– Ты знаешь, кто это делал?
После его слов оценщик сильно вжался в свой стул, его короткие ноги сильно задрожали, пытаясь как то это скрыть, он крепко придавил их крохотными ручонками.
– Я повторяю, ты знаешь чья это работа сукин сын? … – Все также хладнокровно произнес великан.
Оценщик, трясущимся услужливым голосом произнес
– Нееет, если честно не ведаю, мне ее новичок ваш принес
– А я тебя скажу чья, этот клинок ковал еще господин Нодо, он оставил пару заготовок перед уходом, новичок только наносил гравировку, и как по мне справился блестяще, поверь мне. за эти два месяца тут не ковалось ничего подобного. Как ты там говорил, отхожие места этим клинком чистить, может мне его тебе поближе показать, давай давай посмотри повнимательней…– После этих слов он начал медленно вести острие в сторону лица старого оценщика и продолжал свой монолог.
– То что тебе эту висюльку нацепили, это еще ни о чем не говорит, я твою натуру гнилую насквозь вижу, для вида же бракуешь, до тебя не было столько брака скотина, вчера переплавлял идеальный клинок. Сидишь тут гнида, выдумал себе работу, что б от скуки не умереть. Еще раз увижу, или узнаю от кого-нибудь, о твоих выходках, глаза твои крысиные выдавлю, может со слепу, лучше проверять станешь.
Уже распалившись он со всей силы ударил ногой по столу, от удара хлипкая конструкция перевернулась, опрокинув вместе с собой и вросшего в стул оценщика при падении стол потерял две задних ножки. Оценщик угрюмо лежал под грудой развалившегося на куски стола совсем покрасневший, как большой раздувшийся волдырь, начал плакать, но найдя в себе силы подняться, встал и очень неуклюже поковылял к выходу, держась за правую ногу.
У самого выхода из кузницы он что то истерически провизжал, мне не удалось разобрать. Однако в ответ ему донеслось громкое и убедительное предупреждение.
– Вернешься, новый стол не забудь, только покрепче.
Постепенно шепот других рабочих сходил на нет, кузница наполнялась привычными звуками работы, только рассыпавшийся стол в центре напоминал о произошедшем. Неторопливо пробираясь по рабочим цехам, пытаясь не задохнуться от жара и чувствуя себя слепым от соленого пота, беспрестанно стекающего со лба прямо в мои глаза я спрашивал где мне найти Таро, но от меня все только отмахивались, не желая хотя бы на секунду отвлечься от своей работы, как вдруг один слившийся со стеной человек, гематитового цвета молча указал мне пальцем на того самого великана вступившегося за молодого работника. Таро молча стоял и бил молотом по раскаленной металлической пластине, разбрасывая столпы вихрящихся искр тут и там, на его лице читалась полная отстраненность, будто пару минут назад ничего не произошло. Только подойдя ближе можно было оценить настоящий масштаб этого человека, больше напоминающего заросшего, с дикими чертами, духа леса. С его лица свисала кустистая немного опаленная снизу черная борода, руки его, плечи и даже спина были покрыты таким густым волосяным покровом больше напоминающим шкуру животного. После его отточенных ударов на пару метров от него расстилается сильная непривычная вибрация, щекочущая стопы. Даже форма черепа этого человека не являлась обычной, имея такое громадное тело, такой же громадной была и голова, вмещавшая в себя два огромных зеленых глаза и выразительный острый нос, с жуткими вечно пыхтящими бычьими ноздрями.
В какой-то момент я поймал себя на мысли, что уже довольно долго рассматриваю этого так сказать реликтового представителя человечества.
– Здравствуйте, вы Таро – как мне показалось довольно громко произнес я, однако никакой реакции не последовало
– Добрый день, вы Таро – еще громче вопросил я, только снова безрезультатно, если бы я недавно не видел его вполне человеческую реакцию, то решил, что это больше механизм, чем человек.
В третий раз я добавил к словам легкий толчок в плечо, дабы хоть как то украсть его внимание.
– Господин, вы Таро, мне очень нужно у вас спросить – произнеся это я легонько, но все же ощутимо толкнул его в плечо.
Реакция последовала незамедлительно, этот вепрь нехотя обернулся через плечо, и недовольно сморщив лицо сказал
– Я уже говорил, когда привезут оставшиеся материалы, тогда и закончим, а сейчас, забирайте что есть, и так уже из мусора куем.
Это его заявление меня немного сконфузило, мое лицо слегка перекосилось от удивления.
– Что лицо кривишь, сказал, берите что есть, а будешь лицо кривить, встанешь сам из ржавого хлама мечи ковать, не отвлекай меня больше, забирай и выметайся.
Он тут же повернулся и механизм своими отточенными движениями продолжил работу.
– Я совсем, не поэтому делу, мне приказано перепись провести – после моих слов он снова повернулся и озадаченно переспросил
– Что что тебе нужно?
Не долго думая, я порылся в своем мешочке пристегнутом к поясу и вынул грамоту, он как будто рефлекторно выхватил ее из моих рук и начал внимательно вчитываться, закончив ознакомление он сделал глубокий вдох и спокойно сказал.
– Да ладно тебе ерундой заниматься, ты молодой, неужели полезного дела для тебя не нашлось, руки у тебя есть, ноги я смотрю тоже, найди работу, а с этим не ко мне, мне некогда тут рабочих собирать из-за такой бессмыслицы.
Закончив он протянул мне обратно грамоту, сильно заляпанную потом и гарью. Только вот отступать мне уже некуда, обратно в храм вот так пойти я не могу, сбежать тоже, уверен я бы не прожил и месяц в этом суровом негостеприимном мире. Собравшись я серьезно объяснил ему всю ситуацию, он выдохнул и с понимаем ответил.
– Эх, да что с тобой делать, сидел бы сейчас богов ублажал, и тебя по чем зря из родных краев вырвали, ты знаешь что, приходи в «Зеленую бабочку» это постоялый двор на юге Одая, увидишь там вывеску, не заблудишься я думаю, мы по вечерам там собираемся, а кого не будет, мы тебе про них сами расскажем, проверять каждого человека все равно никто не будет. А сейчас дай мне уже закончить работу. Ну, что стоишь то, иди говорю!
Обнадеженный хоть каким-то результатом я вышел, из кузницы, и почувствовал прекрасный свежий поток ветра на своей спрелой от пота коже, спустился к заросшему высокой травой оврагу, внизу которого текла мутная река, на поверхности которой плавно колыхались волнистые длинные пальцы роголистника. Из под вод вялотекущей реки высовывал свой длинный острый нос, холодный серый валун, в этом месте река делилась на две еще более узкие борозды, хотя и такой реке под силу сточить этот камень до основания, постепенно превратя его в затерявшийся на дне песок, или она высохнет раньше. Тем временем солнце уже медленно сползало с неба, погружаясь в землю, растворяясь в широком, пустынном зеленом поле, оставляя только блеклые розоватые блики в вечерней росе и лишь грозная черная туча гнетуще ползущая откуда-то слева утверждала – «Жди дождя». Просидев на этом уступе, свесив ноги, через некоторое время со спины стали доносится человеческие голоса, кузнецы стали расторопно разбредаться. После тяжелой работы с ярко рдеющей сталью, они будто снимают панцирь напускной, а может и вполне естественной серьезности, выдыхают и превращаются в обычных людей, умеющих жить другой жизнью.
В своих бредовых размышлениях я потерял момент, когда ушел основной поток работников, сейчас из кузниц стекались лишь самые заядлые трудоголики. Отряхнув одежду, и с трудом поднявшись с травы с которой я уже успел сплестись, последний раз окинул взглядом реку, овраг и солнце оставившее от себя только тонкую красную линию у самого горизонта. Вот и мне пора в как ее, ой, неужели забыл, ах да точно в «Зеленую бабочку», а если бы и забыл, то что, неужели тут так много постоялых дворов.
С приходом вечера Одай заметно преобразился, краски светлого дня уже пару часов как пропали, но ночь этому месту только на пользу, почти каждое здание в центре увешано горящими бардовыми фонарями, отбрасывающими размытые отражения на темную вытоптанную людьми и скотом землю. Силуэты людей снуют туда сюда, долго не задерживаясь на месте, приковывает людей закрепляя их за столиками только бутылка крепкого сакэ. По деревне особенно суетливо носятся неуловимые тени с женскими фигурами, учитывая строгость родительских нравов, сбежавшие из домов, чтобы поймать на себе пару тройку мужских пронзительных взглядов, найти того с кем можно сбежать в крупный город,, в храме Аки мне все уши прожужжал, какая насыщенная в больших городах жизнь, не чета деревням и селам, и уж тем более, захолустному храму посреди густых лесов. Главная улица Одая, это протяженные торговые ряды, лавки и ремесленные магазинчики, как известно прибыль не знает времени, потому торговля тут идет до поздней ночи, купцы и торговцы имея совесть кличут и зазывают народ чуть тише чем днем, пытаясь не навлечь гнев местных жителей, у которых от бессонницы вдруг может отпасть желание покупать их товар или возникнет желание настучать по голове навязчивому крикуну. Вокруг одной телеги с сундуками толпа была чуть оживлённей чем обычно, сундуки были доверху набиты всевозможным сукном и тканями. Раздраженный купец нервно дергая руками отгонял от своей повозки целую толпу молодых женщин со словами:
