Петр сотрудничал с надежными людьми, которые распространяли ириски в городе. Хорошо отлаженный бизнес приносил стабильный доход и позволял аптекарю заниматься научными исследованиями в области фармакологии. Петр (он же Химик, он же шведский профессор Симон Хансен) решил посветить свою жизнь поиску лекарства от метонии.

Впрочем, среди барыг, скупавших у него наркоту, Химик особо симпатизировал лишь Беньямину Маркину, могильщику из карантинного лагеря №373.

Как возникла эта симпатия, ни сам Петр, ни уж, тем более, Бен точно не помнили. Их первая встреча произошла так: Бен вышел на Петра через одного своего знакомого барыгу, заявился к нему в аптеку и спросил какую-то ерунду, вроде свечей от геморроя. Петр смерил его озадаченным взглядом, выражавшим удивление, смешанное с недоумением.

– Геморрой замучил, – пожал плечами Бен, снимая свои зеркальные очки в круглой оправе, которые приобрел еще в самом начале своей болезни. – Спасу нет.

Бен одарил Петра самым двусмысленным взглядом, на какой только был способен и замер в ожидании ответной реплики.

Петр, со свойственным ему нордическим хладнокровием, бросил перед ним на прилавок запрашиваемый товар:

– Вот, самые качественные, японские, – сказал он. – Думаю, вы знаете, как ими пользоваться? В любом случае, инструкция прилагается. С вас сто пятьдесят.

Бен усмехнулся, оба они хорошо поняли друг друга.

– Спасибо, Химик, – ответил Бен. Порывшись в карманах, он вывалил на прилавок несколько смятых купюр и горсть мелочи, отсчитал требуемую сумму, смерил аптекаря разочарованным взглядом и удалился восвояси.

Спустя неделю Бен снова пришел в аптеку и вернул Петру товар.

– Извини, приятель, но от твоих свечей, мой геморрой разболелся еще больше. Мне бы чего покруче.

Петр покачал головой:

– Не знаю, кто прислал тебя ко мне, но этот кто-то ошибся. Я не работаю с посторонними.

– Ты же видишь, что я болен.

– Почему бы тебе не вернуться к своему прежнему поставщику?

Бен покачал головой:

– Он в отъезде, и, похоже, надолго… А геморрой ужас как болит! Сжалься над убогим, я же спать не могу, наворачиваю круги по кладбищу как чокнутая мартышка.

– По кладбищу? – бровь Петра удивленно приподнялась.

– Я ж могильщик, живу рядом с кладбищем.

Петр вздохнул, изучающе разглядывая Бена. Вроде типичный патлатый нарик, больной метонией. Ну а что, если он – хитрожопый агент комиссаров под прикрытием?

– Хорошая профессия, – заметил Петр без тени какой-либо эмоции на лице.

– Я тоже так думаю, – кивнул Бен. – Мне, как и любому замкнутому психопату-социофобу, очень подходит. К тому же, я таким образом искупаю грехи.

– Искупление грехов – пустая трата времени, – глубокомысленно заметил Петр. – Как, впрочем, и твое присутствие здесь. Повторяю, я не работаю с незнакомцами.

– Ну а если я знакомый Щегла? Щегла знаешь? Ну того, что в отъезде…

– Да хоть соловья! – усмехнулся аптекарь. – Ты и сам как соловей тут заливаешься! – впрочем, не отдавая себе толком отчета почему, Петр решил все-таки рискнуть и довериться этому парню. Как оказалось потом, инстинкт его не подвел.

– О, Химик, да ты крут! – сказал Бен. – И выражаться по-нашему здорово наловчился! Так что насчет лекарства?

– Ты давно болен?

– А что, это важно?

Петр молча ждал ответа.

– Ну, где-то около семи лет.

– Сочувствую. И все это время на лекарстве?

– Нет, на лекарстве года три, не больше.

– Завязать не пробовал?

– А зачем?

– Ты же наверняка знаешь, что оно плохо действует на мозг.

Бен усмехнулся:

– В моем положении это уже не так важно, не находишь? – с горьким сарказмом заметил он. – Все, чего я хочу, так это немного вдохновения для своей работы. Да, я еще и скульптор, по совместительству, – пояснил он, встретив недоуменный взгляд аптекаря, справедливо полагающего, что для рытья могил особого вдохновения не требовалось.

– Хорошо, – вздохнул Петр. – Приезжай завтра в час. Только учти, благотворительностью я не занимаюсь.

– Деньги – не проблема! У нас пенсия от государства, а тратить ее некуда, разве что в био-магазинах яблоки покупать! А нахера мне яблоки, если я помирать собрался? Я лучше кайф словлю! – Бен лучезарно улыбнулся и удалился с поклоном.

Петр запер за ним входную дверь и направился в свой кабинет. Он вынул из сейфа пакет, набитый капсулами с желтой жидкостью, напоминающей чем-то рыбий жир, и отсыпал с десяток в другой пакетик поменьше. Его товар был хорош. Еще бы! Ведь он был одним из его разработчиков. Барыги Серска, покупавшие у него ириски понятия не имели, что бедный аптекарь бадяжил им не суррогат, а самый что ни на есть настоящий продукт по оригинальному рецепту. Наркота, разумеется, не была его целью, просто связи с криминальным миром помогали в работе.

Той ночью к его аптеке подъехал фургон, и двое крепких ребят в одинаковых спортивных куртках выволокли оттуда бомжа в бессознательном состоянии. Петр впустил их внутрь и молча кивнул на дверь в подвал. Там уже стояла наготове вместительная железная клетка, вроде тех, что бывают в зоопарке.

– Сюда, сюда, – подсказывал он им. – Аккуратней, не мешок тащите. Он хоть живой? Вы с дозой не перебрали случайно?

– Не ссы, Химик, – заверили его ребята. – Очухается.

Когда дело было сделано, Петр сунул каждому из них по конверту и поспешно выпроводил вон. Посмотрев на бесчувственное тело в клетке, он вздохнул: не то, все не то, и этот загнется через пару месяцев. Он просканировал телефоном запястье бомжа: Николай Сергеев, 55 лет, без определенного места жительства, без определенного занятия, особых примет нет. «Ну, что ж, – подумал Петр, – для начала уберем эффект антиметонина, а там посмотрим». Он мечтал заполучить другой образец, без прививки, без чипа, без патологий: свежачок. Он знал, что такие встречались среди последователей Нового Евангелия, но вот только где ж их было взять? Эти ребята сидели в своих общинах за надежным бетонным забором и занимались сельским хозяйством. Вроде бы можно было как-то договориться через их пастырей и старейшин, но на эти души и без него уже выстроилась очередь! А ведь его миссия была самая благородная!

– Что знают эти подонки из министерства о благородстве? – проворчал он, постукивая указательным пальцем по шприцу, чтобы удалить пузырьки воздуха, и повернулся к Николаю. – Ну-с, братец, посмотрим, насколько ты крепок…

Вообще, Петр людей не любил. Здоровых – за то, что они здоровы, больных – за то, что они больны, молодежь – за беспечность, стариков – за бесполезность, женщин – за ограниченность и суету, мужчин – за твердолобую самоуверенность. Петр знал, что люди, в основном, глупы, и поэтому они интересовали его лишь в качестве материала для опытов…

Много лет назад, когда у него еще была семья, когда он был общепризнанным ученым и он работал в лабораториях известнейших университетов мира, а в просторной квартире в пригороде Стокгольма, его всегда ждали любящая жена, и подающая надежды дочь, вот тогда он видел мир в другом свете и питал какие-то нелепые надежды сделать его лучше. Но того знаменитого ученого больше не существовало. Вспоминая порой те времена, Петр задумчиво потирал свою белесую бородку и горько усмехался: каким же он был идиотом! Не видел дальше своего носа, погруженного в пробирку с очередным испытательным образцом. За это судьба дала ему смачный пинок под зад, в воспитательных, так сказать, целях. Пинок был такой силы, что профессор на лету пробил макушкой стеклянный колпак своего благополучия и, пролетев приличное расстояние, шлепнулся в огромную лужу с дерьмом.

Петр работал в секретной лаборатории на Аляске, когда началась эпидемия метонии, и незамедлительно был направлен в экстренный комитет по борьбе с этой новой болезнью или не совсем болезнью. О статусе метонии до сих пор велись споры. Тогда же требовалось экстренно установить ряд вещей, а именно: что является причиной метонии, заразна ли эта штука, и как, черт возьми, с ней бороться.