- Быстрее! – скомандовал Виктор. – Вы оба – на заднее сиденье и пригнитесь. Я не думаю, что они после этого газового фокуса где-то поблизости, но чем черт не шутит. Лучше не рисковать.

- Кстати, насчет стекла, - начал было я, но Виктор мирно посоветовал мне заткнуться.

- При случае сочтемся, - улыбнулся он, сражаясь с зажиганием. – Не будет Сашки рядом – вскроешь мне какой-нибудь чирей. Или я к тебе в Прагу в гости приеду.

- Всегда пожалуйста. И чирей, и в Прагу.

Наконец-то я смог разглядеть его – до этого все было как-то не досуг. Виктор был невысоким и крепким, коренастым, как будто рос себе, рос вверх, а потом решил, что хватит уже, можно теперь и вширь подрасти. У него был смешной нос уточкой, широко расставленные карие глаза, а когда он разговаривал, из-под коротковатой верхней губы выглядывал передний зуб, которому не хватило места, и поэтому он пошел войной на соседа. Светлые волосы Виктора буйно курчавились, и вообще у него был вид эдакого деревенского гармониста. Не хватало только картуза, сдвинутого набекрень, лаковых сапог и розочки размером с кочан капусты в петлице.

- Виктор, а кто ты по профессии? – полюбопытствовал я, когда мы выбрались на проспект, проехав через пять или шесть дворов.

- Стоматолог, - лениво отозвался он. – Протезист. У тебя как, все зубы на месте?

Зубы у меня были, как ни странно, на месте, а вот в остальном организме явно все слегка перемешалось. Но что характерно, болело намного меньше ожидаемого. Адреналин – чтоб ему! Неплохое обезболивающее. А вот о том моменте, когда его действие закончится, думать как-то не хотелось.

Словно услышав мои мысли, Саша предложил:

- Думаю, не мешает нам Мартина в бане завтра попарить. Веником побить, синяки разогнать. Как, Мартин, был когда-нибудь в русской бане?

Пришлось смущенно сознаться, что хоть и слышал много, а вот бывать не доводилось.

- Ну и отлично. Перекантуемся где-нибудь ночку, а завтра поедем к бате. Это мой одноклассник, отец Кирилл. Священник. У него приход в сторону Волхова. Думаю, нам всем желательно на несколько дней из города смыться.

- Ну… Не знаю, - засомневался я. – У меня мама в больнице. А дома – Кот.

- К маме заедем. Кота – с собой возьмем. Или соседям сдай. Между прочим, - Саша лукаво ухмыльнулся, - можно и Женьку навестить заодно. Все равно в ту сторону ехать. Побирахе деревня не круг.

Тут уж мне крыть было нечем.

Глава 31

Он ходил по комнате из угла в угол. Семь шагов по диагонали. Потом четыре вдоль стены. И снова семь по диагонали. Время от времени комнату словно дымкой заволакивало. Он останавливался и никак не мог понять, куда идет и зачем. Потом дымка рассеивалась, и он понимал: деваться некуда. Только ходить по комнате, как тигр по клетке. И выхода нет. Из комнаты – есть. А у него – нет.

Он не смог. Не справился. Камил… Наверно, Камила он все-таки убил. А вот Ольга – в больнице. И сына ее он почему-то не смог убить. И вот это «почему-то» бесило его больше всего. Потому что понять это он никак не мог.

Он подошел к портрету, рукой стер пыль со стекла.

- Скажи, что мне делать?

Портрет молча улыбался. Как ему показалось, улыбался презрительно.

- Да, я знаю! Тебе есть за что меня презирать. Я обещал отомстить. И не смог.

Он встал на колени и посмотрел на портрет снизу вверх.

- Я все исправлю. Я знаю, ты слышишь меня оттуда, где ты сейчас. Они не должны жить.

Глава 32

«Перекантоваться ночку» решили у меня. Виктор в свою квартиру в ближайшие дни возвращаться не собирался, а Саша не жил у себя уже второй месяц. Женя тоже обитала у подруги.

- Но ведь не будете же вы всю жизнь по друзьям кочевать? – недоумевал я. – Надо ведь что-то делать? Неужели милиции на все наплевать?

- Милиции? – усмехнулся Виктор. – Сразу видно, Мартин, не знаешь ты наших реалий.

- Я им крепко дорожку перешел, - вздохнул Саша, поглаживая Кота, который уютно свернулся у него на коленях. – Да нет, не милиции, а скинам. Была тут у нас в Питере одна хорошо известная скиновая команда. Полные отморозки. Не одного человека убили. В том числе одного моего хорошего знакомого. Даже можно сказать, друга. У него папа какой-то южной национальности был. И внешность такая от папы досталась – специфическая. Короче… Через некоторое время разогнали этих козлов. Одного из идеологов пристрелили при задержании. Остальных - кого посадили, кого отпустили. В общем, не без моего участия все это произошло. Но… в нашем замечательном государстве нет программы защиты свидетелей. А даже если б и была… Кто-то из ментов ведь и сдал, кто ж еще. Я-то ладно, в любой момент встал на крыло и улетел. Нет у меня прочных привязок к чему-то. Вот, к примеру, дружок у меня армейский в Краснодаре. Могу к нему махнуть. Осмотрюсь, комнату сниму, на скорую устроюсь. А вот за Женьку страшно.

Я хотел сказать что-то такое пафосно-героическое, но подумал, что это будет выглядеть глупо, и промолчал.

- А самое смешное, Мартин, - продолжал Саша, грустно улыбаясь в усы, - что никакой я не антифашист. А вовсе даже кухонный расист.

- Это как? – не понял я.

- А вот так. Нет, я, конечно, не пишу на стенах «Россия для русских» и прочий юбер аллез, но… К примеру, я не хотел бы, чтобы Женька вышла замуж за какого-нибудь негра, араба или хотя бы даже армянина. И знаешь, почему?

- Почему?

- Вовсе не потому, что я считаю их худшими. Просто есть разница в воспитании, культуре, обычаях, религии. В темпераменте, в конце концов. Разумеется, бывают счастливые смешанные браки. Но именно – бывают.

- Ну да, ну да! – фыркнул Виктор, разливая по рюмкам водку, которую мы купили по дороге. – Можно подумать, несмешанные браки всегда удачные.

- А я о чем? Любой брак – риск. Так зачем же этот риск усугублять?

- А как же любовь? – не сдавался Виктор.

- А ты разве на Свете не по любви женился? – парировал Саша. – И что? Она сбежала к твоему приятелю, чуть не выжила тебя из квартиры и не дает видеться с дочкой. Нет, парни, любовь-морковь и прочие страсти-мордасти проходят очень быстро. Оглянуться не успеешь. А остаются в сухом осадке уважение, дружба и хорошая привычка. Если остаются, конечно. Как сказал классик, «привычка свыше нам дана, замена счастию она». Если, конечно, ставить знак равенства между «счастием» и той самой любовью-морковью. А по мне, счастье – это и есть этот самый сухой остаток. Плюс дети и твердое намерение жить долго и умереть в один день. Всегда завидую дожившим вместе до золотой свадьбы.

Я слушал эту перепалку молча и, в общем-то, соглашался с Сашей. Ну, пусть и не во всем. Например, насчет смешанных браков. Хотя… Я вспомнил, как встречался пару месяцев с мексиканкой Люсией, которая училась в нашем университете на курс младше. Сначала она мне очень нравилась, но ее бешеный темперамент вкупе с фанатичным католичеством, осложненным склонностью к миссионерству, очень скоро начали меня раздражать.

Наспорившись, Саша спохватился, что я так и не рассказал, что же случилось со мной. По дороге я коротко объяснил, как попал в квартиру Виктора и почему скины позвонили Саше. Но о том, что произошло с родителями, я еще не говорил. И вдруг понял, что не могу рассказать. При всей моей симпатии и к Саше, и к Виктору. Я не мог заставить себя вернуться в тот день. Как будто после того, как я выплакал свое горе крестной, захлопнулась какая-то дверца, за которой остались все слова на эту тему. Я мог думать об этом сколько угодно. Но не говорить.

Саша смотрел на меня вопросительно, а я сидел за кухонным столом, уставившись в розу на клеенке, и молчал, как партизан на допросе.

- Оставь его, Шуран, - тихо сказал Виктор. – Видишь ведь, неладно с ним.

- Просто… - все-таки выдавил из себя я. – Просто убили моего отца. На следующий день после похорон бабушки. Какой-то псих. И ранил маму. А я все это видел. И ничего не мог сделать. Вот.