать её обратно. Вопрос замужества больше не поднимался.

— Катька крутая, оказывается, — сообщила Нагма. — Упрямая и сильная. Я её и раньше уважала, а теперь прям уважаю-уважаю.

— Респект ей, — согласился я. — Но замуж её Перидору будет выдать непросто.

— А что, можно подумать, вот обязательно девушке замуж? — возмутилась моя свободолюбивая дочь.

— Здесь да, — ответил я серьёзно. — Здешнее общество достаточно патриархально, чтобы незамужняя женщина считалась за полчеловека. А Катрин — принцесса и наследница трона. Женщина тут может наследовать, но только при наличии мужа в анамнезе. Незамужней козу не доверят в собственность, не то что империю. Потому что что она за женщина, раз даже замуж выйти не осилила?

— Какая обидная глупость! — злится Нагма. — Да Катька в сто раз умнее всех придворных! Она мой учебник по математике читает просто для развлечения и задачки щёлкает!

— О, — смеюсь я, — неужели мы не зря таскаем с собой учебники? Хоть кому-то они пригодились!

— Отстань, пап. Я учусь. Иногда. Когда рисовать устаю.

— А ты разве устаёшь рисовать?

— Нет, но ведь могу же устать однажды? Всё, не хочу это обсуждать! Закрыли тему!

— Как скажешь, — не спорю я. — Но Катрин как наследнице престола однажды придётся выйти замуж.

— Хорошо, что я не наследница ничего! — оптимистично заявляет Нагма. — Захочу — выйду замуж, не захочу — не выйду!

— Да, колбаса, — соглашаюсь я. — В этом ты совершенно свободна.

«Всё могут короли, всё могут короли…» — крутится в моей голове старая глупая песенка из моего чертовски далёкого детства.

— Нет, капитализм не «плохой», — снисходительно улыбается Джулиана. — Маркс и этот… ну, ваш, русский… да, Ленин, поспешили его хоронить.

У нас очередная «голая лекция». Доктор Ерзе объясняет мне основы, возлежа поверх одеяла и отвлекая непринуждённой позой.

— Их пессимистичные прогнозы не оправдались. Капитализм оказался более гибкой системой, чем казалось в начале двадцатого века. Он научился купировать наиболее острые противоречия. Прежде всего, вопреки прогнозу Маркса, широкие массы постепенно становились бенефициарами капиталистического накопления, образуя так называемый «средний класс». Во-вторых, монополизация капитала, вопреки прогнозам Ленина, не замедлила технический прогресс, породив механизм венчурного инвестирования. Кризисы никуда не делись, но новые представления о монетарных механизмах и преодоление инфляционной фобии позволили сглаживать их финансовыми интервенциями.

— Тогда почему вы не строите тут капитализм? — прямо спросил я. — Не даёте развиваться купеческому сословию? Не допускаете в колонию частников? Продаёте колониальные товары и изделия мануфактур только через «михайловские лавки»?

Меня как графа Морикарского достали обращениями аристократы среднего звена, жаждущие получить концессии на юге, а также купцы, готовые взять на себя розничный ритейл промтоваров с моих мануфактур. Не могу же я им объяснить, что ни черта не решаю в собственном графстве? Хорошо хоть, что граф я жалованный и у меня нет родственников в туземных элитах. Уже склевали бы весь мозг.

— Мы не строим капитализм? — Джулиана рассмеялась, эстетично сотрясаясь обнажённой грудью. — И это говорит главный меровийский олигарх? Твоё графство —типичная капиталистическая вертикально интегрированная корпорация. Как все корпорации такого рода, она демонстрирует монополизацию рынка, глубокое сращение с государством и наличие параллельных квазигосударственных структур, таких, как финансовые инструменты и парамилитарные формирования. У тебя есть свои деньги, свои вооружённые силы, свои инфраструктурные проекты — чем ты хуже какого-нибудь Berkshire Hathaway?

— Получается, я олигарх?

— Разумеется, нет. Меровия — империя с наследственной монархией, институт олигархата тут… Впрочем, не буду углубляться в дебри. Коротко: при всех твоих богатствах и влиятельности, Перидор может казнить тебя уже завтра.

— Надо думать, от такой радости народные гуляния были бы недели на две… — сказал я мрачно.

«Граф Морикарский — очень противоречивая фигура Меровийской истории». Так однажды напишут в здешних учебниках. В лучшем случае. Я самый известный, но отнюдь не самый положительный персонаж меровийского политикума.

— Монополистический капитализм, зажатый в жёсткие рамки государственным регулированием — одна из самых эффективных систем для кризис-менеджмента, поэтому для бустинга мы чаще всего используем именно эту форму общественного устройства, — продолжает вещать Джулиана. — У него есть свои минусы, например, значительные социальные издержки. Это ведёт к социально-политической нестабильности, которую постоянно приходится учитывать в расчётах, но альтернативы ещё хуже. Условный «рыночный капитализм» с его монетарным псевдорегулированием имеет короткий горизонт планирования, поскольку интересы капитала сиюминутны. Чисто государственный механизм тотальной административной регуляции, будь то монархический структурализм или технократический социализм, слишком слабо мотивирован и быстро бюрократизируется, теряя эффективность.

— А нет ли в ассортименте чего-нибудь менее поганого, чем эта палитра оттенков говна?

— Нет, — твёрдо отвечает доктор Ерзе. — Мы же говорим о людях!

— А как же Берконес? Там, вроде, всё иначе…

— Мы же говорим о людях, — повторила то же самое с другой интонацией Джулиана, но развивать мысль не стала.

Настало время секса.

К моему удивлению, наша группа начинает неспешно готовиться к отъезду. Ведётся ротация вахтовиков, завоз специалистов, пишутся и утверждаются планы, составляются инструкции и алгоритмы «если-то» для управляющих. «К удивлению» — потому что ультиматум же! Войска на границах! Война на носу! Морская блокада, экономические санкции, политический бойкот… Как же всё это можно вот так бросить?

— Войны не будет, Ваше Величество, — уверенно говорит Перидору Мейсер. — Разумеется, если что-то пойдёт не по плану, мы вернёмся и оперативно вмешаемся, но вероятность почти нулевая.

Перидор супит брови и шевелит седеющими усами, но не спорит. Сидящая рядом Катрин тоже кивает понимающе. Вокруг замка полыхает листвой и хлюпает распутицей осень.

Вероятность вооружённого конфликта снижается с каждым градусом похолодания приближающейся зимы. Зимой не воюют. Нет зимнего обмундирования, зимней обуви, зимнего транспорта, зимних смазок для ружей… Лошадей нечем кормить в походе, солдаты замёрзнут, простудятся и перемрут на необорудованных биваках. Есть «зимние квартиры» — оборудованные места размещения войск на зиму. Там армии будут ждать весны. Это даже я знаю. Но почему Мейсер считает, что весной противостояние не возобновится?

— И Багратия и Киндур уже начали демобилизацию, — объясняет Джулиана. — Держать «на зимних квартирах» отмобилизованную армию слишком накладно. Солдат надо кормить и обеспечивать, при этом большая масса трудоспособного населения изъята из производственных процессов, которые и так недостаточно эффективны для содержания такого числа нахлебников. Экономики обоих стран не производят такого излишка продукции. Сейчас рекрутов распустят по домам, где они будут кормить себя сами, оставив у границ минимальные гарнизоны.