- Ну тады – ой.

Я не совсем понял, что это значит, а спросить постеснялся. Наверно, судя по интонации, если не получится, тогда вообще отстаньте.

С сомнением посмотрев на Женины чудовищные ботинки, в которых, на мой взгляд, был невозможно не то что ходить, но и просто стоять, я предложил поймать такси, но Женя подняла меня на смех.

- Может, ты, Мартин, конечно, и миллионер, но денежки все-таки лучше прибереги. И на метро прекрасно доедем, тем более по прямой. Сегодня, вроде, среди нас раненых нет.

- Ага, только убитые из пушки во всю голову, - проворчал тихонько Ванька, что немедленно получил от меня кулаком в бок.

Хоть Женя и сказала, что плохо знает этот район, вела она нас к метро довольно уверенно, переулками и проходными дворами, ориентируясь по каким-то только ей понятным признакам.

- Я Питер воспринимаю как нечто кардинально мое, - пожала она плечами в ответ на мое удивление. – Ну, как такую огромную-преогромную квартиру, где невозможно заблудиться. Даже если вдруг попаду в не знакомые мне места, все равно выберусь. Потому что этой мой город, и я его не боюсь. А это главное. Вот Москва меня просто подавляет. Я ее не люблю и побаиваюсь. Поэтому и не ориентируюсь в ней совсем. Ни за что бы не хотела в Москве жить.

Я кивнул, соглашаясь. Петербург был и моим городом. Несмотря на все те ужасы, с которыми я здесь столкнулся. Несмотря на то, что я его совсем не знал.

- Для меня все-таки Прага родная, - наморщил лоб Ванька. – Москву я плохо знаю, хотя почти каждое лето там бываю, да? Не сложилось у нас с ней любви. Кстати, ты никогда не задумывался, Мартин, зачем нас с тобой родители воспитывали в максимально возможном русском стиле? Вообще-то это странно, если хорошо подумать, не находишь? Ладно еще, если б они планировали вернуться или нас отправить жить на историческую родину. Вот смотри, Анька, сеструха моя двоюродная, рассказывала, что какая-то их знакомая семья уехала насовсем в Штаты, да? Так они там за пять лет настолько американизировались, что имена поменяли и по-русски теперь говорят с акцентом и запинаясь на каждом слове.

- А мы с тобой – непонятно кто, - усмехнулся я. – Дворняжки. И по-чешски с акцентом, и по-русски. Между небом и землей.

- Сейчас узнаем, кто вы такие, - улыбнулась Женя. – Вот скажите, вы сдачу в магазине в уме на каком языке считаете?

- Я… по-чешски, - смущенно признался Ванька.

- С тобой все ясно. А ты, Мартин?

- Ну… Там по-чешски, здесь… пожалуй, все-таки чаще по-русски. Хотя бывает, что и по-чешски.

- А еще у вас обоих интересные такие интонации. Вы всегда подчеркиваете начало предложения, а конец задираете, как будто вопрос задаете. А Ваня вообще чуть ли ни в каждое предложение в конец пихает «да?», как лицо кавказской национальности.

- Да? – удивился Ванька. – А я и не замечаю.

- И я не замечаю, - кивнул я. – Хотя правда, почти все наши одноклассники-чехи это «да?» говорили. И я одно время тоже начал, но мама меня одергивала все время, я и перестал. Кстати, ты обратил внимание, насколько больше в Праге стало русских? Я как-то с одним мужиком разговаривал, его родители в начале 80-х в русском торгпредстве работали, он в нашей школе учился. Так им в то время категорически не рекомендовали на улице по-русски разговаривать. А уж ехать из школы, не сняв пионерский галстук, было вообще чуть ли ни подвигом. Не побили бы, конечно, но ругани можно было огрести по самое не хочу. А теперь? Плюнь – и попадешь в русского. Если не эмигрант, то турист. А насчет нас и наших родителей – честно говоря, не знаю. Мне самому все это непонятно. Скорее всего для наших матерей переезд в Чехию был каким-то вынужденным шагом. Они воспринимали и до сих пор воспринимают себя русскими и по возможности отгораживаются от всего чешского. И нас воспитывали в том же духе. А та семья просто изначально хотела интегрироваться. Стать американцами. Кстати, если хочешь знать, у меня серьезные проблемы с национальной и гражданской самоидентификацией.

- Убиться веником, какие слова люди знают, - Женя забавно втянула голову в плечи. – И даже выговорить могут.

- Посмотрим, как ты научишься по-чешски разговаривать, - вдруг ляпнул я. Ванька показал большой палец: молодец, продолжай в том же духе.

Женя приподняла брови: не поняла, мол, о чем ты.

- Так ты выйдешь за меня замуж? Я серьезно.

- Кретин! – схватился за голову Ванька. – Кто так делает предложение?

- Я паршивый прагматик. К чему тратиться на розы, парадный костюм, ресторан, музыкантов и кольцо в коробочке, если она все равно скажет «нет»?

- А если б я сказала «да»? – тихо спросила Женя.

- Ну так и скажи. И тогда прямо сегодня я повторю свое предложение уже начисто, как положено. С коробочкой.

- А если нет?

- Ну… тады – ой, - я постарался как можно более похоже скопировать ее интонацию.

- Тады… да.

- Йес! – заорал Ванька, да так, что люди вокруг шарахнулись в испуге, а пасшиеся у мусорного контейнера голуби с шумом взлетели на карниз второго этажа. – Только вот одного не могу понять. И что ты нашла в этом придурке?

Глава 62

Видимо, мы попали в какой-то удачный промежуток, в вагоне метро было на удивление мало народу, и нам даже удалось сесть. Поезд несся с чудовищным свистом и скрежетом, разговаривать было невозможно. Ванька просматривал рекламную газету, которую ему всунул в руки мальчишка на входе. Женя дремала, положив голову мне на плечо, – или делала вид, что дремлет.

Я чувствовал себя странно. Не было какой-то бурной радости или еще каких-нибудь ярких эмоций. Скорее это напоминало состояние после успешно сданного трудного экзамена. Усталость, облегчение – и сонный покой. А может, я просто еще не осознал, что только что, второй раз за короткий промежуток времени, моя жизнь кардинально изменилась. Надо же, я – жених. Дурацкое и смешное слово. А потом буду мужем. У меня будет жена. Жена Женя – забавно. И дети будут. Рехнуться можно…

Впрочем, в состоянии сонного покоя я пребывал недолго. Снова всплыли в голове Ванькины слова, которые мне удалось отогнать ночью и с которыми было никак не справиться сейчас.

«А что, если он любил твою тетку, а твоя мама ее убила?» - сказал он.

Все тот же закон парных случаев. Сколько раз уже я наблюдал его в действии за последнее время. И сейчас мне почему-то не давала покоя странная мысль, что разгадка тайны совсем близко. Более того, совсем недавно произошло что-то такое, что давало ключ к этой разгадке. И это произошедшее было никак или почти никак не связано с мамой. Это просто был второй случай пары.

Бред, сказал Ванька. Элементарный вопрос фиксации. Две одинаковые рыбы, проплывшие мимо иллюминатора батискафа. Ну, пусть даже так. Пусть бред. Я согласен. Лишь бы этот бред помог мне узнать правду. Беда в том, что сейчас я не вижу этих рыб. Потому что сижу к иллюминатору спиной. К тому же рыбки эти одинаковые проплывают не взявшись за ручки, а с интервалом лет так в двадцать.

Я снова и снова мысленно прокручивал события последних недель, пытаясь хоть как-то сопоставить их с известными мне фактами из прошлого. Но ничего не получалось.

- Выходим, - открыла глаза Женя.

Станция называлась «Пионерская», и я снова вспомнил рассказ знакомого эмигранта про пионерский галстук. Интересно, насколько я знал, пионеров в России давно уже не было, а вот станция метро, названная в честь этой организации, осталась. Впрочем, Ленинградская область вокруг Санкт-Петербурга – это было еще загадочнее.

Если в центре я еще худо-бедно ориентировался, в основном благодаря карте, то новые районы наводили на меня тоску своими огромными пространствами и непостижимой одинаковостью. А вот Женя оглянулась, что-то сообразила, и через несколько минут мы уже сидели в маршрутке, а еще через пятнадцать уже вышли у новых домов с зелеными крышами.

- Нам туда, - Женя уверенно махнула рукой в сторону крайнего дома, и я снова пожалел, что ее не было со мной, когда я бегал, высунув язык, в поисках клиники, где работала батина сестра.