Я услышала топот ног, несущихся по туннелю. Когда мужчина прорвался, мое сердце упало. Этот боец был крупнее 901-го. Он был темнокожим и весь покрыт татуировками. Когда он обежал яму с двумя кинжалами в руках, я замерла, посмотрев на его спину. Шрамы от ударов кнутом портили каждый дюйм кожи. Воин остановился. Когда он смотрел на своего Господина, его взгляд ни о чем не говорил. Он был пустым, лишенным жизни.

Как будто ему больше незачем было жить.

Господин снова подал знак охраннику. Когда охранник исчез, прошло всего несколько секунд, прежде чем выбежал 901-ый. Мое сердце забилось в пьянящем ритме, когда его идеально подтянутое тело появилось в яме. Его клинки были обнажены, и на мгновение я испугалась, что он убьет 175-го, своего противника, за считанные секунды. Но когда 175-ый побежал на 901-ого, последний нырнул влево, но оставил себя открытым для удара. Я вздрогнула, когда 175-ый полоснул лезвием своего кинжала по груди 901-го. Рука Господина замерла на моих волосах, когда 901-ый только вошел в яму, но, увидев, что он выполняет его требования, Господин расслабился. Я же не могла себе позволить ничего подобного.

901-ый играл со своим противником, кружа по яме. Его противник двигался не так быстро и не был таким проворным. Но, как велел Господин, 901-ый принимал удары от 175-ого. Он наносил серьезные, но не смертельные удары в ответ.

С каждым замахом и с каждым порезом, я, затаив дыхание, ждала, когда Господин подаст 901-ому сигнал к убийству. Но минуты тянулись, а Господин оставался расслабленным.

Внезапно 175-ый набросился на 901-ого, явно устав от этих детских игр. Его жестокое выражение лица говорило о желании и потребности убивать. Но когда 175-ый нанес удар своим кинжалом, пронзив при этом бедро 901-ого, взгляд последнего переместился на Господина, находившегося на трибунах. Я замерла вместе с 901-ым, ожидая сигнала Господина. Но его не последовало. Прямо перед тем, как отвернуться, взгляд 901-ого встретился с моим. Мое сердце разбилось, когда я увидела эти глаза, полные нежности.

Прошло еще несколько минут, с обоих бойцов капала кровь. Мне пришлось мысленно дистанцироваться от возбужденного рева толпы. Как раз в момент моего испуга за жизнь 901-ого, что Господин позволит ему умереть, ожидая сигнала, он подался вперед на своем месте. Я посмотрела в яму как раз вовремя, чтобы увидеть, что 901-ый заметил легкое движение запястья Господина. И все поведение 901-ого изменилось в одно мгновение. Он скользнул на песчаный пол, порезав заднюю часть бедер 175-ого. 175-ый упал на песок, потеряв способность стоять. 901-ый встал, возвышаясь над ним, и прикончил 175-ого последним ударом в горло, пронзив насквозь своими клинками.

Кровь ручьем текла из раны, лишившей жизни 175-ого. 901-ый тяжело дышал, глядя вниз на свою жертву. Толпа радостно вскочила на ноги, но их крики были приглушены для моих ушей. Я наблюдала, как 901-ый взялся за рукояти своих кинжалов и вырвал их из горла 175-ого. Затем начисто вытер клинки о безжизненный торс 175-ого.

901-ый уставился на Господина. Его кровожадный взгляд впивался в мужчину. Руки и ноги подергивались. На долю секунду я подумала, что чемпион собирается пробиться на трибуны, и положить конец правлению Господина. К счастью, 901-ый стоял на месте, ожидая разрешения, чтобы покинуть яму. Он был с головы до ног покрыт кровью: своей и 175-ого. Его голубые глаза были дикими, и он выглядел как убийца, гордый своей репутацией.

Вскоре Господин встал и взмахнул запястьем, подавая сигнал. 901-ый повернулся, чтобы начать убегать в туннель, но не раньше, чем оглянулся и посмотрел на меня глазами, полными отчаяния. Он молча говорил мне, что сделал это ради меня. Он принимал все эти раны и травмы ради меня.

Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Чувства, проносящиеся сквозь меня от осознания, что он сделал это ради меня, наполнили меня самым ярким светом.

Господин встал и присоединился к кому-то в толпе. Через несколько минут ко мне подошел охранник и приказал встать. Я, поморщившись, встала. Мой пульс участился, когда меня повели по тоннелю чемпионов. С каждым шагом я задыхалась от нанесенных мне ударов в живот, щеке и ребрах. Но боль отступала по мере того, как я приближалась к камере 901-ого.

Пока мы шли по узким коридорам, я задавалась вопросом, зачем Господин это делает. Я думала, что меня не вернут 901-ому, независимо от исхода боя. Но с той минуты, как он закончился, Господин игнорировал меня точно так же, как и тогда, когда я впервые попала в камеру 901-ого. Как будто ему нужно было абстрагироваться от того, чему он собирался позволить случиться.

Я ломала голову в поисках ответов, но когда пришла в камеру 901-ого, эти вопросы вылетели из моей головы. В этот момент меня не волновали последствия. Я была здесь, с 901-ым. Он сражался ради меня. Подчинился ради меня.

Всем своим сердцем я хотела этого.

Когда охранник открыл дверь, чири как раз заканчивала зашивать раны 901-ого. Кровь, которая покрывала его кожу, теперь покрывала полотенца на полу.

901-ый посмотрел на меня, замершую в дверном проеме. Как только чири наложила последний шов на рану груди, 901-ый отбросил ее руку и поднялся на ноги. Его большое тело покачнулось, а лицо исказилось от боли. Затем его взгляд встретился с моим и больше не двигался.

Чири собрала свои вещи и быстро покинула камеру. Охранник захлопнул за ней дверь. Мы просто стояли и смотрели друг на друга. Рваные раны, нанесенные несколько дней назад и сегодня, уродовали его мускулистое тело. Его волосы были скользкими от остатков крови и пота. Он выглядел избитым и израненным.

901-ый первым сделал шаг. Мое сердце подскочило к горлу, когда он приблизился. С нежностью, которую я не ожидала, он поднял руку и мягко провел пальцем рядом с синяком на моей щеке и порезом на нижней губе.

— Ты ранена, — прошептал он, и в его грубом голосе прозвучала глубокая боль.

Затем он заговорил со мной по-русски. Он говорил на нашем языке.

Протянув руку, я положила ее ему на плечо, единственное нетронутое место на его теле.

— Как и ты, — прошептала я в ответ.

Он сглотнул, и у меня в животе возникло неприятное ощущение. Теперь, стоя здесь с ним, я чувствовала себя по-другому. Что-то изменилось между нами. Это было неописуемо. Это было что-то необузданное, но это заставляло чувствовать себя живой.

Мысли 901-ого внезапно изменили его настроение. Его голова упала вперед, а плечи опустились в поражении.

— Господин взял тебя, — просто сказал он.

Я напряглась.

Кончик его пальца пробежал вниз по следу от укуса на моем плече, и я вздрогнула от боли. Челюсть 901-ого сжалась, и он яростно выкрикнул:

— Однажды я, бл*дь, убью его. И заставлю его заплатить за все, что он когда-либо делал.

— Шшш, — успокоила я, придвигаясь еще ближе.

Тело 901-ого было похоже на открытое пламя, излучающее обжигающий жар.

Его щека дернулась, когда я встала на цыпочки и положила руки ему на лицо. Его голубые глаза были широко раскрыты и сосредоточены исключительно на мне. Я улыбнулась, почувствовав его жесткую щетину под своими пальцами. Моя улыбка исчезла, когда я нащупала большой порез на его лице. 901-ый поднял руки, чтобы обхватить мои запястья.

— Что? — хрипло спросил он.

— Ты позволяешь причинять себе боль, чтобы спасти меня.

Он опустил глаза и уставился в пол. Затем снова поднял их и сказал:

— В этот раз ты тоже пострадала, пытаясь спасти меня.

Я проглотила комок в горле и ответила:

— Я не могла… Не вынесла бы… Не хотела, чтобы Господин убил тебя. Я хочу, чтобы ты жил.

901-ый наклонился вперед, прижимаясь своим лбом к моему. Мне было все равно, что он был весь в крови. Все, что действительно имело значение, это то, что он был жив, дышал и находился передо мной. Желая меня так же сильно, как и я его.

Мы оставались в таком положении в течение нескольких минут. В конце концов, я вложила свою руку в его и повела к умывальнику в его камере. У дальней стены был прикреплен душ. Отпустив его руку, я подошла и повернула ручку. Я попятилась туда, где стоял 901-ый. Дотянувшись до заколок, которые убирали часть моих волос с лица, я отпустила их, позволив своим длинным волосам упасть вперед. 901-ый наблюдал за мной все это время с сосредоточенной интенсивностью в глазах.