– Н-нет-нет, спасибо, пожалуйста, не надо! Я в порядке.

– Ладно. Тогда возвращайся на кровать. И постарайся заснуть.

Корс на ощупь вернулся к топчану, снял камзол и рубашку.

Пока его не трогали. Он согрелся под одеялом, и выпитое им вино дало о себе знать, подарив некоторое спокойствие.

Вдруг Корс услышал, как Ник издал какой-то странный звук. Он как будто всхлипнул, тихо застонав, словно от боли, и его тихий стон перешел в такое же тихое шипение.

– Вер! – громко позвал он, и, видимо, спохватившись, добавил уже мысленно, – «принеси мне этот чертов пластырь и ваты», – а потом снова вслух зло выругался на нечистом.

– Ник! Что с тобой?! – с волнением закричал Корс. Резко подскочив, он сел на топчане.

– Тебе какая разница? – холодно ответил Ник, – ведь я кусок дерьма в грязном фантике от конфеты.

Корс пристыжено замер:

– Зачем тебе вата и пластырь? Доктор Кассиэль предупреждал, что, когда яд окончательно начнет выходить из твоего шрама, может начаться воспаление. Последние дни кожа вокруг была сильно покрасневшей, от тряски в дороге воспаление усилилось? Да? Только не вставляй опять стальные скобки, умоляю!

– Не твоё дело! Я сделаю то, что захочу!

– Ник, прошу тебя! Ты обижен и зол на меня, я понимаю, но будь благоразумен.

– Не называй меня больше Ник! Для тебя я Никто! И я не обижен и не зол на тебя, папочка-господин!

Корс прекрасно понимал, что Ник глумится над ним, называя папочкой, но не хотел сдаваться так просто:

– Нет, нет. Ник, умоляю! Я никогда не злился на тебя по-настоящему. Ты слушал мои мысли в дороге? Мои воспоминания о тебе?

– Трудно было не услышать, как ты беспрерывно дрочишь на мою человеческую внешность в своей голове.

– Нет! Я не дрочил… ты неправильно понял…– Корс услышал, как в палатку вбежал Верный. Ник стал мысленно общаться с ним и отвлекся от разговора с Корсом. Корса это бесило. – Ник, я был не прав, я признаю это…

– Отвали от меня и заткнись сейчас, – Ник снова тихо зашипел. Корс предположил, что он прикладывает вату, пропитанную заживляющим средством, к воспаленному шраму.

– Сынок, я виноват, я необдуманно начал лечение и разбередил твою застарелую рану. Позволь мне помочь тебе, – взмолился Корс, он безумно волновался, что Демон окончательно изуродует лицо его сыну.

– Нет!

И Корс не выдержал:

– Ты сейчас все испортишь! Ты не сможешь правильно применить лекарство! Ты не умеешь! Упрямый идиот!

– Ах, смотри-ка, опять ты меня умыл и не вытер! Но я больше не собираюсь сидеть и плакать после того, как ты наорал на меня! Господин-папочка, заткнись, я сказал, иначе сейчас я рот заклею тебе пластырем, а не только глаза! А хочешь, стальной скобкой скреплю, чтобы ты уже заткнулся окончательно!

Корс замер и замолк. Он очень переживал, что Ник сейчас без присмотра испортит все лечение.

Ник подошел к нему:

– Не обращайся ко мне. Я запрещаю тебе разговаривать, ты понял? Все, что ты хотел, ты мне уже сказал в Форте.

Корс промолчал, не зная, как ему поступить, можно ли ответить или уже нельзя. Но он невольно мысленно произнес: «Сынок, что с твоим лицом?»

Несмотря на запрет, у Корса язык не поворачивался назвать его Никто.

– Что с моим лицом? Ничего. Оно покрыто черной чешуей, ты же знаешь, – ответил Ник вслух. – Не обращайся ко мне мысленно! А то сейчас я дотронусь до тебя своими мерзкими лапами, и ты от страха обмочишь штаны, да, папочка?

Корс схватился за голову:

«Прости, прости. Я постараюсь принять твою сущность и этот твой образ, и в нашем мире ты ведь в слиянии с моим сыном, и…»

Он «услышал», как Ник резко закрыл от него свои мысли, словно громко хлопнул дверью, и отошел от него:

– Спи!

Глава 3

Skid Row – Wasted Time

Корс снова заперт в какой-то пустой и темной клетушке без окон. Это сон? Или он опять «ловит» воспоминания Ника? Корс уже понял: как только в его видениях появляются темные норы, низкие потолки, камеры, подвалы, неприятные ощущения тесноты в замкнутом пространстве и темнота – это воспоминания его сына. Темнота и ограниченное пространство. Корс уже не боится, больше не испытывает панические атаки и клаустрофобию. Он отделяется от сознания Ника, в котором пустота и никаких мыслей и эмоций, словно он мертв. Корс отделяется, потому что хочет увидеть его со стороны. Здесь нет никакого источника света, но Корс все равно «видит». Ник такой маленький! Черт! Корс, как всегда, провалился в детские воспоминания. Ник слишком маленький, ему, наверное, нет ещё и пяти лет. Может, чуть больше, но он и для пяти лет выглядит маленьким и худым, просто выражение его лица такое серьезное и взрослое, совсем не детское. На худом лице четко выделяются скулы, нет той округлости и пухлых щечек, которые часто присущи малышам. Бледное лицо с гармоничными чертами. Ник очень красив, несмотря на то, что лицо чумазое, будто перепачкано землей, и нижнюю губу ему уже испортили, в ней торчат кольца. Губы черные, тоже в земле. Он что, ел землю? Ник не пострижен и не расчёсан, волосы его спутанные и грязные, впрочем, как всегда. Макушка тоже в земле. Он плохо одет. На нем какая-то короткая кофта и порванные штаны. Это откровенное тряпье, оно такое старое, что кажется истлевшим. Ник сидит на голом земляном полу в этой каморке, похожей на склеп, где больше нет ничего. Сидит один, грязный, весь в земле, худенький, одинокий. Корс невольно вспомнил воспоминания детства Шагежа. Заф тоже вечно держал его в каком-то чулане. Что за дикие приемы воспитания у вас, нечистых?

Или вы так обращаетесь только с «неправильными» детьми? Такими, как Шаг и Ник? Руки Ника связаны запястье к запястью. Его кисти сведены вместе лодочкой, он как-то странно прижал их к груди, а дальше веревка уходит к кольцу в стене. Зачем ведьма привязывала маленького ребенка в темной комнате одного? Зачем связала вместе руки? Не так уж она хорошо обращалась с тобой, Ник! – с горечью думает Корс. А ведь его сын и слова плохого про нее никогда не сказал, и называл всегда «моя приемная мать», или просто – мать. Он не говорил «ведьма», не называл ее по имени, он говорил – моя мать. И Корс видит сейчас, что Мара явно не заслуживала этого звания.

Ник чуть вздрагивает, он как будто внимательно прислушивается к чему-то, но вокруг царит абсолютная тишина. Чуть тряхнув головой, он убирает руки от груди и вдруг начинает скрести земляной пол. Пол твердый, но у Ника, видимо, уже было достаточно времени, потому что ямка, процарапанная им в полу, довольно глубокая. Он медленно и как-то механически тупо скребет землю ногтями. Рядом нет ни кружки с водой, ни миски с едой. Может быть, действительно бедный он и ест эту землю. Ник скребет, скребет землю, и, словно разозлившись, в каком-то отчаянии поднимает связанные в запястьях руки, сжимает кулаки и нервно стучит ими себе по макушке. Как же знакомо Корсу это движение. Сынок, зачем ты копаешь землю? Ты пытаешься сделать подкоп? Выкопать себе путь к свободе? Корса переполняют эмоции любви к Нику и негодования к ведьме. Разве можно было так обращаться с его сыном! Со зверьми лучше обходятся, а он ребенок! Сердце Корса обливается такой болью, что он не может больше смотреть на эту такую простую и одновременно невыносимую картину.

– Боги, сынок! Сынок! – в каком-то исступлении кричит он и видит, что Ник вздрагивает, поднимает бледное лицо, его пустые глаза смотрят в никуда. Он едва заметно шевелит губами, с них не слетает ни звука, но в голове Корса отчетливо вспыхивает: «Папа?» Словно Ник вкладывает ему это прямо в мозг, не пользуясь ни голосом, ни языком. Только эмоции. Снова и снова с таким удивлением будто спрашивает: «Папа? Папа?!»

Корс замирает от удивления, эмоции переполняют его, и он начинает «выпадать» из прошлого. Картинка смазывается, но он ещё успевает услышать резкий выкрик: «Папа, не уходи! Не бросай меня!»

И выпадает из состояния. Просыпается, понимая, что лежит на походном топчане в палатке, но в его голове, все еще продолжает звенеть полное отчаяния: