Постепенно обида утихала. Теперь уже не хотелось плакать. Он жалеет, что не крикнул этим заносчивым богатеям: «Хоть десять раз затевайте скачки, все равно ваши жеребцы не опередят нашу Рыжуху!»
Доржи явился домой уже под вечер. Прибежал Шагдыр и с гордостью показал монету, которую ему подарил Тыкши.
— Мой Савраска так и лез вперед, а я удерживал его, — объяснил Шагдыр. — Я куплю сахару, и угощу тебя, — пообещал он Доржи.
— Не нужен мне твой сахар. Я лучше сухого кизяка поем… Не хочу я с обманщиком играть.
— Подумаешь… А я похвальную песню Мунко-бабая слышал, — поддразнил Шагдыр.
Доржи очень захотелось расспросить Шагдыра о песне Мунко-бабая, но он удержался.
Что же было после того, как он убежал в степь?
А было вот что.
Улусники заволновались, зашумели:
— Песня, скоро ли похвальная песня?
— Где Доржи?
— Убежал куда-то.
— Не будет похвальной песни! Богачи не допустят!
— Будет!
В середину круга вышел Мунко-бабай.
— Тише! Сам Мунко-бабай начинает похвальное слово! — раздалось сразу несколько голосов.
Похвальная песня — древний, седой обычай. Если на скачках, при покупке или продаже коней зазвучат эти слова величания — все вокруг умолкают, и тут бессильны помешать нойоны, ламы, шаманы.
Мунко-бабай встал посреди круга, степенно оглядел улусников, медленно поднял правую руку. Все смолкли. Даже кони, казалось, перестали ржать, звенеть удилами.
— Как же не быть похвальной песне! Кто это посмел крикнуть? Я скажу свое слово… Много лет уже на всех скачках я благословляю коней-победителей. Но сегодня мне хочется найти самые звучные, самые дорогие слова… Где же Рыжуха? Ну-ка, подсадите меня, друзья, тяжеловат я становлюсь.
Двое мужчин подсадили Мунко-бабая на Рыжуху. Вдали сгрудились тайша Ломбоцыренов, Бобровский, именитые гости. За ними нойоны помельче. В стороне — Мархансай и Ганижаб.
Гордо и радостно оглянулся Мунко-бабай. Он сидит молодцом, будто вот-вот поскачет на этом лихом, горячем коне. Он не спешит начинать свою песню.
Ему подносят большую красивую чашу самой хмельной араки, какая нашлась у собравшихся. Он высоко поднял эту чашу. Левую руку старик прижал к сердцу. Поводья Рыжухи держат Еши и Дагдай.
Грива Рыжухи украшена разноцветными хадаками. Все удивляются, что у нее даже бока не потемнели от пота, будто она не пробежала несколько верст по знойной степи, а паслась на прохладном лугу. Рыжуха так несмело мотает головой, точно стыдится, что обогнала всех красавцев скакунов, посрамила их кичливых хозяев.
Через край полна радостью улусная беднота. Через край полна чаша в руке старого Мунко-бабая. Вот он еще раз оглядел толпу и начал свое похвальное слово — складно и медленно. По обычаю, он помянул имена важных лам и знатных нойонов, а потом заговорил о тем, чего с нетерпением ожидал народ:
Прославленный скакун — хулэг — родился
В нашей привольной степи.
Смелый ездок появился
В славном нашем улусе.
С орлами состязаясь,
Рвался вперед скакун.
С песней его сравню я
И в песне его прославлю.
Казалось: из ушей высоких
Сизые дымки струились.
Казалось: из-под копыт кремневых
Искры живые взлетали.
Славу тебе принесли, Рыжуха,
Быстрые твои ноги.
Летай по степи вольной орлицей,
Пусть неразлучна будет с тобою
Долгая вечная слава,
Лучший скакун наш,
Хулэг всех хулэгов,
В улигерах воспетый конь!
Славься, Еши Жамсуев, счастливый!
Победа Рыжухи тебе награда,
Славься и ты, отважный,
Сильный и ловкий мальчик Доржи.
Мунко-бабай еще выше поднял над головою тяжелую» чашу.
Славься во веки веков
И народ мой родной,
Все, кто стоит вокруг!
Да разве упомнишь все, что сказал в тот раз старый Мунко.
А Доржи ничего этого не слышал. Ему рассказал о слове Мунко Еши Жамсуев. Доржи хотел узнать все-до капельки — как говорил Мунко-бабай, как надели на Рыжуху-победительницу дорогую узду, обернутую алым» сукном, и как поднесли Еши Жамсуеву шелковый синий халат.
Доржи жалко, что он не видел всего этого. Было лишь одно утешение: на будущих скачках он опять всех на Рыжухе обгонит и тогда уж сам, своими ушами, услышит похвальное слово, сложенное народом, рожденное в добрых сердцах мудрых людей.
СЕРЕБРЯНЫЕ УЗОРЫ
С каким нетерпением ожидал Доржи скачек, и вот они прошли. Что принесет завтрашний день — огорчит или обрадует? Доржи думал: дядя Хэшэгтэ рассказал ему уже обо всем, что знал. Но оказалось — у дяди еще много припасено всякой всячины. Наверно, можно долгие-долгие годы прожить вместе с ним, и все равно каждый день будешь узнавать от него что-нибудь новое.
А произошло вот что.
Сундай привез из Боргоя дяде Хэшэгтэ его сундучок.
Сундучок оказался совсем не таким, каким его представлял себе Доржи. Крышка у него совсем горбатая — поставь на нее чашку чая, разольется. Он обит железной лентой, как бочонок обручами перетянут. И настоящий замочек — маленький, с наперсток, — висит на нем, словно что-то караулит.
— Дядя Хэшэгтэ, почему вы свой сундучок в Боргое оставили?
— А ты попробуй его поднять. Не смотри, что маленький, он тяжелый. От вас буду уходить, тоже оставлю. Потом попрошу с кем-нибудь его отправить.
— А что в этом сундучке? — глаза у Доржи заблестели.
— Ты лучше спросил бы не о Том, что в сундучке лежит, а о том, какая пища в этом котле варится, — дядя показал на свою лысеющую голову, а когда увидел расстроенное лицо мальчика, добавил: — Ничего, потерпи… Открою — увидишь.
В тот день Доржи напрасно ждал — дядя так и не открыл сундучок. Что бы сказал дядя, если бы Борхонок начал рассказывать улигер, дошел до самого интересного места и вдруг сказал бы: «Завтра приходите, завтра закончу»? Разве хорошо было бы? Как дядя этого не понимает! Лучше бы он совсем не привозил этот сундучок. Конечно, в нем спрятаны какие-то очень интересные вещи, иначе дядя не стал бы его всюду возить с собой, не стал бы запирать настоящим замком. Неужели он так и не откроет? Может быть, ключик потерял в дороге? Мальчику почудилось, что в сундучке кто-то тихо-тихо посвистывает, шевелится.
…Вот открывает дядя Хэшэгтэ свой сундучок. Внутри сундучок сделан из чистого золота, сияет так, будто в нем очень долго жило само солнце. На крышке звезды горят… Их так много, как на зимнем небе. Горят, хоть зажмуривайся…
Из сундучка выпорхнули три белые-белые птицы. Головки у них алые, лапы желтые. Сели птицы на золотую крышку. И вот — одна загадки стала загадывать, вторая песенку запела, а третья начала улигер рассказывать. Доржи очень захотелось погладить их, приголубить. Потянулся рукой, но птицы вспорхнули: и улетели…
Доржи открыл глаза. Было еще рано, даже мать спала. На сундучке по-прежнему висел замочек… Может быть, и в самом деле в сундучке живут птицы, которые и петь и говорить могут. Ведь рассказывают же, что в городе люди ходят с умными птицами и те все-все говорят человеческим голосом. Если пройдет глупый человек, птица узнает и при всех скажет… Сидит птица на красивом сундучке, и сундучок сам все время песня поет. Может, и у дяди такой сундучок? Может, он его в городе купил?
