Фаруха некоторое время шелестела в углу, а Таня разглядывала непонятные письмена на стенах, будто они могли открыть свой тайный смысл, если долго вглядываться. Но письмена молчали, в отличие от хозяйки дома, которая приволокла небольшой шуршащий свёрток. Она развернула тонкую бумагу и достала оттуда совершенно обычное платье-балахон пыльно-желтого цвета, насколько Таня могла видеть в темноте. Некоторое время Фаруха держала его на вытянутых руках и рассматривала, словно оно имело какую-то ценность, а потом медленно протянула Тане:

— Вот. По-честному.

Платье оказалось из плотной шершавой ткани, которая немного царапала кожу и пахла пылью. Но оно было относительно чистым и целым, простым, но тёплым. На пояс ей Фаруха накрутила простую верёвку с узелками-шишечками на концах, на плечи Таня накинула плащ, который отказалась отдавать. Вот и славно. Зеркала в доме не было, но она была уверена, что теперь узнать в ней сбежавшую гостью богача Амина было не просто.

— Всё, — развела руками Таня, довольная обменом. Чужого шёлка и каменьев, которых она не просила, было не жаль. — Я иду.

Фаруха прижимала к груди вымененное сокровище и смотрела на гостью и одновременно мимо неё.

— Да, провожать меня не надо, — продолжала Таня по-русски. — Пойду по-тихоньку. Да. Прощай, странная женщина. Пусть хоть тебе эти тряпки принесут счастье, — она отсалютовал двумя пальцами и, пригнувшись, чтобы не стукнуться об измазанную пеплом притолоку, вышла на улицу. Ночь распахнула ей мерзлые объятья, дохнула холодом.

Пусть в нищем домике не было окон и не горела печь, он хотя бы защищал от ветра, который злорадно подхватил полы плаща. Таня запахнула его плотнее, поежилась. Осмотрелась. Справа осталась дорога, которая сейчас пряталась за деревьями, влево уходила стена, в которой должны были быть ещё ворота и где Таню никто не додумается искать. Она сделала несколько шагов в темноту и вдруг почувствовала отчаянное ледяное одиночество, настолько сильное, что она замерла. Захотелось скулить. Таня сжала зубы, до боли впилась ногтями в ладони, заставляя себя сделать еще шаг. Нельзя раскисать! Нельзя бояться или страдать. Никто её не пожалеет и никто не поможет, только она сама выдернет себя за волосы из этой трясины, как сделал когда-то небезызвестный герой. Когда вариантов нет, нужно просто ставить одну ногу перед другой и делать шаг. Таня так и поступила. На деревянных замёрзших ногах она дошла до забора и остановилась, не решаясь идти дальше. Глубоко вдыхала свежий воздух, наполненный запахом травы, земли и человеческих жилищ, смотрела влево, туда, где в темноте высилась махина городской стены.

Тук-тук-тук.

Таня подпрыгнула от неожиданности и обернулась. Рядом с ней стояла Фаруха, снова подкралась, как лисица, и перекатывала в руке неизменные шарики.

— Куда ты идешь? — спросила она.

"Я не знаю", — хотела сказать Таня, но подумала и ответила коротко:

— Дом!

Платья при Фарухи уже не было, наверняка замотала в свои шуршащие бумажку и утащила в угол, как крыса кусок хлеба. Она посмотрела на Таню с хитрым прищуром, растянула губы в улыбке. Рот с испорченными зубами показался пугающим чёрным провалом.

— У меня ещё кое-что есть для тебя, да-да-да, — пропела она. — Мои камушки скажут, что осталось позади, что ждёт впереди. Они никогда не врут, мои милые, никогда. Иди сюда, скорее, — Фаруха схватила гостю за плащ и потянула вниз, к земле до того, как та успела отказаться. Руки у неё оказались на удивление сильными, какими бывают у сумасшедших, поэтому у Таня послушно бухнулась на колени прямо на мокрую траву.

— Ты что делать? Я идти! Ты что?

Фаруха поставила свечу и разгребала землю ладонью, расчищая ровную площадку. Она была совсем рядом, от неё пахло потом, и немытыми волосами, и безумием, и она то и дело дергала Таню, заставляя пригибаться ближе, чтобы лучше видеть. Камни оказались непростыми. На них были выгравированы значки, похожие на руны, и Таня протянула было руку, чтобы взять один и рассмотреть поближе, но Фаруха больно ударила её по ладони.

— Не трогай! Это мои камушки, мои друзья, моя любовь. Я тебе пальцы выдерну, если будешь их тянуть! — смысл Таня не поняла, но злобного шипения было достаточно, чтобы догадаться, что до камней лучше не дотрагиваться.

А Фаруха сгребла их в руку, погладила, что-то пошептала, подышала, смотря на гостью, которая замерла рядом, поражённая сюрреализмом происходящего, а потом коротко вскрикнула и кинула камни на землю.

Тук-тук-тук — покатились, рассыпались камушки. Фаруха жадно склонилась над ними, и даже Таня, подталкиваемая суеверным интересом, попыталась что-то разглядеть. По её мнению, упали кости совершенно случайно, и в слабом лунном свете было не разглядеть значки на них. Но Фаруха водила пальцем от камня к камню, что-то шептала, подсчитывали, склонив голову к плечу.

— Сердце и огонь, — голос Фарухи сделался громче. — Да-да, и Матерь. И… смерть? Смерть! — она посмотрела на Таню со страхом и сочувствием, погладила по груди. — Ты боишься смерти?

— Я не знаю, что это…

Фаруха схватилась за свою тонкую грязную шею, потерла её, потом захрипела и упала на землю. Открыла один глаз, посмотрела на гостью.

— Смерть!

— Смерть, — растерянно повторила Таня, пробуя новое слово. На мгновение показалось, что оно оставляет на языке послевкусие пепла и железа.

— Это не всегда конец, о нет. Иногда это перерождение, преломление, резкий поворот жизни. Иногда к лучшему, но чаще… Чаще ты жалеешь, что не умерла, — и она снова захихикала, склонившись над своими каменными друзьями. — Ох, смешно, как порой в жаркие объятия Матери хочешь сильнее, чем просыпаться по утрам.

Таня крутилась, чувствуя крайнее раздражение. Она не понимала, что бормочет Фаруха, над чем так безумно смеётся, не верила в волшебство расцарапанных камней, зато замёрзла и боялась преследования, а потому хотела спрятаться. Фаруха же держала её на земле почти самой дороги и снова гладила руны и качала головой.

— Я идти, — твёрдо сказала Таня и решительно поднялась. Платье было мокрым и грязным на коленях.

— Одно слово! — Фаруха вскочила вслед за ней, сжала её ладони в своих пальцах, тонких и холодных. — Твоя судьба — смерть. Не сопротивляйся, иди на край, и тогда у тебя есть шанс. Войди в огонь Великой Матери, и избежишь Бурунда.

Таня выбралась из чужой хватки.

— Да, отлично поболтали. Здоровья тебе, Фаруха, продай платье и вставь окна. Поклей обои там, шторы повесь, невозможно же так жить. Прощай.

Нерешительности как не бывало. Оставаться в компании сумасшедшей женщины казалось теперь страшнее, чем двигаться вперёд, поэтому Таня замахнулась плотнее плащ и пошла прочь, вдоль стены. Фаруха опустилась на землю, бережно собирая камушки в ладонь и называя их по именам:

— Сердечко, огонёк, смертушка, луна, водичка… Любовь! Вы посмотрите — любовь закатилась подальше, я и не увидела. Надо бы ей сказать, — она подняла голову, но чужеземки уже не было видно.

Стена Илибурга была столь монументальной и длинной, что до следующих ворот Таня добралась только к рассвету. Пригород застраивался хаотично, без какой-либо системы, и заблудиться среди одинаково бедных домишек было немудрено, но громада стены неизменно высилась по левую руку, служа устрашающим ориентиром. Когда небо стало синим, и его восточный горизонт прочертила жёлтая линия, жилища будто расступились, они стали опрятнее, некоторых окружали небольшие сады, а перед насыпной дорогой они замерли, слепо уставившись мутными стеклами окон на пустынный в это время тракт. Он был широким, на нем могли разъехаться две повозки или тверамобиля, и вел прямиком к закрытым воротам.

По насыпи Таня поднялась на дорогу — гравий зашуршал под её ногами — и остановилась, глядя на возвышающийся перед ней Илибург. Мощная стена скрывала большинство построек, но над её зубцами своевольно возвышались башенки с шатровыми куполами, а ещё выше взлетали громадины небоскрёбов, подсвеченные твераневыми трубками. Солнце медленно выкатывалось из-за горизонта, светлел богатый Илибург, зашевелилось его предместье. Таня бодро зашагала к воротам.