— Ха-ха! Да ведь он угодил в сторожевую будку! — весело крикнул мужчина в круглой, как блин, кепке.

Дорога стала круто подниматься в гору, и машина медленно полезла вверх, с трудом преодолевая подъём. Мотор вдруг стал подвывать, издавая какие-то странные жалобные всхлипы.

— Дядя Симон, — спросил Давид своего нового друга, — наверное, машине сейчас трудно, да?

— Конечно, трудно. Тут, наверху, разрежённый воздух, вот ей и дышится тяжело: не хватает кислорода. Пожалуй, ей надо помочь. Эй, Амо! Слышишь, как трудно приходится нашей старушке? Останови-ка, а? Давай попросим пассажиров пройтись вверх пешком.

Все, умолкнув, прислушались: сердце у машины и в самом деле работало натужно, с перебоями. Амо остановил автобус, и все пассажиры вышли и отправились в гору пешком. Веяло горной прохладой, вдали в закатных лучах солнца виднелась снежная шапка Арарата. Давид, держась за руку Симона, шагал вместе со всеми за ползущей вверх машиной.

Скоро автобус достиг перевала, а спустя двадцать минут подошли и пассажиры. В хвосте плелась старуха в тёмном платке, а впереди неё — весельчак с красным как перец носом.

— Небось устала, мамаша? — снова принялся балагурить Симон. — А каково было бы машине всех вас тащить в гору?

— Э-э, что там говорить, сынок, — сказала старуха, тяжело отдуваясь. — Конечно, жалко её, хоть и не живая тварь. — Отдышавшись, она с озабоченным видом подошла к автобусу, дёрнула ручку дверцы и… тут же испуганно отпрянула назад: из машины с весёлым хрюканьем вывалился розовый поросёнок — морда вся перепачкана в красном вине, глаза косят. Шлёпнувшись на землю, поросёнок с трудом встал на ноги и, радостно повизгивая и шатаясь из стороны в сторону, пошёл куда глаза глядят.

— Вай, да эта свинья, кажется, вылакала всё моё вино! — первым опомнился хозяин бурдюка. — Господи, она, наверно, ничего мне не оставила!

— Чей это поросёнок? — еле сдерживая смех, спросил Амо, открывая дверцу водительской кабины. — Мы же предупреждали: возить домашних животных в пассажирском автобусе запрещено!

— Мой, мой! — запричитала старуха в тёмном платке. — Везу дочке в подарок! Вай, так я и знала, что он вылезет из корзины. Чтоб ему провалиться в землю!

Все покатывались с хохоту, глядя на пьяного поросёнка, беззаботно машущего колечком закрученного хвостика.

— Да вы поглядите, поглядите на него, как его шатает! Ха-ха-ха! Совсем окосел, бедняга!

— Нализался так, что еле на ногах стоит!

— А что вы удивляетесь? — спросил мужчина в полосатой рубашке. — Я читал: свинья — это единственное животное, которое по доброй воле пьёт спиртное. Это было напечатано на страницах «Недели».

— Всю дорогу не давала мне житья, а сама, оказывается, незаконно везла в корзине пьяницу поросёнка! — весело напустился на старуху старик с красным как перец носом.

— А ты лучше помалкивай, — огрызнулась старуха. — Рядом с таким выпивохой, как ты, самая добропорядочная свинья и то станет пьяницей.

— Дурной пример заразителен, ха-ха-ха! Это уж точно, отец, — расхохотался Симон.

Наконец подвыпившего поросёнка водворили в корзину, и автобус тронулся в путь. Дорога теперь шла под гору, и машина больше жалобно не стонала. Но старуха в тёмном платке ещё долго не успокаивалась: она то и дело отвешивала тумаки пьяному поросёнку, сердито при этом приговаривая:

— Какой срам! Везу в подарок пьяного поросёнка. Что люди скажут, а? Вай, чтоб провалиться тебе в землю! — И старуха шлёпнула поросёнка по розовой спине. В ответ раздался добродушный визг.

— Что скажут люди? — рассмеялся Симон. — Скажут: свинья всегда останется свиньёй! Что с неё взять!

Жёлтое, как круглая дыня, солнце опускалось за город, когда они въехали в Ереван. Давид припал к окну и не отрываясь смотрел по сторонам — тут всё ему было в диковинку: и огромное множество людей на улице, и потоки автомашин, и многоэтажные дома — всё-всё. Утомлённые дорогой пассажиры молча глазели по сторонам.

Спустя десять или пятнадцать минут Амо остановил автобус на одной из стоянок ереванского автовокзала.

— Погоди-ка, — задержал Давида Симон, когда тот собрался было выйти вслед за последними пассажирами из автобуса. — А где живёт эта твоя тётя Марго, знаешь?

Амо, который всё ещё сидел на водительском месте, тоже посмотрел на мальчика вопросительно. Он большим клетчатым платком вытирал пот с лица и шеи.

— Я же говорил: рядом с привокзальной площадью — там, где стоит памятник Давиду Сасунскому.

— А как туда пойти, знаешь? — спросил Амо.

— Вай, разве ты не знаешь, что он в первый раз приехал в Ереван? Откуда же ему знать, как туда добираться? — спросил Симон.

— А вы мне объясните, и я дойду, — сказал Давид.

— Туда надо ехать, а не идти, — сказал Амо, пряча в карман платок. — Это во-первых, а во-вторых, деньги у тебя есть на транспорт?

— Конечно, вот! — Давид сунул руку в карман и достал горсть мелочи: среди множества медяков блеснуло несколько серебряных монет.

Симон задумчиво поглядел на Давида, почесал в затылке, потом вдруг сказал Амо:

— А что, если я свезу парнишку к его тётке на нашей колымаге?

— А диспетчер? — Амо с сомнением посмотрел на своего напарника. — Он же будет рвать и метать.

— А ты придумай, что ему сказать. Ну скажи, что у меня сын родился, что ли, и я должен был срочно поехать в родильный дом, или что-нибудь ещё. Ну придумай сам, что ему сказать, ладно? А я мигом обернусь туда и обратно.

Давид стоял и слушал их, с надеждой поглядывая большими глазами на своих новых друзей. Амо посмотрел на мальчика, потом вдруг улыбнулся ему и согласно махнул рукой.

— Ладно, давай. Только по-быстрому.

Пустой автобус громыхал в этот предвечерний час по людным улицам Еревана. Давид только и успевал вертеть головой то вправо, то влево: столько кругом было для него интересного!

Наконец Симон остановил автобус на привокзальной площади, у края тротуара.

— Вот, вот Давид Сасунский! — взволнованно воскликнул мальчик, вскочив с места и показывая рукой на памятник, стоящий посередине бассейна. За памятником возвышалось красивое здание железнодорожного вокзала с гербом Армении на башне. — Я его сразу узнал — это он!

Давид с немым восхищением смотрел на богатыря, сидящего на своём коне, о котором народ сложил столько легенд. Густая грива коня развевалась по ветру, ноздри широко раздуты, высоко подняты передние ноги, словно конь вот-вот оторвётся от скалы и умчит Давида Сасунского на новый ратный подвиг во славу своего отечества. Мальчик и не помнил, сколько времени он стоял неподвижно, не в силах оторвать восхищённого взгляда от громадного памятника, как вдруг он почувствовал на своём плече руку Симона.

— Ну как, нравится?

— Очень…

— Ну вот, твоя мечта и сбылась: ты своими собственными глазами увидел Давида Сасунского. А теперь вылезай скорей из автобуса — мне надо спешить назад, на автовокзал. Амо, наверное, совсем заждался меня. — Давид открыл дверцу. — Постой, а адрес своей тётки ты знаешь?

— Да, — соврал Давид. Ему не хотелось задерживать Симона дольше, хотя расставаться с ним ему было очень и очень жаль. — Она тут рядом с вокзалом живёт.

«Пусть едет, — подумал он, — а то Амо его ждёт не дождётся на автовокзале. А я кого-нибудь спрошу, и мне покажут дом тёти Марго».

— Ну тогда будь здоров, Давид! Удачи тебе!

— И вам тоже! Спасибо за всё, дядя Симон!

Когда автобус огибал площадь, Симон высунулся из окна кабины и приветственно махнул Давиду рукой. Мальчик тоже помахал ему рукой и смотрел вслед автобусу до тех пор, пока машина не исчезла за поворотом; потом он, сунув руки в карманы, двинулся к бассейну, у которого стояло несколько человек. «Наверное, тоже приезжие», — подумал мальчик. Потому что люди эти стояли и любовались статуей Давида Сасунского и о чём-то между собой горячо спорили. Давид тоже стал у края бассейна и принялся внимательно рассматривать памятник. Так вот каким был человек, совершивший столько славных подвигов! Богатырь, он защищал слабых и обездоленных и наказывал жестоких и несправедливых. Мальчик, словно его пригвоздили к земле, стоял и всё смотрел, смотрел на легендарного героя… Давид не заметил, как погас день и зажглись уличные фонари, не заметил, как на здании вокзала вспыхнула неоновая надпись «Ереван», осветив над ним герб Армении.