«Но почему Ник такой дурак? Почему?» – спокойствие оказалось недолгим, Корс не мог взять себя в руки. Мысли крутились в его голове снова и снова. Он перебирал все возможные варианты будущих событий по третьему кругу, раз за разом обдумывая ситуацию, в которой оказался, и искал выходы из нее с наименьшими потерями. Всевозможные версии накручивались друг на друга, предположения становились все более фантастическими. Одну за одной Корс курил сигареты Парки, чувствуя, что теряет в пустых измышлениях последние силы, и не мог остановиться и перестать.

«Что я мог упустить? Чему не придал значения? Что ещё можно придумать? И чем может помочь Лис? Лис сам прогибается. Лиса самого они валяли как хотели перед походом на Рудный. Ему здорово досталось, и он подчинялся. Чем он мне поможет? Шуткой? На самом деле, это я ему помогал. Я выступил в качестве его покровителя, пообещал уговорить Демона, сменить гнев на милость, чтобы Демон, наконец, разрешил Лису стереть позорный клоунский грим с лица. Я, правда, не успел этого сделать, но Лис ведь подумал, что я попросил за него, и сказал мне: «Спасибо»! Значит, Лис теперь должен помочь мне! Вернуть долг! А если в городе я откровенно поговорю с Леонардо? Разговор очень непростой, и что Леонардо скажет мне на это?»

– Задача выполнена!

Корс резко вздрогнул от неожиданности. Безумный поток его размышлений прервал Парки. Он зашел в палатку, бесцеремонно выдернув Корса в реальность, и теперь стоял перед ним, ожидая дальнейших приказаний.

– Командир, все готово, – снова отрапортовал нечистый, видя, что Корс, просто сидит, тупо уставившись на него, и молчит.

– А-а…а… коня. Моего коня вы поставили под навес? – наконец спохватился Корс.

– Так точно, – Парки отдал честь.

– Ладно, – Корсу не к чему было придраться. В палатке у Парки было чисто и без излишних роскошеств, по мнению Корса, не положенных его подчиненному. Аскетично, скромно, ничего лишнего. Шатер Корса нечистые поставили быстро. За конем ухаживают. Корс поднялся, гордо распрямил спину, и, сделав каменное выражение лица, направился к выходу. А заметив, что наследил у Парки в палатке своими грязными ногами, он постарался придать своему лицу еще большую надменность.

Войдя к себе, Корс увидел Тютю. Она сидела на коленях, низко склонив голову, покрытую черным накидом, и рядом с ней стоял таз с водой. Корс все понял, сразу сел на стул. «Если вода будет холодной, я вам такое сейчас устрою!» – зло подумал он, ему все еще хотелось сбросить на кого-нибудь свое раздражение. Но вода в тазу была теплой, приятно отогревая замерзшие ступни. Тютя очень аккуратно и бережно принялась смывать грязь с его ног мочалкой, намыленной мылом. Кисти ее рук были открыты, и Корс видел, что на пальчике рабыни поблескивает тоненькое золотое колечко с голубым камушком. «Ох, Парки, глупый волчок! Что же ты делаешь? Зачем задариваешь бесполезную хитрую лисичку драгоценными подарочками? Как она это делает? Как эта красная сучка умудряется раскручивать его? Ведь у нее нет ничего! Ни языка, ни груди, обрезанная сухая дырка. Нет ничего, но, однако, она имеет влияние на моего капитана, какую-то тайную силу, которой беззастенчиво пользуется в своих целях и для своего блага. У нее есть скрытые рычаги влияния, – размышлял Корс, – а у меня нет никакой возможности влиять на Ника! И почему у меня нет до сих пор такой невидимой силы, как у князя Арела! Только поэтому я не могу дать им достойный отпор. Конечно! Арел быстро задавит меня своей силой, а Ник тем более обладает ею в совершенстве. А я – нет! И мы не на равных! Почему я слышу бесполезные мысли, но не могу никого сжать! Сдавить горло!»

Корс попытался представить, как сжимает горло Тюте. Парки исполнил приказ Корса и покрыл рабыню накидом, но не таким, какой она носила в городе. Эта накидка была более легкой и свободной, из тонкой шелковистой ткани, ниспадающей вниз красивыми складками, она не так сильно сковывала движения. На голове, поверх длинного струящегося платка, была повязана широкая налобная повязка, затянутая узлом на затылке. Для глаз было оставлено немного пространства. Налобная повязка и ткань, закрывающая лицо, над переносицей соединялись вместе тонкой черной тесемкой. Глаза рабыни были опущены вниз и почти не видны, но Корс, сидя на стуле и глядя на девушку сверху вниз, видел, как подрагивают ее каштановые пушистые ресницы, когда она моргает. Видел, что ее верхние веки красиво подчеркнуты черной краской. Он и сам не понимал, почему его это так раздражает, и поэтому со злостью продолжал представлять, как двумя руками с силой сдавливает ей шею, но Тютя не поднимала глаз и спокойно продолжала натирать его ступни мочалкой. На нее ничего не действовало!

«Ну, уж если такую слабую дрянь я не могу потрогать, то что говорить о других! Да они хоть сейчас меня убьют, если захотят! На расстоянии!» – в отчаянии Корс снова попробовал сжать Тютю, и снова ничего не произошло. Он отступил. Тютя стала ополаскивать его чистые ступни водой из кувшина.

«Тютя… Тютя… а есть вообще у этой сучки имя? Может, зная ее настоящее имя, я смогут воздействовать на нее?» – и как только Корс об этом подумал, перед его глазами появился какой-то набор из цифр и букв. Корс видел его очень отчетливо – «мс13590вг». Он всегда легко запоминал числовые комбинации, часто помечая цифрами свои документы. Говорил своему секретарю: «Принеси мне из архива папку номер такой-то или такой-то…», знал наизусть все номера статей кодекса. Нет, похоже, у Тюти никогда не было имени как такового, но у нее был инвентарный номер!

Ночь. Низкий серый барак с рядами плетеных циновок на полу. Много девочек, пара десятков, а то и больше, лежат на циновках и спят. Вот и Тютя. Она не спит, прижимается к девочке, лежащей рядом, они обнимаются, льнут к друг дружке. Тюте лет восемь-девять, но девочки могут быть и старше, Корс уже привык, что дети в его видениях всегда выглядят не на свой реальный возраст, от тяжелых жизненных обстоятельств они худенькие и маленькие. И у Тюти еще есть язык, и грудь пока не тронута, ее просто нет, потому что она еще не выросла. Мимо его взора вихрем проносится целый калейдоскоп из очень ярких, теплых и приятных моментов, всегда связанных с этой другой девочкой, чей инвентарный номер «мс137100оф». Она и Тютя лучшие подружки, постоянно вместе, смеются, обнимаются, целуются. Он видит какие-то занятия, на которых рабынь обучают труду. Девочки также приучаются носить накид, у Тюти и всех других учениц нет лица. Они беспрерывно что-то моют, скребут, трут и убирают. Им не очень это нравится, но деваться некуда, и они покорно выполняют задания: подметают и моют полы, отмывают до блеска грязную посуду, пропалывают какие-то грядки, собирают с высоких кустов спелые темно-красные ягоды. Ежедневная работа с раннего утра и до позднего вечера. В определенный день их бьют, не за какие-то провинности, а просто для порядка, бьют довольно ощутимо. Корс быстро пролистывает историю жизни рабыни, как страницы не интересной ему книги. Он не хочет смотреть воспоминания, состоящие из бесконечного труда, побоев и насилия. Но он видит, что каждую ночь Тютя и «мс137100оф» прижимаются к друг дружке на своих жалких циновках и любят друг друга. Как ни странно, их воспитатели не обращают на это особого внимания. Взрослые женщины, покрытые накидами и безликие, они не интересуются жизнью своих подопечных.

Да и сами девочки воспринимают их равнодушно, как день и ночь, дождь и ветер, некие силы природы которые существуют в окружающем их мире. Тютя со своей подругой покорно живут в предложенных обстоятельствах и одновременно в их личном маленьком мирке, до которого никому нет дела, и вот там подружкам интересно, и они счастливы. Но лишь до поры до времени. Корс отмечает, что девочки повзрослели, и слышит, как одна из наставниц говорит другой, указывая на «мс137100оф»:

– Эта очень ленивая, ее в госпиталь, раненым воинам нужна кровь. А эта, – и она указывает на Тютю, – более трудолюбива, и чуть сообразительнее, ее в помощницы по хозяйству.