Он вцепился в кору дерева, сдирая ногти и не чувствуя боли. Изнутри рвался не то рык, не то волчий вой, но он не выпустил его. Еще рано…

Глава 13

Впрочем, из моей затеи все равно ничего не вышло. Женя хоть и обрадовалась моему звонку, но сказала, что готовится в университете к археологической экспедиции и встретиться со мной не сможет. Договорились на завтра.

Родители, успокоенные моим намерением культурно просвещаться, с утра отправились по наследственным делам, а я уныло вышел из гостиницы, не зная, куда пойти. Накануне я нафантазировал, как буду гулять по городу с Женей, и теперь одному мне не хотелось никуда. Вот так. Еще позавчера я нахально мечтал о том, чтобы Питер принадлежал только мне одному, а сегодня уже не представлял, куда себя деть без девушки, с которой только что познакомился. И город хотелось смотреть только с ней. И на трамвайчике речном, и на купол Исаакиевского собора – тоже.

Пришлось и в самом деле бродить по музеям.

Ближе к вечеру позвонил отец, сказал, что на сегодня они с делами закончили, и предложил поужинать в ресторане всем вместе. Я согласился, полагая, что, может быть, во время этого ужина удастся поговорить с родителями серьезно.

Но стоило мне только открыть рот и сказать: «Мама, папа, я хочу вас кое о чем спросить…», как мама, почуяв неладное, сразу же перевела разговор на другое:

- Помнишь, Мартин, мы обещали тебе показать дом, где мы жили раньше? Он отсюда не очень далеко. Можем пешком дойти.

- Хорошо. Но…

- Правда, там уже никто не живет. В том районе многие дома расселяют, - посмотрев на маму, перебил меня отец. – Наш уже расселили.

- Ладно. Я…

- Думаю, скоро их все снесут.

Все ясно. Это была их излюбленная тактика – всеми силами уводить разговор от опасной темы. Неуклюже, неловко, но уводить. В детстве мне очень нравился рассказ Бианки о какой-то птичке, кажется, перепелке, которая уводила лису от гнезда, изображая, что у нее подбито крыло. Я решил, что подожду. Рядом с домом, где еще незримо жило прошлое, будет гораздо удобнее говорить об этом самом прошлом.

Родители оживленно переговаривались, не давая мне вставить ни слова, но я больше и не пытался. Резал аккуратно по кусочку запеченную свинину, пил пиво и думал, как лучше начать разговор, чтобы они не смогли снова меня перебить или перевести разговор на другую тему.

Мама рассказала, что хотя бабушка и не оставила завещания, по закону ее квартира все равно переходит ей - как единственной наследнице. Но продать эту квартиру можно будет не раньше, чем через полгода. Я снова подумал: что бы они с отцом сказали, если б я решил перебраться в Питер. А что? Оформить долгосрочную визу, поступить в тот же самый медицинский, который отец заканчивал, устроиться на работу каким-нибудь фельдшером на «скорую». Жить в бабушкиной квартире. Да меня съедят тут же, на месте. Лучше и не экспериментировать.

Закончив, мы вышли из ресторана.

- Туда, - сказал отец, неопределенно махнув рукой.

Они с мамой шли по узкому тротуару впереди, а я плелся за ними в некотором недоумении. И правда, было довольно странно, что мама, шарахаясь от разговоров о бабушке, вдруг сама решила показать мне место, очень тесно с ней связанное, а отец не стал возражать. Я подумал, что решительно не могу постичь их логику. Что я их вообще не понимаю. И никогда не понимал. От мысли, что самые близкие люди мне словно чужие, стало совсем тяжело.

- А может быть, не стоит? – спросил я. – Мне кажется, вам не очень приятно будет увидеть этот дом.

- С чего ты взял? – оглянувшись, натужно улыбнулся отец.

- А с того, что вы всячески избегаете разговоров о прошлом и вообще обманываете меня на каждом шагу. Вы думаете, я идиот и ничего не вижу?

- Мартин, не надо сцен на улице, - нервно озираясь, процедила мама сквозь зубы. – Я не знаю, что ты себе напридумывал, но нам действительно надо с тобой серьезно поговорить.

- Оля!

- Перестань, Камил! Рано или поздно все равно правда выплывет. Мы не сможем скрывать это всю жизнь. Надо давно было ему рассказать.

- Ты с ума сошла? – отец побледнел так, что я испугался за него. – Ты понимаешь, что ты сейчас делаешь?

Мама посмотрела на него долгим взглядом в упор, словно пытаясь что-то протелепатировать.

- Да, Камил, я понимаю. И ты пойми, что Мартин должен узнать все. Все, что ему необходимо знать. Лучше будет, если он узнает от нас, а не от кого-то еще. Только не здесь, не на улице. Давай сейчас все-таки пойдем и посмотрим на наш старый дом. Может быть, там мне будет легче начать.

Вот тут мне стало по-настоящему страшно. Я почувствовал себя маленьким мальчиком, который во что бы то ни стало хочет выяснить, что именно папа потихоньку закопал в саду. Раскапывает ямку и видит облепленный червями трупик любимого щенка, попавшего под машину. Я понял, что все мои измышления и подозрения до этого момента были только игрой. Игрой на грани фола. Экстремальным спортом. Даже когда я получал визу, надеясь встретиться и поговорить с бабушкой, это тоже была игра, в которой только от меня зависело, когда сказать «чур, я больше не играю». Теперь игра кончилась.

И я, кажется, вдруг понял, что они скрывали от меня. Это было очевидным, но я не хотел видеть. Придумывал разные ужасы, а на самом деле все было гораздо проще. И по-бытовому страшнее.

Они мне неродные, вот что. Они усыновили меня и увезли в Прагу.

Асфальт под ногами расплывался в набежавших слезах. Я шел за ними и изо всех сил старался не шмыгать носом, глотая слезы и сопли. Прекрати, говорил я себе, ты взрослый мужик, не хватало только разреветься посреди улицы. Даже если это и так, что случилось смертельного-то? Ты любишь их, они любят тебя. Увезли тебя из родного города, из родной страны, мама рассталась со своими близкими и не общалась с ними – лишь бы только ты не узнал как-нибудь, лишь бы тебе хорошо было. Заботились о тебе, придурке, а ты всякие ужасы придумывал, подозревал их неизвестно в чем. Вот и получай теперь. Правильно крестная говорит, за что боролись, на то и напоролись.

Глава 14

Между тем улица, на которую мы свернули, все больше стала напоминать фильм о войне. Разбитые тротуары, страшные, обшарпанные дома. Некоторые стояли пустые, с выбитыми стеклами и без парадных дверей, огороженные такими же страшными деревянными заборами. Обвалившаяся целыми пластами штукатурка, грязный битый кирпич, ржавые железяки. И ни души. Только изредка мелькала вдалеке человеческая фигурка или проезжала машина.

- Здесь всегда было так… страшно, - бесцветным голосом сказала мама. – У нас хоть квартира была хорошая, большая. А люди в таких кошмарных коммуналках жили, по десятку комнат, без ванных. Вот, почти пришли. Теперь сюда, во двор.

Мы вошли в подворотню грязно-желтого, нет, скорее даже буро-желтого дома. В нем давно уже никто не жил. Окна без карнизов, без стекол зияли, как глазницы черепа. Крохотный двор-колодец был засыпан битым кирпичом – одна из стен обрушилась на уровне второго этажа, сквозь дыру можно было рассмотреть комнату с брошенной сеткой от панцирной кровати.

- Дальше, - сказала мама, осторожно перешагивая через кирпичи. – Мы жили во втором дворе.

Отец шел за ней, поддерживая ее под локоть. С того самого момента, как мама сказала, что расскажет мне все, он упорно молчал. Лицо его было странно неподвижным, словно одеревенелым. Похоже, он не ожидал от мамы ничего подобного. Мне показалось, что мы – три корабля, которые расходятся в море все дальше и дальше. Как же я ненавидел себя в тот момент. «Не надо! – хотелось крикнуть мне. – Давайте уйдем отсюда. Не надо никаких разговоров, никаких раскрытых тайн. Пусть все будет, как раньше. Как в детстве. Когда я был еще совсем маленьким, любил всех, всем верил и никого ни в чем не подозревал».

Но «точка невозврата» была пройдена. Даже если бы никакого разговора не состоялось, все равно исправить ничего уже было нельзя. Я понимал это, как и родители. И тогда закричал про себя: ну, быстрее, скажите мне все, я не могу больше ждать.