- Давай не будем торопиться, хорошо? – попросил я.

Она молча кивнула. Я сел рядом, и Женя уткнулась носом в мое плечо. Кровь на автомате бросилась в размножательную систему, но я скомандовал себе: стоп. И странное дело, организм послушался. Мы сидели и спокойно разговаривали на отвлеченные темы, пока не встали все остальные.

После завтрака батя позвонил своей сестре. Поговорив с ней, он написал на бумажке номер телефона и протянул мне:

- Тебе повезло, Даша действительно знала твоего отца и хорошо помнит, хотя и училась на курс младше. Можешь позвонить ей и договориться о встрече.

Это была удача. Причем совершенно неожиданная. К тому же в запасе оставались несколько найденных Закорчевских, которым я так и не позвонил. Плюс я собирался поискать бывших маминых однокурсников. И даже одноклассников.

Потом мы все вместе сходили искупаться на большую речку – и я был очень рад тому, что не пошли на маленькую. Вода была довольно холодная, течение не давало расслабиться ни на секунду, поэтому я мог смотреть на Женю в купальнике – разумеется, черном – без опасения шокировать своим видом окружающих. Мы впятером откровенно валяли дурака, и только Лена уныло сидела под деревом, поглядывая на нас с завистью.

- Пора ехать, - сказал Виктор, когда мы вернулись.

- Уже? – протянула разочарованно Женя.

- Мы обещали тебя вернуть к обеду.

- Пожалуй, я останусь здесь на пару деньков, - Саша вопросительно посмотрел на батю. – Если не возражаете, конечно.

- Разумеется, возражаем, - фыркнула Лена. – Что за глупости?

- Я вас тоже очень люблю.

Женю мы довезли до самого поселка. Хотя после ночной грозы грязная яма превратилась в огромную лужу, Виктор все же объехал ее осторожно по самому краю.

- Я приеду в город к концу недели и сразу позвоню, - пообещала Женя, быстро поцеловав меня на прощанье.

Мне захотелось схватить ее в охапку и больше не выпускать, но я постарался взять себя в руки.

- Будь поосторожнее. Под ноги смотри. Сама говорила, здесь много змей. И еще…

- Да хватит вам уже, - заворчал Виктор. – Как будто на год прощаетесь. Поехали, а то попадем на въезде в час пик, настоимся в пробках.

Всю обратную дорогу я снова делал вид, что дремлю. Разговаривать не хотелось. Виктор слушал музыку и тихо мурлыкал себе что-то под нос. А я запретил себе думать о Жене. Подумаю о наших дальнейших отношениях потом.

Но мысли об этом лезли в голову сами, и тогда я попытался вспомнить еще что-нибудь, связанное с тем детским эпизодом, который всплыл этой ночью. Однако как я ни старался, ничего не получалось. Я мог сказать с уверенностью только одно: это действительно было до нашего приезда в Прагу. Я жил где-то за городом с какой-то женщиной, которую панически боялся.

Мы уже почти въехали в город, когда позвонил мамин врач.

Наконец-то она пришла в себя.

Глава 43

К маме меня пустили всего на несколько минут.

- Она еще очень слаба, - сказал врач. – Никаких разговоров. Зашел, поцеловал, мама, у меня все в порядке, поправляйся – и на выход. Иначе больше не пущу, пока не переведем в отделение.

Он сам провел меня.

- Это ее сын, - пояснил он охранникам на входе в отделение и у двери реанимационной палаты.

Тем не менее, оба раза охранники потребовали документы и долго сравнивали мою физиономию с паспортной фотографией. Видимо, похож я был не слишком, поскольку смотрели они на меня с большим подозрением.

Мама лежала с закрытыми глазами, все так же неподвижно. Я с недоумением обернулся на врача.

- Она спит, не волнуйтесь. Все в порядке. Теперь, думаю, дело пойдет на поправку. Можете побыть с ней немного, только не будите.

Я просидел рядом с мамой полчаса, но она так и не проснулась. Мне хотелось поцеловать ее, но я боялся разбудить. Просто сидел рядом и шептал какие-то бессмысленные нежные слова. И вдруг перед глазами появилась яркая до боли картинка.

…Я сижу в темном углу, на полу. На мне черные шорты и красная рубашка в клетку. Да-да, та самая рубашка, в которой я когда-то стоял перед окном, глядя на мокрые деревья и молнии в темном небе. «Встань и стой!» - кричит все тот же грубый женский голос. Я поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь носом к стене. И тихо повторяю много-много раз: «Мама пьиедет! Мама пьиедет!»…

По спине побежали мурашки, меня зазнобило. Я как будто снова испытал тот страх и отчаяние. Что же было со мной? Неужели я действительно это помню?

Осторожно погладив мамину руку, я вышел из палаты. Ее врач стоял у поста и разговаривал с медсестрой.

- Ну как, не проснулась? - спросил он, когда я проходил мимо.

- Нет. Простите, а можно вам задать вопрос, - набрался наглости я.

- Да, пожалуйста. Давайте отойдем.

Он отвел меня к стоящему в коридоре диванчику, и мы сели.

- Это вопрос не о маме, но мне очень важно знать. Скажите, может ли человек помнить события, которые происходили с ним в два года?

Врач нахмурился, потер лысину. Я знал его фамилию, имя и отчество, но мысленно обозначал его для себя именно так: врач. Или лысый врач. Или просто лысый. Это вообще было моей давней привычкой – называть про себя малознакомых людей по отличительной черте их внешности.

- Я не педиатр и не психиатр, конечно. Но могу сказать, что чаще всего люди принимают за такие ранние воспоминания рассказы близких. Сначала ребенку двадцать раз расскажут, как он в два года упал с пони в зоопарке, а потом он и сам начинает рассказывать, что помнит об этом. И искренне в это верит.

- Но это мне гарантированно никто не мог рассказать, - растерялся я.

Врач посмотрел на меня внимательнее.

- Что, про пони? – попытался пошутить он, но я не принял шутку:

- При чем тут пони? Понимаете, я помню себя с очень раннего возраста. По-настоящему помню, не по рассказам. И очень хорошо помню. И первое мое воспоминание – это два года и пять месяцев. Не раньше и не позже. Это переезд в другую страну.

- Не надо так волноваться, - врач успокаивающе похлопал меня по колену. – Я вам верю. Действительно, есть люди, которые помнят себя с раннего возраста. Просто они раньше обычного начинают осознавать себя личностью, без этого долговременной памяти нет. Но я не понимаю ваш вопрос. Вы спрашиваете, может ли человек помнить себя в возрасте двух лет, и тут же утверждаете, что первое ваше воспоминание относится к двум годам и… скольки месяцам?

- Пяти, - машинально ответил я. – Дело в том, что это действительно было мое самое раннее воспоминание. До вчерашнего дня. Но я в течение суток вспомнил два эпизода, которые должны были произойти еще раньше.

- А вы не могли их… ну, придумать, что ли? – врач с сомнением потеребил нижнюю губу. – Бывает такая вещь, называется ложная память.

- Не знаю, - вздохнул я. – Может, и придумал. Правда, странно, что такое вообще могло в голову прийти.

Попрощавшись, я вышел на лестницу.

Нет, лысый, как хочешь, а я это не придумал. Я действительно жил с какой-то жуткой женщиной, которую боялся и ненавидел. И ждал маму. Очень ждал. Только вот где она была – мама? И где был папа? Может, сестра бати хоть чем-то сможет мне помочь?

Ее звали Дарья Васильевна, она работала в частной клинике врачом-офтальмологом.

- Да-да, конечно, - сказала она, когда я позвонил ей. – Если хотите, приезжайте прямо сейчас. У меня прием, но народу нет совсем – лето. Пишите адрес.

Клиника оказалась довольно далеко, в Купчино. Я напомнил Виктору, который ждал в машине, что ключи от квартиры у соседей, и попросил покормить Кота. Мы решили, что Виктор поживет какое-то время у меня, благо у него еще оставалась неделя отпуска. В свою квартиру ему пока лучше было не возвращаться, как и Саше.

Глава 44

Выйдя из метро, я моментально заблудился. Дома в этом районе были какие-то одинаковые, кварталы гигантские, а табличек с номерами домов и названиями улиц не наблюдалось. Когда я отмахал пешком две длиннющие трамвайные остановки, оказалось, что иду не туда, пришлось возвращаться.