Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использована фотография:

© MHJ / DigitalVision Vectors / Getty Images Plus / GettyImages.ru

Сорок три года назад женщина на грани потери сознания услышала улавливаемый из последних усилий голос: «Поздравляем, у вас девочка». Девочка с большими серыми глазами получила имя Алла, а после росла, читала сказки, каталась на велосипеде, училась в школе, раскладывая карандаши в пенале от светлого к темному, проводила бессонные ночи над учебниками и справочниками в институте и вот уже семнадцать лет творила чудеса, превращая кривые зубы людей, боящихся улыбаться на фотографиях и искренне смеяться в жизни, в идеальные два ряда зубов, которому бы позавидовал сам Вилли Вонка.

В кабинете, старательно вымытом и отчищенном санитаром, со светло-голубым креслом по центру и яркой лампой, освещающей то, что мало кто хотел бы увидеть, Алла чувствовала себя даже лучше, чем дома. Здесь было ее место, она знала все и не допускала ошибок. А это было очень важно. Любые промахи Алла воспринимала словно поражение в войне. За свои сорок три года она ошиблась 84 раза, включая случай с купленными просроченными сливками и неудачное свидание со странным байкером на первом курсе института. Все 84 случая Алла помнила, но никогда о них не говорила.

– Я достаточно уважаю себя, чтобы не терпеть рядом с собой в квартире еще кого-то, – говорит Алла, умело орудуя во рту удивленного таким высказыванием мужчины, заменяя дугу на более жесткую, отчего ему снова придется два дня питаться только супом-пюре, мечтая о том дне, когда он снимет эти чертовы брекеты и сможет спокойно улыбаться, не вспоминая, как в школе на его парте кто-то постоянно рисовал бобра с подписью «Макс».

– Я, может, и рада была бы, но от мужчин же одни проблемы. Я вот по дороге домой захожу в кафе и заказываю себе легкий салат, а дома отдыхаю, а не готовлю щи-борщи целыми вечерами, – продолжает Алла.

Клиент только вращает глазами, не имея возможности протестовать или выразить хоть какое-то возмущение.

Медсестра многозначительно молчит, иногда угукая. Ей сложно поддержать разговор, потому что вечером дома ее ждет супруг, который после работы сам готовит ей, не зря же у него первое поварское образование. Да и терпеть его в квартире не приходится. На чем-то ином выстроились их отношения, не на терпении. Но все же она не спорит, а только подает инструменты.

Вечером Алла открывает дверь, включает свет и оказывается у себя дома. Моет осенние сапоги шоколадного цвета, ставит их сушиться в правом углу прихожей на уже включенный теплый пол, моет руки, снимает широкие бежевые брюки, которые, будто благодаря магии, ей удается не испачкать в такой дождливый октябрьский день, несмотря на это, она все же кладет их в стирку, а вслед за ними отправляет белый атласный топ и оливковый кардиган крупной вязки без единой зацепки и катышка, надевает черный шелковый халат, который носит по четвергам и пятницам, включает воду в ванной и идет на кухню. Там она достает из морозилки треть мидий и две трети креветок, а из холодильника бутылку белого сухого вина. Мидии тушатся в сливках. Креветки жарятся на сковороде, превращаясь из буро-зеленых в кораллово-розовые. В большом прозрачном бокале вино насыщается кислородом, раскрывая свои самые тонкие ароматы. Алла проверяет воду в ванной, добавляет два колпачка пены и зажигает три свечи. Вернувшись на кухню, Алла проверяет готовность и выключает плиту. У нее есть двадцать минут, как обычно, чтобы принять ванну, пока ужин не остынет. В ванной она долго смотрит на пламя свечи и думает, что было бы лучше понежиться, читая книгу, а не в полумраке разглядывая отражение огня в зеркале, но она не привыкла изменять своим традициям. Спустя восемнадцать минут, Алла берет белое пушистое полотенце, оставляет мокрые следы идеального свода стопы на полу и пушистом кремовом коврике, вновь накидывает свой шелковый халат и идет на кухню. Там она выкладывает на тарелку слева мидии, полив их соусом, а справа креветки так, что каждая последующая прикрывает собой хвостик предыдущей, сбрызгивает блюдо лимонным соком и посыпает какой-то ароматной зеленью, кладет рядом ломтик лимона, добавляя ярких, напоминающих о лете красок в свою тарелку. Алла доедает последнюю мидию, делает глоток вина и закрывает глаза, думая о том, что завтрашний день вновь будет наполнен людьми, которые совершенно не ценят ее труд и вновь предпочитают кариес и кусочек молочного шоколада перед сном заботе о своем здоровье и своей красоте. Хотя что уж молочный шоколад – после того, как клиент пытался разгрызть фундук в скорлупе, а потом неделю ходил с отколотым брекетом и кусочком зуба, многое можно было назвать мелочью. Ее размышления прерываются резким звонком телефона. Она открывает глаза и берет трубку. Незнакомый номер. Кому еще что-то нужно от нее в десять вечера?

– Алло.

– Здравствуйте! Извините за беспокойство. Это Алла Андреевна С.?

– Да, все верно.

– Вас беспокоят из патотделения городской клинической больницы номер тринадцать. Вчера в кардиологическом отделении скончался Петр Андреевич С. Как мы понимаем, ваш родственник. Мы ищем его родных. Вы сможете приехать?

– Мы не общались несколько лет, но, да, конечно, я приеду. Это мой брат. Буду завтра в 10:15.

Алла кладет трубку, не попрощавшись и не дослушав девушку, которая еще пытается что-то сказать. Алла заходит в спальню, включает торшер, берет книгу с тумбы и начинает читать. Но мысли убегают. Она вспоминает, как в детстве брат делился с ней пирожным, пока мама, отвернувшись, мыла посуду и ждала, когда дочка доест суп. Алла, скривившись, дергает головой: «Еще одно разочарование. Как они все. Стал алкоголиком и разбил маме сердце. Она недолго прожила после того, как однажды его привели домой с кровоточащим затылком, не стоящего на ногах, с посиневшими от мороза пальцами и, как позже выяснилось, пневмонией. Конечно, ее сердце не выдержало. Он убил маму, а теперь вот умер сам, а ей нужно будет завтра обсуждать, в каком гробу он будет смотреться получше и нужно ли делать посмертным макияж. Завтра она будет получать справки, созваниваться с ритуальными агентствами, и даже сейчас, когда он умер, когда, кажется, он навсегда остался в прошлом, она снова должна заботиться о нем. А кто позаботится о ней? Ведь если завтра или через пять лет она будет лежать на этом металлическом столе, накрытая простыней, кому будут звонить из больницы? Некому. За все сорок три года она не встретила человека, который смог бы задержаться в ее жизни больше чем на месяц. Интересно, тот, кто знает тебя две недели, сможет устроить приличные похороны? Хотя какая разница. Когда ты лежишь на этом столе, это уже не твоя забота, да и вообще у тебя больше нет забот». Алла закрыла книгу, положила на тумбу, выровняв корешок по краю, выключила свет и до самого рассвета смотрела в окно, а встретив зарю, отвернулась от окна и забылась в поверхностном, беспокойном сне.

Несмотря на то что брата Алла не видела около семи лет, она его узнала. Она ждала, что увидит тело человека, напоминающего постоянного жителя вокзала, с красным опухшим лицом, пивным животом и непропорционально тонкими ручками и ножками от постоянного недоедания и дефицита всего, кроме этанола. Но она ошиблась: Петр был все тем же сухим мужчиной с заостренными чертами лица и будто восковой желтоватой кожей, как в их последнюю встречу. Еще тогда она думала, что он умрет от цирроза, но вот, оказывается, смерть назначила ему свидание в отделении кардиологии. Он был старше на два года и лежал перед ней как напоминание, что подобное свидание скоро может быть и у нее. Она отмахнулась от этой мысли, напомнив себе, что проходит медосмотр каждые полгода, занимается спортом три раза в неделю, правильно питается, а из вредных привычек у нее можно вспомнить если только 125 миллилитров белого сухого вина каждый последний четверг месяца.