Даже на большом расстоянии, Эллен могла заметить, что этот человек был особенным. Каждый гвоздь вбивался им при минимальном количестве ударов, его руки по-видимому работали независимо друг от друга. В то время как одна рука устанавливала гвоздь, другая уже замахивалась молотком. Когда он второй раз бил по гвоздю, его первая рука возвращалась, устанавливая следующий гвоздь.

Тогда, в переулке, Эллен была словно загипнотизирована, наблюдая, как легко этот человек расправился с Тревором, и теперь она снова была загипнотизирована. Вскоре она поняла, что это не имело никакого отношения к тому, что он делал или насколько хорошо он это делал. Оба раза это происходило от чего-то более глубокого. Этот человек обладал аурой, вызывающей уважение и страх.

После окончания большей части стены, Энтрери встал и вытер лоб снятой рубашкой. Эллен видела, как он повернулся к ящику для гвоздей и встряхнул его, чтобы определить сколько в нем еще осталось. Очевидно, их было недостаточно, потому что он подошел ко входу в дом и исчез из вида.

Эллен попятилась за деревья, следя за домом. Что она здесь делала? Она пыталась собрать сведения об этом человеке для Джона? Если так, она должна будет поговорить с ним. Наблюдение за тем, как он строит свой дом, несомненно давало информацию о характере человека, но это не давало ей ничего ценного. После раздумий, занявших некоторое время, Эллен переключила все свое внимание на дом, думая, что Энтрери тратит слишком много времени на то, чтобы всего лишь снова наполнить ящик.

– Я могу вам помочь?

Эллен развернулась при звуке голоса. Ее рука скользнула под плащ к кинжалу, который она теперь носила при себе. После той стычки, несколько дней назад, она всегда носила оружие. Она знала, что будет в достаточной безопасности, если больше не будет бездумно ходить за детьми в темные переулки, но ей нравилась дополнительная безопасность.

Энтрери не узнал девушку, когда легко заметил ее во время работы, но теперь он узнал в ней ту, которую спас в переулке. Эллен расслабилась только немного, когда увидела, кто это был. Мастерство, с которым он подкрался к ней сзади, пока все ее внимание было направлено на его дом, было поразительно и придавало правдоподобности любым подозрениям, которые могли бы быть у Джона.

– Я... я... хотела поблагодарить вас за тот день, – сказала Эллен, не ожидая этой беседы и не имея времени, чтобы решить, что она хотела сказать.

– Пожалуйста, – ответил Энтрери, замечая замешательство девушки и не приближаясь к ней ближе тех десяти футов, которые их разделяли. – Хотя я не припомню, чтобы давал вам свой адрес.

Джон упомянул его вчера вечером, описывая его Куинтону.

– Я... я просто, э-э..., я поспрашивала вокруг.

– Я стал таким известным?

Эллен решила, что должна начать задавать вопросы, или она ничего не добьется.

– Вы знаете, кто я?

– Кто-то, кому нечего делать в темном переулке и абсолютно незачем следить за мной.

Эллен постаралась проигнорировать его острый ответ.

– Я дочь градоначальника Александра.

Эллен не любила представляться, упоминая своего отца, и мечтала о тех днях, когда имя "Эллен Александр" будет иметь собственный вес.

– Я понятия не имел, – ответил Энтрери, слегка кланяясь. – Возможно, я должен был попросить о награде прежде, чем спас вас. Или, возможно, я должен сейчас взять вас в заложники и потребовать огромный выкуп.

То, как он это сказал, без малейшего намека на шутку в голосе, бросило Эллен в дрожь. Если бы беседа закончилась прямо сейчас, отчет, который она предоставила бы Джону – если бы она вообще рассказала ему об этой встрече – не был бы благосклонным.

Энтрери заметил это. Это был точно такой же взгляд, как те, что он видел бесчисленное количество раз со времени своего прибытия в эту странную землю. Последний раз от Бастера, но и Билли, и Тревор смотрели на него тем же самым взглядом. Чем больше Энтрери пытался здесь прижиться, тем меньше ему нравился этот взгляд.

– Я не убивал вашего советника.

Эллен была вдвойне потрясена.

– Как? Что? Кто? Нет!

Энтрери покачал головой при ее отказе.

– Если вы только не питаете каких-то вуайеристских фантазий, я не вижу причин, по которым вы могли бы прийти сюда, чтобы увидеть меня. Я не убивал его.

– А могли бы?

Это был некорректный вопрос, и на мгновение Энтрери был застигнут врасплох.

– Любой человек способен вонзить клинок в грудь другого человека. Тот, кто думает иначе – дурак, и долго не проживет. Само по себе, убийство – не плохая вещь, намерение, приведшее к действию, вот что важно.

Энтрери не мог поверить, что эти слова вылетели из его рта, но сказав их, он понял, что это был принцип его жизни. У него не было никаких моральных принципов или священного призвания, но при этом он не убивал и ради забавы. Каждое из его убийств совершалось с какой-либо целью. Должен ли он был оставить знак для кого-нибудь, замести следы или выполнить заказ, каждый раз, когда он пускал в ход свое оружие, он имел на это причину. Это был единственный способ жить в согласии с собой и придерживаться какого-то подобия кодекса чести. Он знал многих убийц в Калимпорте, которые выбирали путешественников наугад, грабили их и убивали. Делали ли они это, чтобы потешить свое болезненное самолюбие или чтобы убить намеченное число жертв, Энтрери не знал, но он никогда не уважал их за это. Без уважения, они никогда не смогли бы заработать доверие. На улицах Калимпорта было известно, что если Артемис Энтрери кому-то не верил, то самой большой заботой этого человека было не то, где он будет обедать в следующий раз, а будете ли он жив, чтобы пообедать.

Намерение, приведшее к действию, было важно. Энтрери только что сказал эти слова. Что они значили для него? Каковы были его намерения? Энтрери полагал, что он и Дзирт, вероятно, совершили одинаковое количество убийств в своих жизнях. В то время как следопыт убивал гоблинов и иллитидов, Энтрери по большей части охотился на людей, но по мнению Энтрери, все жизни были равны. Так значит намерения Энтрери отличались от намерений Дзирта? Энтрери всегда объяснял свой образ жизни тем, что он вынужден убивать, чтобы выжить. Теперь он знал, что эти рассуждения были пометом тролля. Даже если бы Дзирт не указывал на это при каждой возможности, Энтрери в конце концов понял бы это. Он убивал для собственной выгоды и продвижения.

Дзирт боролся за то, чтобы его приняли, когда вышел на поверхность. Только благодаря трудной работе и настойчивости он, наконец, смог заработать уважение нескольких людей. Он легко мог просто убивать любого, кто был против него, и с его способностями, число таких значительно снизилось бы. Второй способ был более быстрым, но теперь Энтрери видел, что он также был более слабым.

Энтрери не сожалел ни об одной жизни, которую он когда-либо забрал, меньше всего о жизни Дзирта, но теперь он видел, что двенадцатилетнему на улицах Калимпорта была открыта каждая дорога, а он выбрал эту из-за жадности и только жадности.

Даже в детстве интеллект Энтрери нельзя было отрицать, и даже при том, что он был сиротой, он мог последовать за детьми знати и прийти в школу. Так же как Дзирт, он мог изо всех сил стараться быть принятым богатыми, и подобно темному эльфу, его способности и интеллект показали бы, что он более чем способен принять этот вызов.

Энтрери видел оба пути, но он также видел, что богатым дельцам и городской знати требовались годы тяжелой работы, чтобы накопить их богатство и еще более тяжелой работы, чтобы удержать его. С другой стороны, он видел детей, всего на несколько лет старше его, живущих в домах пашей и имеющих достаточное количество денег, чтобы им позавидовали даже преуспевающие дельцы.

Ни один способ не был легким, но один из них был намного быстрее, чем другой. В конечном счете, это незрелость и нетерпение юнца создали одного из самых смертельных убийц, которых когда-либо знали Королевства. Теперь этому убийце было сорок лет и он больше не был незрелым или нетерпеливым.