– Ничего. Пусть еще немного помучается и осознает свое ничтожество. Это будет способствовать внушению ему мысли: подлинное могущество достигается только благодаря нам.

Во время заседания Совета Мрака в московскую мастерскую Которского вошла высокая стройная женщина лет двадцати с небольшим. На ней было нелепое, хотя и очень модное, платье. Длину тонких ног еще более подчеркивали туфли на высоком каблуке. Шею украшало безумно дорогое колье.

Улыбнувшись на манер американской кинозвезды, женщина представилась:

– Лидия Кравчук. Или, если угодно, просто Лида.

– Чем могу быть полезен вам?

– Ах! Я сгораю от желания иметь свой портрет, написанный самим Которским.

– Вас не смущает цена?

– Цена? О! Я уже успела забыть о ценах. Главное, чтобы вещь мне нравилась.

– Однако портрет – не вещь, а произведение искусства.

– О да! Разумеется. Именно поэтому я готова все отдать за портрет. Я – самая красивая женщина мира и мою внешность нужно запечатлеть на полотне, которому предстоит жить в веках.

– Вы очень молоды. Сравнить себя со всеми женщинами мира – на это не хватит человеческой жизни, – с плохо скрываемой иронией проговорил Которский.

– Я ни за что не стала бы заниматься этим скучным занятием. К тому же, подлинная красота ни с чем не сравнима. Вам должно быть известно, что на конкурсе красоты в Нью-Йорке меня избрали «Мисс Мира».

– Признаться, я никогда не смотрю конкурсы красоты.

Которский, действительно не интересовавшийся подобными мероприятиями, но произнося эту фразу, вспомнил однажды рассказанную ему историю о том, как один из заправил московских мафиози истратил несколько миллионов, не только в рублях, но и в долларах, чтобы довести свою дочь, обладающую внешностью стандартной манекенщицы, до титула чемпионки мира по части женской красоты.

– О! Вы так много теряете! Нет ничего красивее и величественнее. К тому же, красавицам было бы приятнее, если бы великий художник сам обращался к ним с предложением написать портрет.

– Художники склонны находить еще никем не открытую красоту.

– О! Моя настоящая красота еще никем не открыта. Вы будете первым, кто сумеет это сделать.

Уловив на себе проникающий в мысли взгляд Которского, она добавила:

– Я имею в виду «первым» не в физическом смысле.

Которский не испытывал ни малейшего желания рисовать портрет женщины, чьи внешние данные, а, тем более внутренние, не представляли ценности для коллекции красивых женщин, переселяемых на полотно. В дополнительных деньгах у него не было нужды. Чтобы женщины оставили его в покое, он решил назвать десятикратную цену.

– Портрет будет стоить вам один миллион долларов.

– Думаю, что он будет стоить неизмеримо дороже, но не только благодаря вашему искусству, но и тому, что на нем буду изображена Я. Однако я слышала: заказать протрет у вас стоит сто тысяч долларов.

– Что поделаешь… Деньги обесцениваются, – цены растут.

– Так это рубли обесцениваются. Доллар – твердая валюта.

– Если названная цена слишком высока для вас, я могу порекомендовать вам другого художника.

– Нет, я хочу портрет, написанный вами.

– Возможно, что примерно через полгода я смогу найти время и приступить к работе.

– Полгода?! Так долго?! За свой портрет, написанный великим мастером, я готова отдать душу дьяволу! И тело в придачу. Но если бы он был похож на вас, я бы сделала это с удовольствием.

Которский подумал, что ему будет не легко избавиться от этой женщины и, после некоторого раздумья, решил ее проучить.

– Предлагаю вам портрет на выбор. В одном случае я исполню его в вашем вкусе. Поверьте, краткого общения с вами было мне достаточно, чтобы оставить о нем представление. В этом случае вы оплачиваете мою работу. Но могу изобразить вас такой, какой вы видитесь мне в перспективе. В этом случае я не возьму денег за портрет.

– О! Я жажду увидеть себя глазами маэстро! Но мне хотелось бы иметь два портрета.

– То есть, один портрет вы хотите иметь в собственном вкусе?

– Нет. Пусть оба будут в вашем вкусе. Только на одном я должна быть одетой, но я еще не решила, какое платье избрать. А на другом – обнаженной.

– Понятно. С какого же портрета мы начнем?

– С того, где я изображена обнаженной.

После этих слов женщина обнажилась столь быстро, что художник не успел ее остановить.

– Ну что же, приступим к работе, – с затаенной угрозой в голосе проговорил Которский.

– Где мне расположиться?

– Присядьте, пожалуйста, на диван.

– Какую мне позу принять?

– Какую заблагорассудится. Женщина на этот счет изобретательнее мужчины.

– Хорошо.

Лидия расположилась на диване в позе, показавшейся ей наиболее завлекательной.

Которский с каменным лицом подошел к мольберту. Кисть в его руке двигалась с фантастической скоростью. Воцарилась мертвая тишина. Лидия попыталась ее нарушить.

– Какой преданностью искусству надо обладать, чтобы так бесстрастно взирать на обнаженную красоту.

– Прошу не отвлекать. Это мешает работе.

Примерно через два часа портрет был закончен. Надо отдать должное упорству Лидии: за это время она почти не шелохнулась.

– Вы можете одеться.

– Но здесь так жарко.

– Как вам угодно. Когда краски высохнут, я покрою портрет лаком и пришлю его вам.

– Вы не мужчина, а кремень. Неужели вы равнодушны к женщинам?

– Не смею вас больше задерживать.

– Я сгораю от нетерпения взглянуть на портрет.

– Только после того, как я покрою его лаком и помещу в достойную раму. Мне хочется представить вашему первому взгляду во всех отношениях законченный шедевр.

– О! Я вас понимаю. Женщина тоже не хочет показываться людям, пока не закончит свой туалет. Может быть, мы выпьем за то, чтобы портрет жил в веках?

– Я не пью спиртного.

– Оригинально. Тогда налейте мне виски, а себе – минеральную воду.

Которский подошел к бару, достал бутылку виски и золоченый бокал, поставил их на столик и подкатил его к дивану.

– Вы себе ничего не налили! Я хочу выпить с вами на брудершафт.

– Извините, но я пью лишь когда испытываю жажду, – подойдя к женщине почти вплотную и жестко глядя в ее глаза, произнес Которский.

Вдруг Лидия закричала, сотрясаемая мелкой дрожью. Ее глаза расширились и замерли, прикованные к чему-то ужасному.

Которский обернулся. Перед ним стояли две человеческих тени. Однако люди, которые должны были бы их отбрасывать, отсутствовали. Это означало, что его срочно вызывают в замок. Тени заключили Которского в свои объятия, и он в то же мгновение оказался в замке.

Увидев, не укладывающееся в ее понятиях, исчезновение художника, Лидия потеряла сознание. Когда она пришла в себя, то первым делом налила полный стакан виски и выпила его одним залпом.

На цыпочках, с замирающим сердцем, женщина подошла к портрету.

С полотна на нее смотрела отвратительного вида обнаженная старуха, забравшаяся на диван и принявшая позу соблазнительницы. Тем не менее, несмотря на разницу в возрасте, она уловила поразительное сходство между собой и старухой.

– Мерзавец! Негодяй! – с этими словами она выбежала из дома художника.

Лидия пробежала целый квартал и только тогда до нее дошло, что на ней нет одежды. К счастью, ей удалось быстро остановить машину, доставившую ее домой.

Боль, в конец измучившая Рока, неожиданно утихла, словно на нее набросили покрывало непроницаемой тьмы. Зато сознание приобрело исключительную ясность. Почувствовав на себе взгляд, он открыл глаза.

У кровати стоял человек в черной рясе, белом парике и маске.

– Я Бербул – хозяин этого замка.

– Пока я еще не умер, замок принадлежит мне.

– Я позволил тебе думать так с первого дня твоего проникновения сюда. Теперь ты должен узнать правду.

– Твое имя мне ничего не говорит.

– Я принадлежу другому миру. Ты не сможешь составить о нем ни малейшего понятия до тех пор, пока не научишься видеть в абсолютной тьме. Я имею ввиду отсутствие не только физического, но и астрального света.