Идти было легко. Склон начнет возвышаться дальше, а пока что подъем был столь незначителен, что не вызывал усталости. Да и лес был приветлив к забредшему сюда гостю. Деревья словно расступались перед человеком и даже кусты шиповника, дикой розы и рододендрона не вставали у него на пути.

Краем глаза Парис заметил слабое движение справа и повернул голову. В пяти метрах от него, шевеля ушами, сидел заяц. Косой с любопытством смотрел за человеком, явно не понимая, сколь опасным может быть двуногий. Живность здесь была совершенно непуганая.

Подчиняясь какому-то наитию, Парис сделал несколько шагов в сторону зверька, протягивая руку. Ушастый без страха смотрел на приближающегося человека и решил скрыться от греха подальше лишь тогда, когда ладонь едва не коснулась макушки.

В отличие от всех остальных, маг четко знал, куда идти. Живущий в нем дух основоположника прекрасно знал это место, чувствовал ту самую скалу, к которой был прикован много лет, и теперь безошибочно указывал Парису направление. Неявно. Маг просто знал, куда идти, и все тут.

Часа через четыре, когда солнце проделало больше половины пути, лес стал редеть, а земля под ногами все круче подниматься вверх. Чувство близости к нужному месту усиливалось и Парису начало казаться, что кто-то на самой границе сознания шепчет в голове:

«Сюда! Осталось немного!»

И Парис, словно заведенный, поднимался вверх все выше и выше, давным-давно потеряв из виду табор, который оставил недалеко от морского побережья. Сейчас все это неважно. Люди могут сами о себе позаботиться, благо что в таборе осталось много Приближенных. Почти все очень просили своего барона позволить пойти с ним, но Парис отказал. Он шел к этому триумфу слишком долго, чтобы разделить его с кем-либо.

Лес закончился резко, почти без плавного перехода. Словно какой-то гигант очертил ладонью линию и безжалостно выдернул все, что находилось с одной стороны. Начались утопающие в зелени луга, но и они скоро начали редеть, уступая голому граниту. Все чаще Парису приходилось пробираться меж огромных, отшлифованных дождем и ветром скал, а то и вовсе взбираться наверх. Пальцы моментально покрылись ссадинами и царапинами, но Апостас не обращал внимания на эти мелочи, тем более что лежащий в сумке среди прочих символ клана Енисис — инкрустированная сапфирами чаша, незримо лечила своего нового хозяина. В голову Парису пришла совершенно неуместная любопытная мысль. Интересно, если упасть вниз и переломать кости — чаша исцелит его со временем?

Маг встряхнул головой. Он слишком устал, оттого и лезет в голову всякая чушь. К тому же ответ был очевиден — исцелит. Пусть не сразу, через несколько дней, но все же исцелит.

Последний рывок дался особенно тяжело. Пришлось взобраться по отвесному склону высотой метров двадцать. Несколько раз Парис останавливался, чтобы перевести дух и в очередной раз пожалеть, что не может воспользоваться магией Пространства. В том, что его ищут, он не сомневался, а применение любого заклятия неизменно оставляет свой след. Для некоторых ищеек это словно горящий маяк. Так что никакой магии. Пока он ей не пользуется, то остается невидим для любого магического поиска.

Наконец, Апостас взобрался наверх и обессиленно лег на самом краю широкого плато, со всех сторон зажатого горами. Тут же вспомнил, зачем он здесь и поспешно поднялся на ноги, осмотрелся. И почти сразу же увидел ее.

Отвесная, покрытая известняком и от этого кажущаяся белой скала, у подножия которой берет начало быстрая горная речка с кристально чистой водой. Местные жители придумали красивую, не имеющую ничего общего с правдой легенду. Якобы, сердобольная девушка носила прикованному к скале основоположнику воду, облегчая его страдания, а какой-то божок, Парис не помнил его имени, разозлился на такое самоуправство и превратил девушку в реку.

Впрочем, фольклор жителей гор Париса интересовал мало. Он прекрасно видел пятно в форме человеческого тела. Несколько столетий сюда не падало солнце и не падали капли дождя. Сущность внутри шелохнулась и Парис почувствовал отголоски давней ярости на тех, кто сотворил это с себе подобным.

Без лишней спешки маг достал заточенный серебряный стило и принялся чертить прямо в скале под ногами грандиозный рисунок, требуемый для проведения ритуала. Влитая толика силы без труда плавила камень, оставляя глубокие борозды. В отличие от магии пространства, тут шло воздействие чистой силой, причем столь ничтожное, что он не опасался привлечь нежелательное внимание. Через полчаса работы солнце окончательно коснулось горизонта и вокруг стало стремительно темнеть, так что пришлось зажечь несколько принесенных с собой факелов, пропитанных особым составом. Гореть они будут часа четыре.

Парис закончил только через два часа. Устало разогнул спину, чувствуя, как в поясницу впиваются тонкие иглы боли. Не обращая внимания на неприятные ощущения, критически осмотрел рисунок, чем-то напоминающий восьмиконечную снежинку с покоящихся на ее лучах небольших кругах. Не удовлетворившись одной проверкой, он напился из фляги, перекусил припасенным копченым мясом и вновь принялся осматривать свое творение. Ошибка недопустима. Те силы, которые будут выпущены на свободу во время ритуала, разорвут на части создателя, только если найдут слабину.

Но нет. Тысячелетний опыт не подвел. Один из древнейших магов все сделал идеально, за все время работы память ни разу не подвела, рука ни разу не дрогнула. Парис обошел рисунок по кругу, от вершины к вершине, раскладывая в круги артефакты. Глубоко вздохнул и затянул древнюю песню на давным-давно мертвом языке. Когда-то очень давно, когда эллины еще были полудикими племенами, на этом языке говорили жители легендарного Тилоса, или Тельмуна, если на восточный манер[1]. Даже поздние шумеры считали песню всего лишь героическим эпосом, воспевающим какое-то полулегендарное сражение, но Парис благодаря духу Основоположника, знал, насколько это не так.

От вливаемой в песню силы грани рисунка начали медленно, миллиметр за миллиметром, наливаться силой, постепенно приближаясь к разложенным на гранях «снежинки» артефактам кланов. Сперва бледный магический свет достиг родного артефакта Париса — небольшого зеркала в изящной позолоченной рамке. Едва круг, в котором лежало зеркало, замкнулся, артефакт стремительно раскалился и, не выдержав воздействия чужеродной магии, расплавился. На его месте возник прозрачный, отдаленно напоминающий человеческий, силуэт, словно сотканный из серого тумана.

Через несколько минут та же участь постигла артефакт клана Смерти, только на этот раз силуэт был бирюзовым. С каждым новым артефактом Парису становилось все сложнее удерживать нити заклинания. Спина взмокла, руки и ноги дрожали, но маг упрямо продолжал напитывать контур силой. В тот момент, когда поток магии достиг последнего круга и чаша магии Жизни обратилась белым силуэтом, Парис рухнул на колени. Ему показалось, что голова не выдержит многоголосого победного крика, звучавшего у него в голове.

Восемь силуэтов, до этого безучастно стоящих недвижимо, синхронно развернулись к центру рисунка. Сделали несколько шагов вперед, оказавшись вплотную друг к другу, а затем еще раз шагнули, беспрепятственно слившись в единое целое.

Парис с трудом поднял глаза, глядя на высокого, полностью обнаженного мужчину. Атлетически сложенное крепкое тело, в котором явно таится недюжинная сила, густые курчавые русые волосы и борода. Глаза человека были закрыты, да и вообще он больше походил на статую гениального скульптора, а не на живое существо.

— Неужели что-то пошло не так? — прошептал Парис и его тут же скрутил приступ нечеловеческой боли.

За всю свою очень долгую жизнь он никогда не испытывал ничего подобного. Казалось, разом сломались все кости, мышцы порвались, внутренности сплющило, а кожу содрали раскаленными щипцами. Чувство оказалось столь сильно, что маг не смог даже закричать, чтобы облегчить свои муки.