— А ты утверждаешь, что гонялся за кем-то, способным полностью менять облик, — хмыкнула вернувшаяся старая китаянка, — …и оно ушло. А если вернется?

Гм, аргумент. Видимо, эти бравые оловянные солдатики что-то имеют в загашнике против таких визитеров. Ну, по крайней мере, с ними не будет проблем. Такое квадратно-гнездовое воспитание как у этих несчастных предполагает зверскую предсказуемость.

— Так шо? Всё? — почти по-еврейски поинтересовался я, уже думая, чем сегодня займусь.

— Нет, — невозмутимо ответила Цао, — Ждем следующий автобус.

— Сколько их будет-то?!

— Два.

Вторую партию мы уже встречали в расширенном составе, так как из недр второго здания выползли Вася с Викусиком, а из глубин нашего, привлеченный шумом, поднялся Салиновский, причем с кошкой. Та сидела у него на руках и смотрела на окружающих как на говно. Впрочем, пока комендантша не подошла к блондину вплотную, нависнув над обоими. Началась борьба взглядов. Паша в ней, конечно, не участвовал, но кошку держал цепко. Победила почти дружба, то есть, Цао Сюин протянула палец, явно собираясь слегка постукать кошке по носу, а та, не будь дурой, тут же вытянула шею, потершись о протянутый палец мордочкой, мурча при этом как трактор.

Ненастоящая у нас, всё-таки, китаянка. Настоящая бы сделала суп, а эта начала улыбаться. Ну да, победа кошки.

Вторая партия, ох ё… У нас тут, уважаемая, но не существующая публика, три здания. Основное в виде огромного двухэтажного барака, сплошь покрытого плющом, да два дополнительных: ангар для «великанов», уходящий в огромную стену, да круглое розовое здание, в котором все помещения оснащены специально под совсем уж особые случаи, то есть тех из советских граждан, кому требуются определенные условия для существования.

Ну так вот, из второй партии ни одна живая душа не ушла жить в основное здание! Да и не автобус их привез, далеко не автобус.

— Читай лучше, а не лупай глазами! — с этими словами, баба Цао сунула мне в руки пачку дел на деревянном планшете.

— А чего…? — попробовал возмутиться я, но китаянка уже шла гонять целый сонм странных человеков, обступивших растерянную Палатенцо, подлетевшую ранее к Викусику. Трехметровая великанша, наверное, никогда не чувствовала себя настолько одинокой.

Ладно, что у нас тут? Смотрим.

…эта двухметровая человекообразная груда мускулов, пытающаяся что-то застенчиво сказать Окалине-младшей, Ахмед Ракзухмалин. Удачно сбежал из-под надзора врачей, начал качать мышцы ради личной силы. Долго прятался в лесах, нашли вот таким вот комком мускулов, находящимся при смерти. Под одеждой носит инъекторы с веществами, помогающими ему не быть задушенным собственным телом. Может нормально жить только погруженным в жидкость. Вне её и без надлежащего медикаментозного обслуживания способен существовать несколько часов. С медикаментами до трех суток. Бедолага.

…Самуил Потапов, парень в глухом мотоциклетном шлеме, покрыт сплошной темно-рыжей шерстью. Не простой, а выполняющей роль полноценной сенсорной системы. Настоящие органы чувств им практически не используются. Шерсть стричь нельзя (испытывает жуткую боль), к тому же она очень теплая, поэтому пошатывающегося Самуила быстро-быстро ведут в розовое здание. Температура, при которой ему нормально существовать: минус 15 градусов Цельсия.

…Валерия Ковинец, человек-слизь. Прямо так в документах и написано про громоздкий скафандр, который несут прямо за Самуилом. Слизь, причем, приятно-зелененькая, как "тархунчик", однородная, прозрачненькая. Проблемы у девушки такие же, какие были (и остаются) у меня, но куда хуже. К 21-му году она только научилась формировать себе тело со всеми нужными ей чувствами, а так до этого провела семь лет буквально в банке, общаясь с учеными посредством жестов и движения собственной массы.

Уважаю. Кто-то попробует её назвать Соплей — буду бить морду. Однозначно Тархунчик.

Дальше кто у нас…?

Нам, можно сказать, прислали целый транспорт молодых «вероник». То есть тех, кто закончил лечение или изучение своих необычных способностей в центрах по изучению этой ереси, а теперь готов быть выпущенным «в люди». Морально готов, потому что люди совсем не готовы к четырехметровому сутулящемуся парню в очках, который передвигается с места на место, превращаясь для этого в какое-то очень медленное и мутное излучение (или энергию). Или что-то еще. Причем, вместе с одеждой!

Даже понятно, почему весь этот пестрый паноптикум к нам. Можно сказать — дикари, города не видевшие, в цивилизацию вернулись. Тоже социальная адаптация.

— Мда, Вась, — потрепал я стоящего с открытым ртом ребенка по голове, — Теперь тут будет весело…

-Страшный мужик!

— Гладит ребенка…

— Подозрительно. Смотри какие волосы.

— Про нас все забыли. А волосы торчат.

— Как обычно забыли. Маска у него жуткая.

— Всегда забывают. Ребенок в опасности?

— Вроде нет. Но мы посмотрим.

— Приглядим.

— Жизни ребенков важны.

— И нужны.

— И нежны. Муахахаха!

— Так, что-то я не понял…, — забурчал уже я, разворачиваясь к тонким писклявым голоскам, протараторившим всю эту тряхомудию.

Эээ… Феи?

Две… феи. Ну, крупные такие, по полметра в высоту. Но летают. Парят. Широкоскулые азиатские личики, черные волосы в тугих длинных косах, кожа с легким оттенком в желтизну. Красавицы обряжены в ультракороткие зеленые платьица, подолы вовсю демонстрируют труселя. Хорошие труселя, плотные, белые, скромнее чем шорты у некоторых модниц из моего мира. Потому, видно, и подолы такие короткие. Фигня вопрос. Итак, феи. Они висят на уровне моего лица. За спиной у обеих крылышки. Пронзительно фальшивые, сразу видно, что их вырезали из плотной пленки. Причем, уже перекошенные, болтаются туда-сюда. Рожицы у «фей» не только совершенно одинаковые, но еще и злоехидные, несмотря на всю их азиатскую сущность.

— Вы кто? — довольно миролюбивым, хоть уже и слегка размышляющим на тему, где взять крупную мухобойку, голосом осведомился я.

— Что? Еще не все просмотрел?! Тормоз! — обличила меня правая близняшка, — Мы Фей Ли и Фай Ли!

— А почему лица из Узбекистана? — наклонил голову я, заставляя летающую мелюзгу хором поперхнуться и скукситься.

— Вот же проницательный!

— Ага, говнюк.

— Отомстим ему позже.

— Но сильно!

— Да!

— Хотя… можем и простить.

— Если подружит нас с мальчиком?