Женщина зарычала, захрипела, и я увидел, как между ее ног изнутри самого женского естества показался темный пушок, растягивая расселину и выбиваясь наружу.

– Я вижу ее вижу! Вижу! – Закричал как дурак.

– Варя, ну еще разок! А теперь замри, дыши ровно и спокойно! Как только выйдет головка можно будет опять!– Лоб девушки покрылся каплями пота, она прикусила губу. Взволнованная, сосредоточенная и настолько красивая, что мне показалось я готов пару раз к черту на рога сбегать и обратно лишь бы видеть ее так близко.

– Есть головка, я держу ее!– с восторгом заорал обхватывая маленькую голову младенца и пачкая руки в крови. Катя подбежала ко мне, оттолкнула и заняла мое место.

– Давай, Варюша, последний раз! Вместе!

Я смотрел на свои дрожащие, окровавленные руки, и думал, что мне только что посчастливилось прикоснуться к одному из величайших чудес природы. Раздался пронзительный плач младенца.

– Это мальчик, как я и говорила. Ах ты толстый карапузище, ну ты нас и помучил! Эй, моряк, у нас получилось! Несите нож!

Я подал ей свой острый как бритва кортик. Ощущения такие будто только что воевал с тысячей пруссаков или прошел через мясорубку.

Через несколько секунд, была перерезана пуповина, девушка прочистила ротик младенца, запеленала его, ласково воркуя.

– Смотрите, моряк, без вас мы бы не справились!

Я с опаской взглянул на розовое, сморщенное личико, малыш часто моргал и щурился, причмокивал крошечными губками, Катя протянула его матери.

– Корми своего мужичка, Варя. Поздравляю тебя! Как назовешь сына?

– А как зовут их сиятельство? Так и назову!– боль наконец-то отпустила несчастную, а при виде малыша на нем отразились все те чувства, которые природой заложены в женщине, когда она становится матерью.

– Их Сиятельство зовут… – и посмотрела на меня своими синими глазищами, вышибая весь дух. Так что руки снова затряслись.

– Григорий Сергеевич Никитин. – ответил и нож из ее рук забрал.

– Да храни вас Бог, Григорий Сергеевич, если бы не вы!

***

Катя мыла руки у раковины, я стоял позади нее.

– Мать с ребенком разместят в лазарете. Это все что я могу для них сделать.

– Я знаю,– сказала Катя, не оборачиваясь – Спасибо вам за Варвару. Она конечно девушка простая, но хорошая. Воровала, что бы семью прокормить. А человек она добрый и честный, муж помер от чахотки, осталась старая мать да сестры, не могла она их содержать. Она вам безмерно благодарна. Всю жизнь на вас молиться будет.

– А ты?

Я тщетно пытался поймать ее взгляд, она смотрела куда-то в сторону, избегая смотреть на меня. И я схватил ее за подбородок, повернул к себе, чтобы впиться взглядом, заставляя ответить.

– Я тоже благодарна. Очень. Я в вас ошиблась.

Ее щеки порозовели, и она опустила глаза, а я внезапно вспомнил о ее свидании с конвоиром и все очарование моментом разбилось вдребезги. Гнев поднялся изнутри, поднимая голову зверя, который жадно заурчал внутри.

– Ну если так благодарна может со мной встретишься вечером, а не с рыжим? Я кажись больше заслужил али нет?

Я увидел, как она побледнела и отшатнулась от него.

– Я не могу! – прошептала едва шевеля губами.

От бешенства потемнело перед глазами, и я сдавил ее подбородок изо всех сил.

– Почему? Он что твой любовник? С ним ты здесь трахаться не будешь. В трюме запру до самого прибытия, а ему башку откручу. Устроила бордель на корабле. Валяться с мужиками ты сможешь там, в ссылке, но не здесь, не при мне!

Я стиснул челюсти так, что захрустели кости. Мне хотелось свернуть ее тонкую шею прямо здесь и сейчас.

– Как вы можете говорить мне такие ужасные вещи? Вы же обо мне ничего не знаете?

На ее глаза навернулись слезы и подбородок дрогнул, но мне было плевать на эти слезы. Они пролиты не из-за меня.

– Не прикидывайся, я видел, как вы беседовали сегодня днем, и слышал, о чем вы говорили. Сколько он обещал тебе за ночь? Я дам в десять раз больше! Сколько?

Схватил за затылок и дернул к себе.

– Не смейте, слышите, не смейте так обо мне думать! Вы ничего обо мне не знаете!

Слезы потекли у нее из глаз, и она попыталась вырваться, но он не дал ей этого сделать, заставляя смотреть себе в глаза, тогда Катя уткнулась лицом в мое плечо и зарыдала.

– Ты что? – это было неожиданно и я растерялся. Тронул кончиками пальцев ее волосы, но погладить не смог. Только смотрел отупевшим взглядом на дрожащие плечи.

– Вы ничего не знаете, как вы можете….– слезы душили ее, и я почувствовал как намокла моя рубашка. Твою ж мать. Прижал к своему плечу сильнее за шею.

– Так расскажи мне. – прошептал ей в макушку, – Доверься! Я хочу все знать о тебе!

Я сам не заметил, что моя ладонь нежно ласкает ее чудесные волосы, а другая прижимает к себе за тонкую талию.

– Расскажи мне все.

– Хорошо… – она прошептала прямо мне в шею едва касаясь горячими губами и заставляя дрожать от этой адской близости, – расскажу. Я встречусь с вами сегодня вечером и все открою, но поклянитесь мне честью дворянина, что если вы не сможете помочь, моя тайна останется между нами.

– Я клянусь тебе!

Блядь! Я это сделал! Я поклялся! Какого хрена знает только сам Дьявол! У меня голова кругом пошла и сердце не просто колотится, а кажется его пару шпаг насквозь пронизали.

Девчонка подняла ко мне бледное лицо, залитое слезами.

– Зачем, я все это делаю, ведь вы погубите меня!

Вырвалась и выбежала из каюты. Хлопнула дверь, и я отшатнулся назад. А ты уже меня погубила. Сам не знаю, что делаю. Мне насрать кто она такая. Отвезу в Архангельск и больше никогда не увижу. И эта мысль страшнее чем мысль о предательстве Родины и товарищей. От этой мысли в глазах темнеет и в груди словно раздирает когтями.

Весь день не находил себе места в ожидании встречи.

Рыжего Ивана отправил на помощь матросам. Ублюдок пытался мне противоречить, злился, не понимая зачем ему выполнять ненужную, чужую работу, но отказаться не посмел. Время замерло, мне казалось, что этот проклятый вечер никогда не наступит. Гребаное солнце не спрячется за горизонт. Еще ни одну бабу я не ждал с таким нетерпением…Баба…не мог я так о ней. Не баба она для меня и слово-то это «баба» не подходит к ней. Сучка – да, девка продажная – да, шлюха…но не баба. Ох, не похожа она на бабу простую. Душою чую.

Болтовня на палубе начала стихать. И эти муки ожидания всю душу изгрызли. Вышел на палубу, посмотрел в воду. Штиль. Вода как розовое зеркало, окрашенное закатом. Заключенные спали на своих тюфяках, набитых соломой. Дьявол. Тысяча гребаных, адских чертей. Кто бы мог подумать, что арестантку ждать буду сильнее чем графиню аль княжну какую-то. Преступницу, воровку, заговорщицу, осужденную на пожизненную каторгу. Совсем крыша съехала. Прав Глеб. Бес меня попутал.

И думать о том, что через несколько дней ее придется отдать в лапы правосудия, отправить на верную смерть? И как мне с этим жить дальше, блядь? А вдруг она не придет? Вдруг к рыжему пошла? Сердце сдавило как в кулак, стиснуло так, что кровь перестала поступать. Втянул воздух поглубже.

Еще раз бросил взгляд на заключенных. Потом сплюнул за борт и подняв повыше воротник пошел к ним. Сбились кучками. Болтают.

– Отбой для кого был?

Громко спросил, и они все дернулись, обернулись на меня. Сегодня с утра приказ отдал не сковывать на ночь. Чай не сбегут. Пусть спят нормально пока можно. И так холод дикий по ночам. Прижмутся к друг другу, обнимутся и теплее будет. Хотя какого хрена меня это должно волновать?

– Начальник пожаловали. А, бабоньки, хорош наш капитан, ох, хорош. Маруська, слюни подбери! Не зыркай на капитана, зеньки повылазиють!

Самая борзая из заключенных – Анфиска руки в бока уперла и на меня смотрит нагло, исподлобья. Другие тоже не отстают. Переглядываются, перешептываются. А я только на одну смотрю. На ту, что сидит в самом конце. В тулуп укуталась, голову склонила. Лицо не видать. Только руки тонкие перебирают складки на арестантском платье. Из-под платка прядь волос выбилась и отливает золотом, блестит даже в полумраке.