«Рост человеческого сознания есть рост сознания гениев; сознание же остальных людей есть разбрызги, искры того же сознания. Есть только одно сознание – есть мое сознание. Гений вполне вмещает все переливы чувств отдельных людей, и потому он как бы вмещает сознания всех современных ему людей» (155).
Резюмируя все указанные черты второй стадии развития божественной мистерии, необходимо отличить, значит, следующее. Деятельность и порыв нарушают нерасчлененную Бездну и тем приводят ее в движение (а); это и есть создание всего (b), творчество всего или различение, ограничение и, следовательно, оформление (с), рождающее из себя пространственно-временной мир (d) с его единораздельной единомножественностью (е), когда «я» и «не-я» взаимно предполагают друг друга (f), так что «я» оказывается в центре мира (g), будучи известной системой отношений (h) и совмещая в себе панлогизм и всестрастность, мысль и любовь (i) как материал мира (j); и это все есть гениальность (k).
Подыскивая же в записях Скрябина место, которое бы не абстрактно, но по всей полноте опыта резюмировало вторую стадию Мистерии, я, пожалуй, остановился бы на следующих словах (153 – 154):
«Мир порожден сопротивлением, которого я захотел. Жизнь есть преодоление сопротивления.
Первое усилие, первый порыв к освобождению есть первая ритмическая фигура времени, первая жизнь, первое сознание, пронизавшее хаос и создавшее 2-ю ступень (стадию), первую грань.
Судьба вселенной решена! Я жить хочу! Я люблю жизнь! Я весь свобода и любовь к жизни. Настала (наступила) возможность всего (наступил первый момент), и с ним наступила вечность и бесконечность – бесконечное прошлое, за ним следующее, и бесконечное будущее, ему предшествующее. Единственное данное есть настоящий момент, которого нет. Отдаленнейшее прошлое, ты существуешь только в будущем. Меня (сознания, человека) еще нет. Я весь исчез в этом хаосе, и хаос этот пронизывало мое единое, исчезнувшее в нем, ставшее множественным сознание. Я уничтожил себя в нем или отождествился с ним. Я – ничто, я только то, что я создаю. Я Бог. Я ничто – я хочу быть всем. Я породил противоположное мне – ритм времени и множественность (принуждение, сопротивление). Это противоположное мне я сам, ибо я только то, что я порождаю. Я хочу быть Богом. Я хочу победить себя. Я хочу вернуться к себе. Творить землю и планетные системы звезд (космос). Первое познание – первый шаг на пути моего возвращения. (Я впервые познал – создал – разрушил). Оно породило во мне ужасающий мрак, образы страшные чудовищ могучих. Мир ищет Бога – я ищу себя, мир – порыв к Богу, я порыв к себе. Я – мир – я искание Бога, ибо я только то, что я ищу. Начинается мое искание, мое возвращение, начинается история человеческого сознания или познания или творчества его и моего…
Вы, теряющиеся во мраке веков, ищущие меня сознания! Я найду вас, я нашел вас, я создам вас, я объяснил вас. Я объясню сознания, бывшие до вас. Своим творящим взором я проник вечность и бесконечность. Я вечно буду создавать вас, как вечно вас создавал».
VI
В обрисовании третьей стадии божественной Мистерии – всеобъемлющего слияния в экстазе – Скрябин не пожалел красок. Друзья его говорят, что это было его неотступной мечтой последнего периода. Всмотримся в главные черты этой завершительной стадии.
а) Прежде всего эта стадия вытекает из первых с диалектической необходимостью.
Уже Скрябин говорил:
«Покой рождает хотение деятельности, деятельность рождает желание покоя» (149),
уже мы знаем, что Единое само в себе таит стремление к множеству (151). Скрябин пишет теперь:
«Последний момент – абсолютная дифференциация и абсолютное единство – экстаз. История – стремление к абсолютной дифференциации и к абсолютному единству, то есть стремление к абсолютной оригинальности и абсолютной простоте» (181).
И не только последовательная дифференциация ищет абсолютного конца нового единства. Тот же конец получается и как отрицание отрицания, из которого, как мы видели при изучении второй стадии, и состоит весь реальный единомножественный мир.
«Время есть результат распределения переживаний и как таковой оно создается в течение целого процесса вселенной, как и пространство. Итак наиболее реальное существование время и пространство будут иметь (выражаясь условно) в момент абсолютной дифференциации. Только тогда они будут в фиксационной точке всеобъемлющего сознания. Момент этот есть граница с бессознательным состоянием, в котором совершится отрицание отрицания и абстрактное бытье отождествится с небытьем» (176).
b) Достижение экстаза есть предельное напряжение сладострастия и проникновения светом.
«Я хочу быть самым ярким светом, самым большим (одним) солнцем, я хочу озарять (вселенную) своим светом, я хочу поглотить все, включить (все) в свою индивидуальность. Я хочу подарить (миру) наслажденье, я хочу взять (мир, как женщину)» (139).
«Я изласкаю, я истерзаю Тебя, истомившийся мир, и потом возьму Тебя. И в этом Божественном акте я познаю Тебя единым со мною. Я дам Тебе познать блаженство» (153).
В особенности изобилует яркими описаниями экстаза «Предварительное действие».
«О праздников праздник! Вспыхнет твое пробуждение в нас огнекрылою пляской. Будет великим оно» (208).
Волна – вся наполнена сладострастием последнего свершения.
Я любовью нежной мление,
Нежно-страдная волна
Я блаженного томления
Вся мучительно полна (211).
И немного далее:
О, проснись во мне сознанием
Светоносный луч, проснись!
Будь послушен заклинаниям
И смесись со мной, смесись!
Лишь в торжественном обличии
Тучи страшной, грозовой,
Подавляющей величием
Я могу сойтись с тобой (212).
Волна возносится в «пониклость сладко-влажную» своего героя, впивается «нежной вспенностью» (213). И когда завершается восхождение –
Небесным светом вся она озарена
И вечно-женственного в болях наслажденья
Теперь впервые ей открылась глубина (215).
Скрябину дорог экстаз и мучительный стон исступленного существа:
Хрупкий, он рассыпался
Светами и звонами
Бездны огласилися
Сладостными стонами.
Заиграли радуги
Расцветились сны
Цветами манящими
Чувственной весны (218).
И далее:
О блаженстве телесных услад
Песней дивных скрываем мы клад (219).
В скрябинском экстазе много нечистого и сатанинского, много самоотдания черной бездне и ее жрецам. Так гласит «Песня – Пляска падших»:
Черной крови дышим смрадом
Рвемся к мерзостным усладам
Мчимся в пламенной мы пляске
Пляске – ласке, пляске – сказке (220).
