Между тем какая это глупость и чепуха (но тут я зашел далеко по пути вводных предложений). Возвращаясь к Новосибирску, я вспоминаю Ивана Ивановича Соллертинского, с которым я там сдружился, несмотря на некоторую разницу лет и положения. Ведь недавно совсем он был моим профессором. К чести его надо заметить, что вопрос положения (а он был художественным руководителем Филармонии и еще занимал разные должности: в Театральном институте, завлит в Александринке и т. д.) не играл для него никакой роли. В этом смысле он был человеком без предрассудков и ценил общение с людьми — самими по себе, вне зависимости от их официального ранга, что ли. Свойственное ему всегда, не то что высокомерие, но некоторая внутренняя приподнятость, патетика души, напоенной, можно сказать, благородной европейской романтикой, иной раз отталкивало от него людей. Да он и сам, общаясь с кем угодно, всегда про себя держал дистанцию, а иной раз и показывал это людям сознательно. Не всех это устраивало. Родившись в обеспеченной семье, он получил смолоду возможность развить свои дарования. С молодых лет находясь в культурной, образованной среде, он, по правде сказать, смотрел несколько свысока на обычный, обывательский мир, тем более в Послереволюционную эпоху. Интеллигентные люди старого воспитания весьма выделялись, конечно, в жизни. Их осталось не так много, как было раньше. Частью они уехали из страны, частью оказались «далече», многие — умерли ит. д. Интеллигенции высокого класса, а Иван Иванович был, несомненно, таким, пришлось работать, что называется, с «новым человеком», новым зрителем, слушателем, студентом. Сознание своей не то чтобы сословной, а «культурной избранности» несомненно было в нем. Хорошо это или плохо? Судить не берусь. В наши дни интеллигенции опять стало необходимо «культурно» обособиться, да и не только «культурно». Желание «обособиться» свойственно многим слоям нашего общества сверху донизу. Во время войны и в предвоенную эпоху скорее было желание слиться в «народ», вединое целое. Это желание на свой лад, на свой манер проводило и государство, да и сам народ, в общем-то, соединился, почуя опасность открытого чужеземного порабощения. Мирные же годы всегда несут расслоение. Вспоминаю изумительный кинофильм (один из двух-трех виденных мною в жизни настоящих произведений искусства) на эту тему — «Ноэль-Фортюна», французский, не знаю, чей сценарий "°? 23.УТ — <19>78 г. Бросаю, потом, может быть, допишу, кружится голова — не заболеть бы. О современной музыке Выросло умение, сноровка, повысилась культура работы, цивилизованность мышления. Умение составить форму, композицию, скелет произведения. Но 98
создание живой музыкальной плоти по-прежнему остается труднодостижимой задачей, которую умозрительно, культурой, воспитанием не разрешить. Именно здесь нужен талант, горячее сердце, вдохновение, «от Бога», «искра Божия». Теперь уже все это понимают, даже те, кто этого таланта лишен, пишут о том, что он нужен, нужна душа и т. д. Но если его нет, то — его нет. Жжх Николай Алексеевич Клюев — гениальный поэт, автор стихов неописуемой красоты и силы. Его творчество оказало огромное влияние на русскую поэзию. Когда подражают манере поэта, это рождает только эпигонство. Клюев открыл великий материк народной поэзии, народного сознания, народной веры. Он прикоснулся к глубоким корням духовной жизни Русского племени, отсюда его изумительный цуветастый, образный язык. Влияние Клюева не только породило эпигонов, имена которых ныне забыты. Его мир вошел составной частью в творческое сознание: Блока, Есенина, Александра Прокофьева, Павла Васильева, Б. Корнилова и особенно, как ни странно, — Заболоцкого в его ранних стихах, Николая Рубцова. Бунт сытых Бывает и такой. Есть художники — «бунтари», самодовольные и сытые, Прекрасно умеющие жить и устраивать свои дела, художественные и житейские. Часто они щеголяют именами Ван Гога или других горемык, отвергнутых современниками, влачивших жалкое существование и только после смерти добившихся признания ценности своего труда. Теперь — не то. Те, кто кричит о новизне (или теперь в моде, наоборот, говорить о «традиционности») и о Ван Гоге, прекрасно живут и благоденствуют (и дай им Бог!). Весьма возможно, что истинную ценность будут иметь те творцы (т. е. их сочинения), которые как-то отвергнуты средой, но не по признаку «левизны», а по какому-то иному. Например, Николай Рубцов. Это совсем не случайное явление нашей жизни, не случайная биография и судьба. 1976 г. 8.У. Заметки для статьи «Сытые» Сытый бунт. Сытые бунтари. Бунт сытых. Искусство для сытых. Гримируя себя под «знаменитые образцы прошлого». Люди, выдумавшие себя. Придумавшие себя. Джентльменский набор: у Верлена и Кузьмина была педерастия, Маяковского — чужая жена. Этот мотив: «мать и дочь» — любовницы-соперницы. «Любовь с грязнотцей». 99
Школьная учительница в любовной связи с одним из своих учеников, смакуется «пикантная ситуация». Ужасные «бюрократы» делают «страшное дело», увольняют учительницу из школы и теперь она, бедняга, «водку пьет». «Среда заела»””. Натурализм, смакование грязного, грязной жизни, грязного белья, грязнодушие. О революции Колоссальный взрыв человеческого честолюбия. Огромное количество честолюбцев во всех, без исключения, областях жизни — в том числе и в искусстве. Слава — есть главная награда для художника. За нее он продал душу черту. Смирение — не идеал для человека нашего века, впрочем, уже ХХ век для Европы был таким после Наполеона, Робеспьера, Марата. Но Россия весь прошлый век копила эту взрывную силу, а действовать начала (почти всенародно) уже в нынешнем столетии. А. Блок и музыка * Мне бы хотелось сказать несколько слов на тему: А. Блок и музыка. Это будет буквально несколько слов, потому, что тема увлекательна, огромна и требует большого специального исследования. Не представляю, правда, кто бы мог его сделать, ибо для этого надо быть несомненно музыкантом, т. е. музыкантом-профессионалом и в то же время знать и любить Слово, знать и любить Поэзию, знать историю, знать и любить Россию, быть причастным к ее духовной жизни, достигшей исключительной высоты в годы, когда творил этот великий поэт. Слово «Музыка» — одно из самых часто встречающихся у Блока; мы можем найти его в драмах, статьях, дневниках, записных книжках, слово это у Блока необыкновенно (многозначно) велико по своему значению, слово это носит характер символа, одного из самых центральных, определяющих все миропонимание Блока (Поэта). Этим словом Блок называл не только музыку саму по себе, слово это равнозначно понятию Стихия (например: «стихия скрипок беспредельных»“”), т. е. все бессознательное, иррациональное, таинственное, не зависящее от человека (но, однако, носимое им), изначально существующее. Сейчас я не имею возможности говорить подробно, каким образом сложилась у Блока эта точка зрения — здесь несомненно влияние самых разнообразных ступеней европейской культуры. Например: греческого понимания искусства музыки как Этоса, несомненно влияние германских идей (Вагнера, Ницше), а также идей русского мессианства, связанного с великой культурой православия. Блок совершенно исключительный музыкальный поэт (все великие поэты несут в себе ярко выраженные черты музыкального начала: Есенин — народная песня, псалом; Маяковский несет в себе черты ритма марша, будущей шумовой музыки, но также и гимн, оду. Не случайно он начинал с гимна — Гимн Критику *: нельзя было воспевать, он смеялся. Маяковский был рожден для гимна) не только в смысле общепринятом, т. е. в смысле музыкальности, певучести своих стихов. 100
Музыкальные образы занимают огромное место в его поэзии. Более того, Музыка часто являлась побудительной причиной многих его произведений. Надо сказать, что сам поэт считал себя немузыкальным человеком, понимая под этим, очевидно, постоянные занятия музыкой, практическое знание некоторых ее основ, практическое соприкосновение с нею в качестве исполнителя, что было принято в его кругу, практическое знание нотной грамоты, систематическое посещение концертов и т. д. Но музыкальность ведь заключена не в этом, она заключена в чувстве музыки. Истинная музыкальность — в стихийном ощущении музыки. Но тут Блок был непоследователен. Ибо истинная музыкальность и заключена в стихийном ощущении музыки, не в знании, а в сопричастности этому стихийному началу. Это чувство дается человеку от природы, его можно лишь развить и усовершенствовать воспитанием. Я могу сказать, что этим стихийным чувством присутствия музыкального гения Блок наделен был в высшей степени. Неважно, в каком виде музыки проявилось это чувство. Это могла быть русская песня, цыганский романс, вагнеровское «Кольцо нибелунга», «Хованщина», «Кармен» или «Паяцы» Леонкавалло. Чувство это было у Блока, как можно судить по записным книжкам и дневникам, — безошибочным. Он с полным равнодушием прошел мимо многих произведений музыки, имевших в его время шумный успех, объявлявшихся критикой колоссальным завоеванием искусства и сыгравших несомненно свою роль в истории музыки. Если говорить о музыкальных сочинениях, влияние которых непосредственно ощущается в творчестве Блока, я назвал бы, прежде всего, русскую песню — старинную крестьянскую и, особенно, новую простонародную песню мещанского склада [песни коробейников, например, «Не мани меня ты, воля...» *', городскую фабричную частушку], цыганский романс, традиционно любимый в России, возведенный им, Блоком, в перл поэтического создания. Отголоски вагнеровского «Кольца нибелунга» слышны в его стихах, вплоть до переложения сцены из «Валькирии», в поэме «Возмездие» ”. Несомненно огромное влияние Вагнера на Блока и как художника, и философа. Думается, что пример Вагнера, соединяющего в своем лице художника, мыслителя и публициста, имел большое значение для художественной, творческой практики самого Блока. Три явления большой классической музыки имели особенное влияние на Блока. «Хованщина», о которой он говорил, что «над ней летит дыхание Святого духа» (отзвуки «Хованщины» — «Задебренные лесом кручи...» ^^, «Меня пытали в старой вере...» ^, «Когда в листве сырой и ржавой...» *°). Колоссальное влияние на Блока несомненно «Кармен» Бизе и «Паяцы» Леонкавалло. Это сказалось в драме «Балаганчик», не говоря уже о знаменитом цикле стихов «Кармен». 101
