е) Этот дуализм пространства и вещества давно преодолен в точной науке. Пространство трактуется теперь не как мертвая пустота и не просто как внешний атрибут вещества, но как та форма материи, которая обладает живым становлением и порождает из себя и отдельные, т.е. вполне раздельные, вещи, и разного рода пространственные отношения между этими вещами. С этой точки зрения материя есть такой континуум, т.е. такая сплошная непрерывность, которая в то же самое время порождает из себя и все раздельные вещи. Континуум не есть структура, но сплошность; однако, в то же самое время, специфически он мыслим только в абстракции, и фактически постоянно порождает из себя всякую раздельность, так что он даже и не мыслим без этой раздельности, как и сама раздельность немыслима без континуума. Континуум – не просто внешний атрибут вещей, но самая настоящая их субстанция, субстанция, постоянно порождающая из себя всякую вещественную раздельность. Таким образом, и континуум и раздельное вещество, постоянно переходя одно в другое, в своей последней субстанции есть проявление материи вообще как принципа всякой реальности вообще.

В заключение мы бы привели тот список языковых полей, который мы находим у Г.С. Щура. При этом необходимо будет сказать, что почти все приводимые здесь теории языкового поля страдают слишком преувеличенной структурностью и системностью, т.е. приматом принципа модальности с игнорированием огромной роли момента непрерывного смыслового становления и реально существующем языке и особенно – в речи. Такая преувеличенная оценка раздельности без учета существенной роли континуума грозит переходом к методам рационалистической метафизики и, в частности, к метафизическому материализму.

Каждый падеж в склонении, каждое глагольное время, наклонение или залог в реальном языке и в речи представлены, во-первых, в раздельном виде, как, например, в словарях для каждого слова перечисляются его раздельные значения. Но самое главное – это то, во-вторых, что все реальные и живые значимости в языке и речи обязательно скользят и постоянно переходят одна в другую. Все богатство языка и речи только тогда и можно будет учесть, если мы кроме раздельности не будем забывать и о непрерывных переходах. Только при этом условии имеет смысл привести те виды языковых полей, которые перечисляют Г.С. Щур.

ж) Вот эти поля: функционально-семантические поля, морфемные поля, фонемные поля, словообразовательные поля, лексемные поля, семантические поля, микро- и макрополя, поле множественности, поле залоговости, модальное поле, компаративное поле, поле одушевленности, поле неодушевленности, указательное поле, поле времени, микрополе предположения, макрополе числа, поле утверждения, поле отрицания, поле вопросительности, понятийное поле, микрополе единичности, микрополе прошедшего, микрополе настоящего, микрополе будущего, поле действительности, поле недействительности, поле фауны, поле побуждения, потенциально-ирреальное поле, поле лица, грамматико-лексические поля, трансформационные поля, реляционные поля, поле места, поле деятеля, поле вещи, поле отвлеченности, поле действия, поле состояния, подполе орудий действия, квазиполе, дисперсионное поле[42].

Другими словами, в качестве поля необходимым образом проявляют себя все основные категории и элементы фонетики, морфологии, лексики, синтаксиса, стилистики и поэтики. Все эти поля потому являются полями, что здесь перед нами не просто неподвижные абстрактные категории, но – бесконечное множество проявлений этих категорий, причем проявления эти в живом языке настолько близко подходят одно к другому, что часто становится даже затруднительным формулировать их в отдельности и часто воспринимать их приходится только на основании общего чувства языка. Без этого континуума значений, который мы называем полем, невозможно владение живым языком. И вот почему никакой словарь не может заставить понимать отдельные фразы в языке, если нет общего чувства языка, которое возникает только из пользования самим же языком в его континуальной данности. Можно прекрасно знать грамматику языка и в то же самое время не уметь понимать в нем ни одной фразы. И это потому, что грамматики и словари основаны на принципе разделения, а язык основан на принципе нераздельной текучести, т.е. на принципе континуума, которым порождается раздельность, но который сам по себе вовсе не есть раздельность, а непрерывная сплошность.

з) В заключение напомним еще раз, что для теории языка является большим искусством объединить в одно целое континуальные и дискретные стороны языка. Континуум и дискретность только для абстрактной метафизики являются чем-то несовместимым и взаимно исключающим одно другое. В качестве примера того, как континуум и дискретность вполне ясно и определенно объединяются в речевом потоке, мы привели бы следующее рассуждение В.Я. Плоткина:

Поэтому никак нельзя остановиться на том, что фонема в языке представляет собою нечто только дискретное. А. Мартине писал:

Эта теория А. Мартине односторонняя. По М. Мамудяну[45], тезис о дискретном характере фонем не подтверждается: данные анкетирования показывают, что в разных районах распространения французского языка фонемы не одинаковы и что нельзя определить количество фонем, общее для французского языка в целом.

Вопроса о разложимости и неразложимости фонемы мы еще коснемся ниже.

Итак, мы пришли к тому выводу относительно модели, что всякая модель требует такого своего окружения, которым сама она не является, но которое есть тот фон и тот материал, для чего она и трактуется как образец. Этот фон является не просто единораздельной цельностью, поскольку таковой является уже и сама модель; но он обязательно является противоположностью всякой единораздельной цельности, т.е. является континуумом. И только благодаря этому континууму модель может осуществить свою единораздельную цельность. Однако модель – это пока еще результат смыслоразличительной функции мышления, но еще не есть язык в смысле реальной речевой деятельности.

а) Человеческая речь всегда есть тоже непрерывно осуществляемая энергия; и если в реальном речевом потоке и встречаются паузы, они тоже имеют здесь свой коммуникативный смысл. Так или иначе, но континуум речи есть свой собственный и вполне специфичный континуум, а именно, континуум артикуляционно-акустических звучаний. И если в нем необходимым образом присутствует своя раздельность (так как иначе человеческая речь превратилась бы в бессмысленное завывание), то, очевидно, отдельные элементы этого речевого континуума – вовсе не те, которые мы находим при расчленении смысловой модели речи. Модель речи есть ее смысл, ее значение, ее коммуникативное содержание. Но сама речь, сам поток речи не есть просто смысл речи, не есть просто только ее значение, но обязательно фактическое произношение. Вот почему, если для единиц энергийно функционирующей модели мы должны были употребить особый термин, а именно «квант», то для обозначения структурных элементов энергийно функционирующего континуума живой речи тоже необходимо подыскать соответствующий термин. Если элемент энергийно звучащего потока речи не будет отличаться от элементов энергийно действующих смыслоразличительных моделей, это будет значить только то, что мы отказываемся различать речь и язык. А это совершенно невозможно на современном этапе языковедческой науки.