Вова и Лёха начали выяснять, где они живут, но мне их ориентиры и даже остановки ничего не говорили – я не бывал в Закамске. Вроде бы, получалось, что они живут едва ли не в соседних домах.

– Есть что-то попить? – спросил я – меня опять начал накрывать похмельный сушняк.

– Там! – ответил Вова, – Хозяева этой конуры воспроизвели там унитаз, раковину и кран. Вода льётся лишь тогда, когда подносишь под кран руки.

Я прошёл за перегородку и попил. Вернулся на своё место и сел на лежак. Лёха и Вова тоже сходили туда и вернулись.

– Как думаете, кормить нас тут будут? – спросил Вова, – Я ж почти сутки ничего не ел. Как с тобой, Серый, поели вареников с картошкой, так и всё!..

Раздалось какое-то шипение, и около наших кроватей, около ног, открылись стены и оттуда выехали накрытые столики. Правда накрыты они были одной миской с какой-то непонятной кашей и с плоской ложкой рядом. Мы быстро сообразили и пересели к этим столикам.

Каша оказалась несколько странной по консистенции (густой кисель или клейстер), однако достаточно вкусной. Даже я съел её, хотя с похмелья обычно минимум день ничего не лезет. Под сочувственными взглядами с трудом доносил ложку до рта – в этот раз «Паркинсон» никак не хотел отпускать. После этого обеда с опаской закурили – боялись дождика от пожарной сигнализации. Дождика не было, однако под потолком приоткрылись какие-то щели, и весь дым ушёл туда. После перекура меня начало клонить в сон. Я разложил фуфайку, снял валенки и завалился на свою лежанку. Поворочался и, хоть и было тепло, накрылся фуфайкой. Последним прилёг Вова, и свет потух. Стоило прикрыть глаза, как я провалился в сон. Только засыпая, я сообразил, что нам могли подмешать что-нибудь в воду и пищу…

Мне снилось, что меня сперва раздели, а потом положили на какое-то другое ложе. Кто меня раздевал, я не видел – лишь какие-то смутные серые тени с чем-то большим за спиной (с крыльями?). Потом был провал в сон без сновидений или даже потеря сознания. В какой-то момент пошли какие-то странные сны. Мне снилось, что меня учат едва ли не всем земным языкам, а потом и какому-то неизвестному языку с совершенно иной логикой.

Не знаю, сколько продолжалась та учёба, но она наконец закончилась, и я опять провалился в сон без сновидений. Вскоре этот сон сменился сновидениями. Были какие-то мрачные сны, в которых я бродил в каком-то сумраке или даже в полной тьме. Были какие-то странные образы – какие-то серые, светлые, призрачные и страшные тёмные образы. Светлых было едва ли дюжина, тёмных – десятки тысяч, а серых было несколько миллиардов! И были какие-то призрачные образы, которые подвергались унижениям. Этим призрачным не было числа! Серые и светлые образы, включая меня, пытались защитить призрачные образы от бессмысленной жестокости тёмных образов. И это творилось не около меня, а в масштабах всей вселенной! Около меня было едва ли три мутно-светлых образа и дюжина таких же мутно-серых, но не меньше сотни ярко-выраженных серых. Только Серость ярко-выраженных серых образов пугала больше, чем далёкие откровенно-тёмные образы. Было и несколько тысяч призрачных образов, которые были вообще какими-то нейтральными. Я опять провалился в сон без сновидений…

– Какого хрена?! – меня разбудил девичий возмущённый голос, – Что он тут делает?!

– Э! – возмутился такой же девичий голос.

Я был совершенно в иной камере – более просторной. Примерно восемь на пятнадцать метров. И вместо лежанок Лёхи с Вовой в этой камере было гораздо больше лежанок, которые тоже были расположены вдоль трёх стен. Около четвёртой стены были какие-то ширмы-перегородки. Но не это бросилось мне в глаза, а то, что все лежанки были заняты голыми девчатами лет двадцати на вид. Я был в противоположном от перегородок углу. Стоило мне повернуть голову, как я увидел явно ещё спящую девушку. Та девушка спала на спине, а её ноги были чуть раскинуты и открывали мне вид на её пизду с тёмной порослью на лобке.

– Какого хрена?! – тоже возмутился я, обнаружив, что не только сплю нагишом, но у меня стояк, который ещё больше усилился от вида на пизду незнакомой девушки.

Невольно я отметил, что прекрасно вижу без очков, а голова совершенно не болела. Не было почти постоянной тянущей боли, которая временами приводила даже к потемнению в глазах. Мало того, во рту пропали коронки с мостиком – в начале одиннадцатого класса я выбил передние зубы, и мне пришлось вставлять мостик, который опирался на коронки. Пропали даже все дырки в зубах. И пропал постоянный тремор рук, который в последнее время проявлялся даже в трезвом состоянии – без похмелья и волнения. Тут же причин для волнения было более, чем достаточно. Но руки не трясло!

Несколько девушек завизжали, словно увидели нечто ужасное. Я поспешил сесть и прикрыть пах, но не смог скрыть то, что у меня стояк на грани разрядки. Теперь я был не в трёхместной камере, а в камере на тринадцать человек: три лежака, считая мой, были напротив стены с перегородками, и по пять – по бокам. От визга и крика трёх девчат проснулись и остальные. Я в шоке обнаружил, что являюсь единственным парнем на двенадцать девчат. И все мы нагишом!..

Минут десять ушло на то, чтобы успокоиться. Не только наиболее впечатлительным девчатам, но и мне. Я впал в панику от того, что они могут грохнуть меня. Опять же отметил, что нет тремора рук, хотя причин для него было очень даже много. Между делом рассмотрел своих сокамерниц. Все двенадцать были не только молодыми, но даже юными. Едва ли кому-то из них было больше двадцати лет. Впрочем, одной блондинке было явно больше двадцати лет, но меньше двадцати пяти. Двум было явно лет пятнадцать, или их развитие задерживалось: маленький рост, едва заметная грудь и жиденький пушок на лобке. И все минимум симпатичные, а половина – настоящие красавицы.

– И что будем делать? – спросила блондинка, когда вопли утихли, и слышались лишь всхлипы некоторых девушек.

Я прислушался к тому, что она сказала и невольно поймал себя, что сам мыслю и говорю на каком-то ином языке. На том же языке были все наши вопли.

– Ебаться? – с улыбкой спросила явно мулатка, которая была, как и блондинка, ближе к перегородкам, но справа от меня, – Думаю, нам ещё и предстоит за это побороться, – и она не только убрала руки от груди, но, сидя на краю лежака, закинула левую ногу на лежак и раскрыла моему взгляду вид на свою пизду.

– Этого нам не избежать, – улыбнулась блондинка и тоже убрала руки от груди, но из-за того, что она сидела несколько иначе, я не мог видеть её пах так, как у мулатки.

Раздалось шипение, и из стены вынырнули столики с кашей и ложками.

– Извиняюсь, но сперва надо поесть! – опомнилась мулатка и передвинулась к столику.

Я почувствовал, что тоже голоден, и пересел на противоположный от изголовья край. Брюнетка, пизду которой я увидел первой, с опаской пересела ближе к моему лежаку. Как понимаю, наши порции на столиках примерно метр на метр выскакивали около подножья наших лежаков. От криков, воплей и истерик некоторых сокамерниц у меня спал стояк, а чувство голода окончательно погасило его.

Я съел свою порцию каши в числе первых. В этот раз каша дополнялась напитком типа жидкого киселя, и я пил его не спеша, начиная осматриваться. Две девушки в одном со мной ряду сидели спиной ко мне, я сидел боком к десяти девушкам, пять девушек сидели ко мне боком и спиной, а пять – боком и лицом. Я обратил внимание, что у всех причёски в некотором беспорядке. Впрочем, после сна это вполне ожидаемо.

– Ну, теперь можно и познакомиться, – сказала блондинка, закончив со своей порцией и развернувшись к нам, – С кого начнём?

– С тебя! – буркнула её соседка, лежак которой был ближе ко мне.

– Хорошо, – пожала плечами Блондинка, волнующе качнув титьками и ничуть не смущаясь своей наготы, – Предлагаю не только называть своё имя, но страну, регион или штат и город или иной населённый пункт. Меня зовут Саманта Макдауэлл. До похищения жила в США, во Флориде, в городе Тампа. Предпочитаю имя Сэм. Дата рождения – второе мая 1976-го года.