Как оно в Ливонии в городах со стражей и проверками устроено, прекрасно знали и Грек с Торгашом, и еще пара человек Петра, бывавших здесь ранее, так что на проворачивании диверсий в один день и строился расчет, что в Пернове, что в Хапсале, что тут, в Ревеле. И по факту – все так и вышло, как надо было! Ну, а погибший… что ж, не первый, не последний… В замке рассказ вернувшегося Петра встретили с пониманием, помянули побратима, в церкви появилась новая дощечка с именем и траурной рамкой, и Гридя, который с десятком своих собирался к Везенбергу (огненные стрелы еще остались, надо было использовать быстрее, пока Орден, действительно, не осознавал масштаба опасности и не усилил дозоры везде), поспешил со сборами. Но… тоже не успел.
2
Следствие, проведенное Орденом в Ревеле, в том числе занималось и телом неизвестного нападавшего, убитого дозорными. И кольчуга, и тесак-кошкодер по оценке знающих людей оказались однозначно орденскими, но вот все остальное – одежда, нож, всякие мелочи, по словам тех же повидавших виды людей, было, скорее всего, московитским. Нательный крест тоже не дал однозначного ответа, так как был простым деревянным, который мог быть как у католика, так и у православного. Не нехристь, хотя бы…
Совпадение приезда гонцов из Нарвы и Везенберга с этим ночным нападением изрядно насторожило ревельских орденцев, а орденское же оружие и броня, найденные на убитом, только усилили их подозрения. И в самом деле, при полном отсутствии с осени сколько-нибудь опасных слухов о готовящемся нападении внешних врагов, все эти события могли быть внутренними распрями, перехватом власти, например… Это изрядно осложнило расследование и уж точно его не ускорило, но по любому получалось, что, действительно, против Ордена действуют какие-то воины, и они где-то уже совсем рядом. Так что и в Хапсал, где вроде как все было в порядке, была отправлена целая пятерка, и на южную дорогу – почти два десятка верховых с двумя рыцарями во главе, а кастелян Ревельского замка начал устанавливать в городе порядки военного времени.
Вот с этим-то отрядом в два десятка, едва выехав из своих (уже своих, да) холмов, и столкнулся десяток Гриди, чуть-чуть не успев на развилке свернуть с тракта на восток, в сторону Везенберга. Был там такой трехдорожный перекресток… Гридины бойцы в этот раз тоже были все верхами, но одни сани с собой все же взяли – там везли ракеты, разобранные пока направляющие и кое-какие припасы. После возвращения группы Петра было понятно, что теперь-то ливонцы точно начнут шевелиться, и все всадники были настороже, да и в экипировке кое-что поменяли. Но настороже были и орденцы, а еще сказалось их двукратное превосходство в численности – завидев неизвестных, ливонцы только пришпорили коней. Десяток Гриди тоже сворачивать не стал, а, быстро обменявшись несколькими знаками распальцовкой, продолжил ехать навстречу. Саженей за десять орденцы стали все же притормаживать, разъезжаться от дороги чуть в стороны и доставать оружие, одновременно приказывая остановиться этим незнакомым встречным, но… Гридя дал отмашку, и два изготовленных самострела тренькнули, извлеченные из-под зимних накидок, к орденцам улетело с пяток бомб, а через пару мгновений три дробовика, получив фитили к запалам, выплюнули в их сторону крупную дробь. Численный перевес и чувство, что они на своей земле, сыграли с ливонцами злую шутку.
А вот дальше все же началось всеобщее рубилово. Кони у обеих групп были не приучены к взрывам и выстрелам, хотя отряд все же начал тренировать своих, и первые выстрелы (а уж тем более взрывы) смешали общий строй, а кое-кого и уронили. Но орденцы тоже были в снаряжении (рыцари и вовсе в латах, легких, правда), а уж кольчуги-то надели все. Примерно так же были экипированы и Гридины бойцы, разве что чуть полегче, да сверху все это было прикрыто зимними вещами, как и у орденцев. В общем, взаимной конной схватки, как и полного истребления кого-то одним ударом, не вышло, но первый ход дальнобойным оружием и первый натиск в рукопашной остался за Гридей. Ливонцы были, конечно, не все убиты и даже не все сильно ранены (доспехи), но все изрядно ошеломлены и скинуты с коней – парочка самых задних только смогла удержаться в седлах. Пока они успокоили коней, пока снова сунулись к образовавшейся куче-мале, почти все уже было кончено. Свалка не давала больше воспользоваться бомбами и огнестрелом, но оставшийся с санями боец Гриди, которому покидали самострелы, успел раза три перезарядиться и снять двоих из самых резвых ливонцев – одного наглухо, и одного рыцаря подранить, пока бойцы разбирались с ошеломленными, в основной массе валяющимися на снегу врагами. Да еще раз перезарядившись, он стрельнул в спину двум всадникам, которые развернулись, и, нахлестывая коней, поскакали обратно, к Ревелю – на этой дороге они проиграли…
Ливонцы взяли свою цену. Двоих убитых привез в замок Гридя (о продолжении поездки к Везенбергу не могло быть и речи теперь) и троих раненых. Раненые сами пошли к Милане – наскоро перевязались все там же, на дороге, а промыли раны и сделали нормальные перевязки уже на своем дозорном посту, в ближайшей деревне. Погибшими занялся Михайла – эта печальная обязанность так и закрепилась за ним. А лишь слегка оцарапанный Гридя доложил, как все было. Был он при этом собран, деловит, вполне боеспособен, но не только князь понимал теперь, что размен людьми с ливонцами даже в таких соотношениях они не могут себе позволить, и, если по итогам схватки в броне с оружием у них снова был прибыток, по коням – вышло так на так (чужих забрали, но кого подранили, кто ускакал и не дался потом поймать себя), то вот по людям… Планы надо было срочно переделывать, и на северную часть тракта сразу же отправилась большая группа народу – все же делать такую же боевую засеку, как и на юге, места под нее в холмах были…
А атаку на Везенберг провели совсем по другому плану. Он сложился у руководства отряда, когда вернулись Гридины бойцы, караулившие лазутчиков в ближайшей к Везенбергу деревне, возле засек. Троицу пришедших от орденцев перехватили в самой деревне, когда встретивший их по договоренности местный староста вел их к себе. По свистку деревенские мужики выпустили из переданных им луков пару стрел да начали закидывать их из-за заборов чем под руку подвернется, близко не подходя, староста отскочил под шумок, а троица наших бойцов кинулась в рукопашную. Почти чисто взяли – один из ливонцев, будучи здоровее других (и, видать, поопытнее), кроме тесака имел еще и тонкий кинжал из хорошей стали, вроде мизеркордии, которым и пробил кольчугу одного из бойцов отряда, прямо в сердце… Его быстро уложили, да и остальные орденцы не долго прожили – и стрелки из луков не промахнулись, да и вообще, оставлять в живых их никто не собирался, быстро разговорили, узнали, что нужно, да и прекратили мучения неоднократно раненых, но в этой схватке размен прошел три к одному…
Так что двое вернувшихся привезли тело товарища и сведения. По ним был составлен новый план, и новая тройка, из тех, что освоили обращение с ракетами, ушла верхами до малой усадьбы, а оттуда на лыжах с ракетами на легких волокушах через леса к Везенбергу, так, чтобы точно не попасться на глаза патрульным орденцам, взяв в проводники одного из местных, пообещав ему оплату, как за троих ливонцев.
Князь, после осмысления последних новостей, все же решился, и посыльные мальчишки повезли по деревням новую весть о том, что, кроме объявленного ранее положения «вне закона» для любого члена Ливонского ордена, орден Красного знамени объявляет плату за любого орденца, живого или мертвого, лучше мертвого – «чтобы не гибли зазря людишки ливонские от их лап сатанинских». И добавляет к ранее розданному оружию еще луков со стрелами, забирать которые снова надо старостам. Для Седова все это выглядело вполне обычно, хотя, конечно, общее беспокойство от того, что ливонцы явно про них узнали и начали активное противодействие, у него было. Но вроде как это было ими заранее обсуждено, что так обязательно случится, вопрос только времени?… Оказалось, дело не только в этом. Как-то раз, на их вечерних посиделках, дождавшись, когда смурной князь останется с Семеном (почти все десятники были в разгоне, ожидая теперь появления орденцев со всех сторон их небольших владений), Николай Федорович поинтересовался, не упускает ли он чего в своих рассуждениях, ведь явно князя гнетет что-то.