«Надо сдаваться»,— решил Чжан. Все плыло у него перед глазами, ноги подкашивались, в ушах свистело. Он плюхнулся на землю, зарывшись головой в цветы.
— Все! Извини! — сказал Сяопо, вытирая пот со лба и плеч.
— Все! Извини! — с трудом шевеля губами, произнес Чжан, лежа на земле среди ярко-красных цветов.
Наблюдатели помогли Чжану подняться, а он, держась за живот, сделал вид, что ему на все наплевать, и сказал:
— Вот досада! Эти цветы совсем не пахнут. Сяопо взял кораблик и понес его на спортплощадку. Там, возле кустарника, его ждала Сяоин.
— О, Сяопо! Сяопо! Я все видела. Ты отлупил Чжана, ты отомстил за меня! Отомстил! — Сяоин от удовольствия даже ножкой топнула.
— Вот твой кораблик, Сяоин! Береги его и никому не отдавай,— сказал Сяопо.
«А что я вздул Чжана, это хорошо, по крайней меде не будет больше девочек обижать. Спина у меня пройдет — это ничего» — так рассуждая сам с собой, Сяопо вошел в класс.
Что и говорить! Драка — дело трудное.
8. СЯОПО СБЕЖАЛ С УРОКА
Шел урок арифметики. Учитель держал палочку и мел. Он написал на доске две семерки, откашлялся и, слегка стукнув палочкой по доске, громко спросил:
— Сяоин! Сколько будет семью семь?
Сяоин встала и, переминаясь с ноги на ногу, опустив голову, молча смотрела на бумажный кораблик, который лежал перед ней на столе.
— Отвечай же! — Снова стукнула палочка.
Сяоин посмотрела по сторонам, надеясь на помощь товарищей, но все сидели опустив голову, словно обдумывая что-то очень важное.
— Говори! — Палочка учителя нервно застучала по столу.
Чжан, сидевший на задней скамейке, тихо сказал:
— Семью семь — это два раза по семь. Не поднимая головы, Сяоин сказала:
— Семью семь — это два раза по семь.
— Что? — Учитель словно не расслышал.
— Две семерки — это два раза по семь,— повторила Сяоин и, вздохнув, села на место. Потом добавила: — Так сказал Чжан.
— А? Чжан? — Учитель, казалось, не знал, как ему поступить, но тут же обратился к Чжан Туцзы: — Две семерки — это сколько? Отвечай быстрее!
— Не спрашивайте меня, учитель! — заявил Чжан.— Цифра семь — очень скучная цифра, ничего интересного в ней нет.
Учитель поглядел на семерку, написанную им на доске,— она и правда выглядела не очень весело.
Сяопо посмотрел на Чжана и одобрительно захлопал в ладоши. Стукнув палочкой по столу, учитель спросил:
— Кто хлопал?
Сяопо все очень любили в классе, и никто его не выдал. Сяопо сам признался:
— Это я хлопнул, учи…— Он не выговаривал полностью «учитель», а произносил только первую часть слова, немного нараспев: «учи-и…»
— Ты? Зачем?! — крикнул учитель.
— Семерка действительно какая-то некрасивая. Вот восьмерка — дело другое: она похожа на две маленькие сережки, или на тыкву-горлянку, или на два слипшихся леденца…
Не успел Сяопо договорить, как все хором закричали:
— Мы любим леденцы! Хотим леденцов!
— Сколько будет семью семь, я спрашиваю тебя! — закричал учитель, изо всех сил стукнув своей палочкой.
— Я еще не кончил, учи-и… На семерку смотреть противно, даже говорить о ней не хочется. То ли дело восьмерка! Дважды восемь — шестнадцать; четырежды восемь — тридцать два; пятью восемь…
— Я спрашиваю, сколько будет семью семь? Зачем же ты говоришь о какой-то восьмерке! — Учитель так разволновался, что не заметил, как положил в рот кусочек мела, пожевал и проглотил его, затем уселся за стол и стал распекать учеников: — Не выучили! Ничего не знаете! Безобразие! Позор!
— Дважды восемь — шестнадцать; четырежды восемь — тридцать два; пятью восемь…— продолжал считать Сяопо.
Тут все зашумели, каждый на своей грифельной доске принялся писать цифру «восемь».
У Сяопо восьмерка получилась большой, он повернул доску боком и показал ребятам. Как интересно! Если на восьмерку смотреть сбоку, она похожа на очки.
Все стали поворачивать свои доски — действительно как очки.
А если нацепить очки на нос… .
Чжан положил доску себе на нос, будто очки.
— Девятка тоже интересная цифра. Перевернешь ее вверх ногами — и получится шестерка.— Сяопо написал на доске цифру «девять», потом перевернул доску, так и есть: шестерка!
Все дружно принялись рисовать девятки, переворачивали доски и кричали: «Превратись в шестерку!» Поднялся страшный шум. У некоторых доски с грохотом попадали на пол.
Учитель не мог справиться с учениками. Он встал, бормоча что-то себе под нос, прислонился к доске и задремал.
Тут ребята повскакивали со своих мест и тоже закрыли глаза. Одни дремали стоя, другие снова сели и, облокотившись о стол, заснули. Чжан боролся со сном и таращил глаза, но в конце концов и он уснул, да еще захрапел.
Сяопо немного постоял, затем тихонько вышел во двор. Он шел, приговаривая:
— Всем нравится восьмерка, а учитель не понимает этого и спрашивает о семерке. Надо бы найти его маму, пусть поколотит его за это.
Собственно говоря, Сяопо любил учителей, но взгляды у них несколько расходились. Сяопо нравилась восьмерка, а учитель почему-то спрашивал о семерке. Сяопо хотелось петь песни, а учитель велит писать диктант. Кто может сладить с этими учителями!
Едва выйдя за ворота, Сяопо сразу же забыл о том, что произошло на уроке арифметики. Теперь его заботило лишь одно: чем заняться. Он ничего не мог придумать и решил побродить по улицам. Он шел, глядя под ноги. На земле валялась кожура от всяких плодов, обрывки бумаги. Сяопо поддавал каждую находку ногой и, словно футбольный мяч, швырял в пруд. Это он делал для того, чтобы старые тети, у которых очень маленькие ножки, не споткнулись. Иногда попадались камешки, и он ногой вдавливал их в землю. За последнее время пальцы на ногах его стали очень подвижными. Будь они подлиннее, их можно было бы употреблять вместо палочек для еды. На дверях магазина, где торгуют иностранными товарами, висел очень красивый мяч. Сяопо потрогал его и принялся раскачивать туда-сюда, туда-сюда, точь-в-точь как маятник на школьных часах. Вот было бы здорово, если бы вместо маятника у часов был мяч. Захочешь — снимешь его и поиграешь в футбол, надоест играть — повесишь обратно. Очень удобно! Кстати, зачем у часов маятник? Вот бы узнать! Учителя спрашивать бесполезно — спросишь его о маятнике, а он тебе свое: сколько будет семью семь? О! В магазине есть еще мячики для пинг-понга, иностранные куклы, губные гармошки и масса других интересных вещей, но все это на витрине, даже потрогать нельзя; можно только прилипнуть носом к стеклу, смотреть и мечтать о том счастливом времени, когда появятся деньги и можно будет купить хотя бы губную гармошку. Нет, лучше мячик для пинг-понга, по крайней мере, он поиграет с сестренкой и даже даст ей выиграть, чтобы не ревела. Ей нельзя плакать, потому что кожа у нее на лице очень нежная.
Когда он вырастет, непременно обзаведется лавкой. Чего там только нет! Всякие-всякие мячики, губные гармошки, разноцветный мел, масляные краски. Но увы! Всего этого не купишь. А если бы они с сестренкой могли целый день играть такими великолепными игрушками, то никогда не скучали бы. Хорошо бы еще позвать Наньсина. Но ему наверняка нужен только жареный хворост.
В мясной лавке вывешены утки, куски жареной свинины, сухие колбаски из солонины. Но трогать этого нельзя! Запачкаешь — как потом люди есть будут? Сяопо всегда заботился о благе других. Кстати, как пишется слово «благо»? Забыл! Нет, вспомнил! Ой, опять забыл!
Сяопо и не заметил, как очутился на проспекте. Больше всего ему нравился чайный магазин. У входа мальчишки-служащие обычно перебирали чайные листочки. И они так приятно пахнут!
В витрине висят очень красивые квадраты, круги, шестиугольники. Они сделаны из чайных листочков, наклеенных на разноцветную бумагу; на бумаге нарисованы цветы. Сяопо всегда стоит у витрины, по крайней мере минут десять. Это место знаменито еще и тем, что здесь мама нашла старшего брата! Непонятно только, почему именно здесь? Ведь на этой улице много прудов. Сяопо поглядел в воду: может, и он кого-нибудь найдет. Но в воде никого не было, только зеленая лягушка. «Чем бы еще заняться? — стал соображать Сяопо и вдруг подумал: — Брат, наверно, сначала тоже был лягушкой».
