Бен сидел на ржавой ограде кладбища и ощущал всю нелепость текущего момента.

«Неужели в наш век высоких технологий никто так и не додумался изобрести более удобный инструмент, чтобы рыть могилы? – рассуждал он, лениво покуривая и наблюдая, как Макс энергично орудует лопатой. – Люди в космос летают, а мертвецов мы хороним все тем же древним способом. Есть в этом нечто метафизическое…».

Он выбросил окурок и сплюнул себе под ноги.

Полковнику Фоксу, для которого предназначалась данная яма, удалось протянуть пять лет. Немалый срок при таких исходных данных: в последнее время старик только и делал, что нажирался в хлам, ни черта не соображал и проигрывал Виктору в карты почти всю свою пенсию. А Макса, вот, например, карты не интересовали, он только и знал, что часами просиживать в своем планшете и покуривать втихаря. Таскает у него сигареты, думает – Бен, такой дурак, не замечает…

Макс выбрался из готовой ямы, отряхнулся, вынул из ушей наушники и спросил:

– Ну как, нормально?

Бен критически осмотрел вырытую могилу и махнул рукой: сойдет.

– Что теперь делать? – спросил Макс.

– А, ничего, – ответил Бен. – Иди, отдохни. Завтра похороны, еще напашемся.

Макс кивнул, пробурчал что-то неразборчивое и двинул в сторону дома. Бен проводил его взглядом и вытряхнул из пачки последнюю сигарету. Теплый весенний день к закату налился промозглой сыростью, поднялся ветер. Бен поежился, зажег сигарету и поглядел в ту сторону, где за остатками дымовых труб неспешно скатывалось за горизонт солнце, окрашивая рваную рану неба в насыщенный фиолетовый цвет. Красиво, – подумал он, выпуская из легких дым. Этот оттенок вечернего фиолетового нравился ему больше всего.

Бен вообще любил закаты, он еще помнил те времена, когда они были алыми. Вечерами довольно часто он выходил на улицу, чтобы посмотреть на вечернее солнце, а после, с наступлением темноты, запирался в мастерской и брался за сварочный аппарат, кромсая и соединяя заново куски металла, арматуры, старых труб. Он собирал их в причудливые конструкции, пытаясь создать нечто вроде истории, которую он мог оставить после себя. Бен торопился, он знал, что времени у него оставалось мало, и нужно было позарез что-нибудь сотворить! Он снова и снова ковырялся в металлоломе, пытаясь воспроизвести из промышленного мусора некую идею, метафору собственной жизни. Вот только ничего у него не получалось. Чтобы он не делал, ему всегда казалось, что не хватает чего-то самого главного. Как глиняной кукле в свое время не хватало божественного дыхания, чтобы стать живым существом. Конструкции Бена оставались мертвыми. По этой причине из его мастерской доносились порой неприятные резкие металлические звуки: это он при помощи кувалды расправлялся с созданными им произведениями искусства. Макс знал, что в такие дни Бену было по-настоящему плохо, и старался не беспокоить его лишний раз.

Густая кладбищенская тишина, заходящее фиолетовое солнце и полное одиночество. Что еще нужно для хорошего завершения дня? – подумал Бен и тяжело вздохнул, услышав приближающиеся шаги. Надеясь, что это был Макс, который что-то забыл, Бен обернулся и увидел своего приятеля Виктора.

– Эй, Бен! – окликнул тот его. – Вот ты где! А я тебя ищу.

Бен усмехнулся:

– А чего меня искать? Я же могильщик. Где мне еще быть?

Виктор подошел к Бену и, взглянув на казавшуюся бездонной в сгущающихся сумерках могилу, заметил:

– Вот и местечко готово для старого хрена…

Бен похлопал приятеля по плечу:

– Да, знаю, тебе тоже будет его не хватать.

– Этот засранец помер, так и не вернув мне долг. – Он посмотрел на Бена, прямо в его фиолетовые глаза, тоже темные и бездонные. – Все думаю, что я, наверно, следующий… В моем то возрасте…

Бен знал, что Виктору было не по себе оставаться в этот вечер одному в мрачном и пустом кубе своего стариковского жилища. Полковник Фокс был его соседом и до вчерашнего дня эти двое практически не расставались. Их связывала странная дружба-ненависть, возникшая не по их воле на основе индивидуального одиночества. Теперь Виктор надеялся, что Бен пригласит его в дом и они выпьют по стакану синтетической водки. Однако тот вовсе не торопился звать приятеля в гости.

– Брось, – довольно резко сказал Бен. – Может быть следующим буду я? И зачем вообще думать о смерти, когда она может подкрасться к тебе в любую минуту?

– Хочешь не хочешь, а оно думается, – развел руками Виктор. – Я даже не знаю, о чем еще можно думать здесь… Вот только мне, знаешь ли, умирать не хочется. И никогда не хотелось.

Бен криво усмехнулся, махнув рукой:

– Да что ты все заладил, умирать да умирать? Ты, что, собрался жить вечно? А тебе оно надо?

– Сколько тебе лет, Маркин, я не помню?

– Вроде тридцать пять… или уже тридцать шесть. Я тоже плохо помню. Знаешь, эта штука так действует на мозг, что случаются провалы…

– Вот-вот! И десять из них ты провел здесь. Ты хоть помнишь какая она была, твоя жизнь до территории?

Бен пожал плечами:

– Я же сказал, что плохо помню. Иногда кажется, что это все мне просто приснилось. И вообще, еще немного, и Макс всех нас тут похоронит. Он то молодой, ему еще жить да жить! Лет пять или шесть точно протянет… – он вздохнул. – Знаешь, а ты испортил мне чудесный вечер! Я сидел здесь, спокойно курил, созерцал закат, потом собирался отправиться домой, напиться и забыться блаженным сном. И тут приходишь ты и нагоняешь на меня тоску! И что мне теперь делать? А, Виктор? Плакать? Нет, Виктор! Ты прав, мать твою, я забыл о своей прежней жизни до этой штуки и не хочу вспоминать! Так проще, знаешь. Ты ничего не хочешь, ни к чему не стремишься, возишься тут, как жучок в пыли. И хорошо тебе!

– Да ну тебя к чертовой матери с твоим вечным пессимизмом! – отмахнулся от него Виктор. – А я свое прошлое забыть не могу. Вот хоть убей! Знаешь, сколько у меня женщин было в свое время, а? – сказал он и как-то невесело усмехнулся.

Бен лениво выпустил дым и поморщился. Ему явно было не до женщин в этот момент.

Виктор снова посмотрел на свежую темную, дышащую сыростью могилу и вздохнул:

– Без Фокса будет скучно. Кто нам теперь будет рассказывать дурацкие истории о войне в Западной Африке? Хочешь, пойдем со мной, посидим, поговорим?

Бен покачал головой:

– Прости, друг, завтра посидим, помянем старикана. А сегодня мне еще надо поработать над его надгробием.

– Хорошо, когда есть чем заняться, – разочарованно заметил Виктор, понимая, что синтетической водки сегодня вечером ему точно не нальют. – Ну, ладно, я тогда пойду, не буду больше морочить тебе голову, – он пожал Бену руку и удалился, оставив после себя терпкий запах нестираного белья.

Бен выбросил пустую пачку. Последняя. Завтра после похорон надо будет сразу ехать в город, делать запасы.

Он слез с ограды, потянулся и пошел домой, на ходу поддевая носком ботинка мелкие камешки. На самом деле плита для полковника Фокса уже давно была готова, ему просто хотелось побыть одному. Бена здорово трясло, мысли то путались, то вдруг кристально прояснялись, то накатывала бессмысленная серая тоска, то вдруг какая-то непонятная тревога. Бену нужна была ириска. Без нее, он чувствовал себя паршиво, будто с сильного похмелья. Все что наговорил тут сейчас Виктор, осело в его голове жирным слоем пыли, которую никак не удавалось стереть. С помощью ириски все наладилось бы в одно мгновение! Закат перестал бы пугать его бы так сильно своими адскими красками, а частокол одиноко торчащих на горизонте печных труб не навевал бы такое сильное уныние.

Он вошел в комнату и тяжело рухнул на постель, не раздеваясь. Макс у себя в углу что-то увлеченно смотрел на планшете. Он не спросил Бена, все ли в порядке. По их молчаливому соглашению было установлено, что если кто-то хочет чем-то поделиться, то говорит, а если же молчит, то другой не лезет с вопросами.