Кадволладер стянул резиновую перчатку и пригладил ладонью мокрые волосы.

– Трудно сказать, откуда именно она сюда попала. Почти наверняка ее принесло потоком из какого-то места выше по течению. Тело очень чистое. Но в воде она пробыла недолго.

– Причина и время смерти?

– Ох, Тони. Каждый раз ты спрашиваешь, и каждый раз я отвечаю, что не знаю. Отвечу, но попозже. Очевидно, ей перерезали горло, но это могло произойти уже после смерти. Что касается времени – погода холодная, и она в воде. Но если тело не держали в холодильнике, то от двенадцати до двадцати четырех часов назад. Максимум – полтора дня.

– Синяки? Следы веревок или наручников?

– Тони, она в трех метрах под нами, в бетонированном русле, где два человека едва помещаются. Отвезем тело в морг, и тогда я скажу тебе, от чего бедняжка умерла. – Кадволладер похлопал Маклина по плечу мокрой ладонью. – Здесь мы больше ничего не найдем.

Кадволладер кивнул одному из криминалистов, и тот засеменил за помощью. Следом за ним они поднялись через дрок к насыпи, и в этот момент снова налетел ливень. Судмедэксперт поспешил к машине, Трейси запрыгнула на переднее сиденье, даже не снимая белого комбинезона. Маклин торопливо влез на заднее.

– Тони, это не то же, что раньше, – сказал Кадволладер. – Это – не жертва Рождественского маньяка!

– Ты уверен, Энгус? Выглядит слишком похоже.

– Я постараюсь не тянуть со вскрытием, но ты и сам знаешь, что я имею в виду. Он сидел за решеткой с самого начала тысячелетия. А теперь мертв. Это что-то другое. Кто-то другой.

Маклина передернуло, но он не был уверен, холод тому виной или что-то еще.

– Надеюсь, ты прав, Энгус.

Неровный шум мотора, работающего на холостых оборотах, и пар, поднимающийся спиралью во влажную тьму, выдавали местоположение полицейской машины, в которой отогревался сержант Прайс. Маклин постучал по затуманенному стеклу, и сержант опустил его с видимой неохотой.

– Вам сегодня повезло, – обрадовал его Маклин.

– Это еще как?

– А так, что мне нужно, чтобы дорога была перекрыта на полкилометра в каждую сторону. Как только рассветет, сюда прибудет поисковая группа – прочесать окрестности. В мое отсутствие никто не должен здесь сдвинуть ни одного камушка. Договорились?

– Так у меня смена через час кончается. И работы еще…

– Сержант, чтоб я этого больше не слышал. Мы расследуем убийство, так что поработаете сверхурочно. Я вернусь на рассвете и первое, что ожидаю увидеть, это вашу приветливую улыбку.

Он бродит по улицам, едва отдавая себе в этом отчет, ноги сами несут его по маршруту, знакомому еще с патрульных времен. Размеренный ритм – шарканье кожаных подошв по асфальту – действует как анестетик, помогая приглушить мысли и чувства, готовые вновь нахлынуть при каждой паузе, на каждом углу. Но думать слишком больно, поэтому он идет и идет.

Что привело его сюда? Он и сам не знает. Причина должна быть, но если о ней задуматься, есть риск дать волю и другим мыслям. Лучше просто идти, куда несут ноги. Это букинистический магазин, здесь пахнет пылью, как в библиотеке. Узкие проходы между рядами, над головой нависают полки, уставленные бесчисленными шеренгами слов. Он ведет пальцем по неровным корешкам, продвигаясь к стойке продавца в глубине магазина. Он пришел сюда с определенной целью. Ему нужно что-то сказать продавцу.

За стойкой – никого. Валяются несколько потертых книжек в мягких обложках, каталог раскрыт посередине, видимо, хозяин записывал в него новые поступления, когда его отвлекли. Позади стойки – дверь в небольшой кабинет. Он проходит в дверь, не вполне понимая зачем.

В кабинете тоже никого нет. Пара конторских шкафов, на полке под окном, выходящим в неухоженный дворик за магазином, – ряд книг. Бо́льшую часть кабинета занимает антикварный письменный стол. На столе – ничего, только лампа и большая старинная книга в кожаном переплете.

Заметив книгу, он почему-то вздрагивает. Он что, уже видел ее раньше? Он не знает и не хочет об этом задумываться. Думать слишком больно. Но книга не отпускает, тянет к себе, словно магнит, шепчет на ухо, приглашает открыть себя и начать читать.

Он протягивает руку к книге и в этот миг обращает внимание на закладку. Тонкая полоска ткани, вложенная между плотными пергаментными страницами, свисает с края стола подобно увядшему цветку. Рука сама тянется к закладке, зажимает между пальцами, выдергивает из книги. В тишине дальним-дальним эхом отдается полный гневного разочарования вопль, но он не обращает внимания. Во всем мире существует только эта полоска ткани, оторванная от платья оборка. Коснувшись, он ее узнал.

Он все узнал.

Маклин быстро шел через Северный мост по направлению к Принсес-стрит. Было раннее утро, и сплошной поток автобусов практически перекрыл все остальное движение. Из автобусов в утреннюю мглу вываливалась на тротуар самая первая волна пассажиров. Выдыхая клубы пара в холодный ноябрьский воздух, они не поднимали головы, чтобы случайно не встретиться взглядом с такими же, как и они сами, несчастными.

Интересно, что это такое – нормальная работа с восьми до четырех? Было бы неплохо иметь возможность устроить себе свободный вечерок, встретиться с друзьями. Впрочем, за отдельными исключениями, его друзья тоже были полицейскими, в крайнем случае – работали в тесном контакте с полицией, и в том же режиме.

Сосредоточенно прокладывая дорогу сквозь плотную толчею, он не сразу заметил человека впереди. Однако что-то в его росте и фигуре, в тонком завитке волос на макушке привлекло внимание Маклина. Он не мог сообразить, что именно вызвало острый приступ дискомфорта, а приблизиться не давала толпа. Наконец, сворачивая за угол отеля «Балморал», человек повернулся в профиль, и сердце Маклина пропустило один удар.

– Андерсон, – хрипло прошептал он, но никто вокруг не обратил ни малейшего внимания. Его толкнули в плечо, и он сообразил, что застыл на месте. Колени Маклина подгибались, кровь грохотала в ушах, как грохотал бы под мостом скорый поезд из Лондона, если бы уснувший машинист на полном ходу пронесся через вокзал «Вэйверли». А невозможная фигура впереди все удалялась.

– Андерсон! – На этот раз он закричал, и крик вывел его из ступора. Наплевав на чувства утренних пассажиров, он продирался сквозь толпу, пытаясь сократить расстояние. Но человек, за которым он гнался, очевидно глухой или погруженный в собственные мысли, скрылся в направлении Принсес-стрит.

– Чего, совсем озверел? – Пешеход, мимо которого пытался протолкнуться Маклин, повернул к нему мгновенно побагровевшее от гнева лицо.

– Полиция! Прочь с дороги! – Маклин отшвырнул его в сторону, выбрался из толпы, перешел было на бег и тут же затормозил опять – на перекрестке скопилась очередная куча народу. Он притиснулся к самой стене отеля, продрался мимо старушки с сумкой из шотландки на колесиках, потом – мимо двух туристов, которые вертелись туда-сюда, пытаясь понять, из-за чего шум, так что их рюкзаки представляли собой смертельную опасность для окружающих. Наконец оказался за углом – сонные толпы поднимались там по ступенькам от вокзала и вливались в Принсес-стрит. Маклин шарил взглядом по головам в поисках человека, которого преследовал. Дональда Андерсона нигде не было видно.

К тому моменту, когда Маклин наконец достиг своего крохотного кабинета в самом дальнем закутке управления – даже горячая вода до батарей туда едва добиралась, – он почти убедил себя в том, что это ошибка. Тот человек никак не мог быть Андерсоном. Маклин своими глазами видел, как гроб с его телом опустили в землю меньше суток назад. А чтобы в тюрьме «Питерхэд» с кем-то перепутали одного из самых знаменитых заключенных – и вовсе немыслимо.

– Тони, с тобой все в порядке? Ты как с того света вернулся.

При звуке голоса Маклин дернулся, осознав, что сидит, уставившись в пространство. Стоявшая в дверях начальник управления Джейн Макинтайр выглядела будто только что из душа – чистые розовые щеки, влажные волосы, отутюженная, не успевшая еще измяться за долгие часы на службе униформа.