– Меня интересует, каковы ощущения, как человек себя чувствует после того, как побывал так близко к очагу пожара, который, вообще говоря… – она меняет интонацию, переключаясь с задушевной на торжественную, – …который, вообще говоря, на сегодняшний день описывают как самый страшный пожар, КОГДА-ЛИБО случавшийся в Северной Европе.

– Да… – Я откашливаюсь: – Да, это уж совсем ни к черту.

Бекка смотрит на нее, начинает что-то лепетать, временная сотрудница улыбается ей в ответ, с сияющим взглядом костяшкой пальца она аккуратно гладит Бекку по щечке.

– Как ее зовут?

– Бекка.

– Боже мой, какая лапочка.

– Мы, блин, вообще где? – Мой голос звучит как чужой.

– В Бурленге, – отвечает она. – В Бурленге. Вас разве не проинформировали?

Я мотаю головой:

– Нам просто сказали выходить.

– Правительство вмешалось в ситуацию и заказало вагоны из Германии, чтобы справиться с эвакуацией граждан. Что вы об этом думаете?

– Я просто хочу домой.

– Вообще говоря, это случилось после того, как вчера один из поездов простоял четыре часа в Эстерсунде на жаре и троих детей пришлось госпитализировать, а сейчас поступили сведения о том, что двое скончались. Ваша реакция на это?

Левая рука ноет, я перекладываю Бекку в правую.

– Ну, что тут скажешь. Черт знает что.

Она лихорадочно кивает, но я больше ничего не говорю, и интерес, читавшийся на ее красивом личике, начинает чуть заметно угасать, вокруг накрашенных губок проступает слабая морщинка разочарования.

– Да, а сейчас, вообще говоря, уже более двухсот человек погибло в этой ужасающей катастрофе. Каковы ваши мысли о пострадавших, что должно сделать общество?

– Сделать?

– Да! Как мы можем защитить себя? – Я начинаю ее утомлять, она стоит и разминает ногу, осматривая перрон в поисках другого собеседника. – Я хочу сказать, вы же наверняка должны быть сильно разочарованы?

Меня разбирает смех, я склоняю голову чуть набок, отчего повязка становится заметнее, прижимаю к себе Бекку, хорошая получается картинка.

– Разочарован? С чего бы, потому что у меня машина сгорела и семья пропала, а половина волос и… то есть разочарован? Нет, черт подери, не так, я немного взбешен, если начистоту, немного прискорбно, что половина Швеции превратилась в чертов гигантский костер, вы же это хотите сказать, нет? Это и правда совсем не хорошо, нас много, тех, кто негодует от того, что весь мир превратился в чертов ночной кошмар, вы же это хотите сказать?

Она смотрит на меня, в глазах снова вспыхивает блеск, а я как раз этого и хочу, хочу привлечь ее интерес, не желаю продешевить, хочу выдать контент, пробить потолок, как говаривал мой первый начальник, я не в силах противостоять жажде, шуму, голоду.

– Эй? Дидрик? – Сквозь гул пробивается чей-то голос. Темноволосая женщина небольшого роста, со стрижкой паж, в шортах цвета хаки и простой черной футболке, пару лет назад мы вместе работали в одном бюро. – Дидрик? Черт, это и вправду ты. – Худенькая, миниатюрная фигурка, запах пота. – Черт, как у тебя дела-то?

– Юссан. Давно не виделись.

– Я теперь в новостях. В климатической редакции[40]. – Она словно не замечает временную сотрудницу и становится прямо перед ней. – Блин, ты вообще в курсе, что везде засветился?

– Извините, – недовольно вклинивается репортерша, – я тут до вас была.

– Мы с Дидриком старые друзья, коллеги по прошлой работе.

– Дидрик? – молодая журналистка нахмуривает лобик.

Я киваю:

– Да.

Юссан сует мне свой мобильный и тараторит, стараясь перекричать всех:

– Дидрик, поговорим о случившемся, думаю, многим интересно знать, каково это, мы же с тобой вместе работали, на такие вопросы смотрим с одной точки зрения, так что если мы…

– Боже мой, Дидрик? – Временная сотрудница вытягивается на своих высоких каблуках и нависает над Юссан, которая ниже ростом и старше.

– Да?

– Это же вы? – Она прижимает ладонь к уху, вскидывает брови, делает глубокий вдох: – Да, да…

По тону я слышу, что она разговаривает с кем-то другим, потом разворачивается и косится на оператора, который показывает выставленный вверх большой палец.

– Да. Вот так. Дидрик. Я стою здесь, вообще говоря, с Дидриком фон дер Эшем, который только что прибыл в Бурленге со своей дочерью Ребеккой. Дидрик, позвольте задать вам вопрос о том, что вы думаете об обвинении вас во взломе и разграблении чужого жилья?

Юссан высвистала себе оператора, тот встает в сантиметре от конкурента, она спрашивает что-то, но я не слышу, обе говорят теперь наперебой, другие репортеры тоже тянут микрофоны, на меня направлены камеры, мобильные телефоны, как закрытые оконца в другой мир, я выставляю перед собой Бекку, испытывая легкий стыд от того, что использую ее, но гораздо сильнее – чувство злости.

– Видите этого ребенка? Она оказалась на дороге, в дыму, кругом все горело, мы шли несколько часов подряд. Я вломился в чужой дом, чтобы спасти ее. Какие, к черту, обвинения, в чем? В том, что я пытался позаботиться о собственной семье, что я просто хочу пережить кризис, который общество десятилетиями пыталось отрицать? И о котором такие, как ты, беспокоятся, только когда люди умирают, когда все это дерьмо полыхает, когда появляется клевая история, которую можно рассказать, а через неделю забыть о ней, и вот вы уже стоите и рапортуете о какой-нибудь перестрелке в Гётеборге или об афганцах, которые захватили какую-нибудь дыру в Блекинге, или еще о чем-то, это полный крах, будет только… только… – Я запинаюсь, закашливаюсь, чувствую внезапную вспышку боли под ребром.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.