Гарган задумался, не отрывая взгляда от бумаги, лежащей на его колене. Через некоторое время cm посмотрел на Инглиша.

— Разрешите мне сделать контрпредложение.

— Любое, сделайте одолжение.

— Если я вас заверю, что буду молчать, и если я подпишу эту отвратительную бумагу, может быть, мы на этом окончим дело? Ведь если бы вы меня убили, вы все равно не узнали бы, кто был моим информатором. Так какая вам разница?

— Все это не так просто,— ответил Инглиш.—. Ваш отказ назвать осведомителя беспокоит нас в другом плане. Это предполагает отказ от сотрудничества с нами, это таит вероломство. Фактически мы уже знаем о вашем друге Арни…

Гарган с трудом сумел сдержать дребезжание чашки о блюдце. Знали ли они на самом деле? Как они могли это узнать? А с другой стороны, как они могли догадаться, что его зовут Арни? Отчаянно стараясь выиграть время, Гарган, прикинувшись не понимающим, посмотрел на Инглиша с самым безразличным видом и спросил:

— Арни? Какой Арни?

Инглиш улыбнулся.

— Я надеялся, что вы нам сообщите его фамилию. Нам и без вас не потребуется много времени, чтобы это выяснить. У нас есть свои методы, и мы находили людей, имея гораздо меньше сведений. Так что это просто вопрос времени.

Гарган расслабился. Он был спасен, во всяком случае, временно. Однако только временно. Он знал, что Инглиш хвастался отнюдь не праздно. Он верил, что будет именно так, как сказал Инглиш. Это только вопрос времени.

Так почему не сказать? Почему не сотрудничать? Ведь легче выйти из положения этим логичным путем. Результаты будут почти те же. Но точно ли те же? Нет, не совсем. Останется плохой привкус, с которым ему придется жить всю оставшуюся жизнь.

То, что они делали, невыносимо, беспардонно, зло. Будь он проклят, если он им скажет.

Тут он улыбнулся. Не потому, что нашел что-то смешное в сложившейся ситуации, а потому, что вдруг подумал: если он им скажет, он будет проклят. И то, что в этих обстоятельствах, в такой поздний час он все еще верил в заповеди монахинь, было достаточным поводом, чтобы улыбнуться.

Инглиш вздохнул.

— Хорошо,— сказал он,— мы дадим вам время, чтобы подумать.

Сколько времени? Но Гарган не доставит Инглишу удовольствия. Он не спросит.

— Бригз,— позвал Инглиш.

Солдат вернулся и встал по стойке смирно.

— Отведите его обратно,— приказал Инглиш.

Тем же путем они вернулись в подземную, камеру.

23 ЧАСА 00 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Льюин налил в стакан еще немного виски, добавил содовой и подумал, не сходить ли ему на кухню, чтобы выковырять несколько кубиков льда из морозильного отделения холодильника. Ну да черт с ним. Он будет пить виски теплым, по-английски.

Льюин сидел в гостиной у телевизора не столько смотря передачу, сколько стараясь скрасить свое одиночество. Элинор уже ушла спать, отчасти раздраженная, отчасти обиженная, отчасти испуганная тупым молчанием мужа. По телевизору показывали рекламу какого-то лосьона, применяемого после бритья. Затем девушка-полинезийка говорила, что любит лимон. Льюин был в недоумении, виски на него так действует или у него извращенное воображение. Она наваливалась на ствол пальмового дерева… Пальмовое дерево, о господи! И прижималась к нему, как к… Они там, вероятно, решили пошутить. Конечно, виски делает свое дело, но и реклама не на высоте. Ведь можно выпить много и понимать все, что происходит вокруг, с удивительной ясностью.

Ему было жаль, что полинезийка исчезла с экрана. Льюин знал, что теперь в течение получаса будут передавать последние известия, сведения о погоде и новости спорта. Потом начнется вечернее шоу. Он ждал этого с нетерпением. Он будет смотреть телевизор до тех пор, пока не перестанет понимать, что к чему. И только тогда залезет в постель.

— Добрый вечер, дамы и господа,— сказал Дан Уивер,— передаем новости.

Льюин выпил еще один большой глоток тепловатого виски. Его рука протянулась к столу, чтобы поставить стакан, но тут до его сознания дошло, что говорил Уивер. Рука Льюина повисла в воздухе. Диктор говорил:

«…был полностью разрушен сегодня вечером лавиной. Крохотный город Тарсус, находившийся в шестидесяти пяти милях юго-западнее Солт-Лейк-Сити, в двадцатые годы был процветающим старательским поселением. Серебряные шахты, которые когда-то обеспечили процветание города, ныне стали причиной его гибели. Эксперты считают, что непонятного происхождения взрыв газа вызвал колебания в геологической структуре гор, ослабленных густой сетью туннелей, проходивших вокруг ущелья Тарсус. Вся стена восточной горы рухнула на город, похоронив Тарсус и всех его жителей под тысячами тонн камней и породы. Сейчас мы включим вертолет, который там находится».

Потрясенный Льюин мгновенно протрезвел и с ужасом смотрел на картину, появившуюся на экране. Там в свете прожекторов, установленных на вертолете, предстало то, что когда-то было Тарсусом. Сначала Льюин обрадовался, что он и его коллеги чудом спаслись от лавины. Лавина? Ну конечно, никакая это была не лавина! Это дело их рук. Сволочи! Вот почему они эвакуировали всех людей. Им надо было просто убрать их, чтобы взорвать город, стереть его с лица земли. И они это сделали! Пораженный, он снова взглянул на экран телевизора. Комментатор повысил голос, чтобы его было слышно сквозь шум двигателя вертолета. Он сообщил, что никого не осталось в живых, ни единого человека. Приблизительно восемьдесят — девяносто человек погибли при обвале. Это одна из самых страшных катастроф в истории штата Юта.

Но они же не могли, нет, они просто никак не могли этого сделать. Чего не могли сделать? Он не мог понять, чего же они хотели. Если они взорвали город, то что они теперь будут делать со всеми оставшимися людьми? Убьют их? Неужели они это сделают? А какой у них остался выбор? Если они смогли разрушить город, что помешает им сделать следующий логический шаг?

Он удивился, что все еще держит стакан виски в руке над самым столом, и поставил его. И, даже не выключив телевизора, вышел на улицу. Он прошел пешком квартал, который отделял его дом от дома Билла Робертсона. Было бы быстрее подъехать на машине, но он был слишком пьян для этого. Слишком пьян и слишком зол. Он не мог поверить в то, что все это могло случиться. Вернее, в то, что уже случилось. Но это все было наяву. Он сам видел по телевизору. Потрясающим было не то, что они это сделали, а как они врали — масштабы этой лжи. Но нет, они ответят ему за это! И тут Льюин почувствовал, что не ограничится пустой угрозой. Он знал правду. Он был один из немногих, кто знал, что случилось, и он был сыт ложью по горло.

Льюин подошел к дому и поднялся по ступенькам к входной двери Робертсона. В окнах еще горел свет. Но сейчас это не имело никакого значения. Он позвонил, немного подождал и снова позвонил, когда Лора уже открывала дверь.

— Это вы, Норм? — сказала она, вздохнув.— Вы, наверное, хотите увидеть Билла?

— Да.

— Я его позову.— Она оставила Льюина у входной двери.

У нее есть право сердиться, подумал он, но ничего не поделаешь.

Чуть погодя появился Робертсон, босиком, в махровом халате. В руках он держал тарелку с дробленой овсянкой.

— Ради бога, Норм, в чем дело? Разве нельзя подождать до утра? Я измотан, и ты тоже.

— Где Лора? — спросил Льюин.

— Она поднялась наверх, чтобы подождать, пока я от тебя избавлюсь.

— Чудно! Почему ты мне не сказал?! Что вы, черт возьми, натворили? Я хочу спросить, черт возьми, что происходит?

— Это было не мое решение, Норм. Оно пришло сверху. У нас не было другого выхода.

— Не морочь мне голову,— сказал Льюин.— Я хочу сказать, что это мы взорвали город. Именно мы. Все мы. Мы все несем за это ответственность. И ты, и я.

— Не понимаю, каким образом.

— Мы участвовали во всем этом. Мы соучастники.

— Ну что ж, таковы правила игры,— ответил Робертсон.

— Игры? Какой игры? Игры этих сукиных сынов?! И что же они собираются сделать с теми, кто остался в живых? Расстреляют их? Отравят газом?