Многие исследователи творчества Гумилева прекрасно осознают тот факт, что наиболее острые критические стрелы в его адрес исходят от авторов, углядевших в нем сторонника ... «коричневости» и «.брутального антисемитизма». Но мы то — современники Гумилева, представители различных российских этносов, знаем, что это не так, что это самая настоящая инвектива комплектирующих оппонентов. (Автор, лично знавший Льва Николаевича, беседовавший с ним, ни разу не слышал от него ни одного слова хулы в адрес евреев, да и в отношении хазар он говорил лишь в связи с теорией этногенеза, пассионарности и без какого-либо антисемитского «намека». Диссертационный совет, в котором мы совместно работали, наполовину был «еврейским», и ни разу он не дал никому усомниться в своей интернационалистской платформе).
На чем же основывает свою позицию тот же Янов? Может быть, на том, что Гумилев отвергал общепринятую в современном мире концепцию единой иудео-христианской традиции в пользу ее средневековой предшественницы, утверждавшей, что «смысл Ветхого и смысл Нового заветов противоположны» (1, с. 106)? Но, подобная точка зрения сегодня не нова, она банальна, ее обсуждают даже старшеклассники. «Камнем преткновения скорее служит следующая фраза: «Проникая в чуждую им этническую среду, («блуждающие этносы» — авпк) начинают ее деформировать. Не имея возможности вести полноценную жизнь в непривычном для них ландшафте, пришельцы начинают относиться к нему потребительски. Проще говоря — жить за его счет. Устанавливая свою систему взаимоотношений, они принудительно навязывают ее аборигенам и практически превращают их в угнетаемое большинство» (3, с. 143).
Но ведь в данном случае речь идет об исторических реминисценциях и не более того. В роли подобных этносов так или иначе оказывались десятки и сотни древних народов, в том числе русские племена. Не исключено, что далекие предки многих сегодня весьма уважаемых людей в Африке или на островах Полинезии, могли быть склонны, например, к... каннибализму, но это обстоятельство не может ведь рассматриваться как средство их дискредитации. Подобные экстраполяции с научной точки зрения смехотворны.
Главное состоит в другом — взгляд Л. Н. Гумилева базируется на принципах предложенной им теории пассионарности, удовлетворяющей всем требованиями строгой научной гипотезы. Помилуйте, где же здесь «корич-невость» и «брутальный антисемитизм»? Где же здесь Александр Львович усмотрел «иудейское иго», которое, якобы, страстно утверждал Гумилев, ассоциируя его с Хазарским каганатом? Отрицание последним татаро-монгольского ига вовсе не означает автоматического признания им ига «типичной этнической химеры», хотя хазары, по его излишне резковатому выражению, «высасывали из Руси ее ценности и жизни ее богатырей». (Но, разве аналогичные обвинения в «высасывании», но уже по отношению к русским, нельзя сегодня услышать в Таллине, Риге, Тбилиси, а в последнее врем — в Киеве? Ну, и что из этого следует, особенно для молодого поколения, родившегося после 1991 г.? А ничего!
Ради справедливости, заметим: все эти разногласия в той или иной мере все же укладываются в рамки научной полемики, хотя подчас и балансирующей на гране «фола». Путям научного объяснения реальной действительности Гумилева вызвался научить Лев Самуилович Клейн— некогда профессор исторического факультета Ленинградского университета, имеющий, кстати, довольно высокий научный рейтинг (с ним Льву Николаевичу некогда довелось вместе участвовать в экспедиции проф. М. И. Артамонова на раскопке хазарской крепости Саркел, взятой князем Святославом и превратившейся в славянскую Белую Вежу на Дону).
Завуалированные в «псевдокорректные реверансы» (мол, <Дев Николаевич — воспитанный и доброжелательный Человек, безусловно, не антисемит» и т. п.), писания Клейна, в действительности, представляют, на наш взгляд, наиболее оскорбительную и злобную из всех известных оценок творческого вклада Гумилева в науку, не говоря уже о том, что, по его мнению, «произведения Л. Н. Гумилева претендуют на то, чтобы стать знаменем для политических группировок шовинистического толка вроде «Памяти». (Для многих авторов особенно забавной является реплика Клейна о том, что ни один серьезный специалист концепции Гумилева не приемлет, при этом выражение «ни один», вероятно, для вящей убедительности, он повторяет дважды с восклицательным знаком. Говоря иначе, среди многотысячных приверженцев идей ученого специалистов, конечно же, нет и в помине. Вероятно, все они — в окружении Клейна).
Нам не хотелось бы пропагандировать интеллектуальные перлы Клейна в отношении творчества Гумилева, но некоторые из них, наиболее одиозные, все-таки озвучим:
— «Безоглядная смелость идей, громогласные проповеди, упование исключительно на примеры и эрудицию — ведь это оружие дилетантов. Странно видеть профессионального ученого, столь приверженного дилетантскому образу мышления»;
— «Л. Н. Гумилев — не естествоиспытатель. Он мифотворец. Причем лукавый мифотворец, рядящийся в халат естествоиспытателя»;
— «Автор этой книги («Этнос и биосфера Земли» — авт.) должен был, в конце концов, обратить свой пафос против евреев...»;
— «Популярность Л. Н. Гумилева чем-то сродни популярности Пикуля: интеллектуалы пожимают плечами, специалисты возмущаются, а широкие круги полуобразованной публики готовы платить за книги кумира бешеные цены. Есть нечто общее и в характеристиках обоих авторов, несмотря на все несходство их происхождения и судьбы. В речи обоих есть упрощенность, которая многим кажется вульгарной и пошловатой. Оба поражают публику объемом своих знаний и оба не могут избавиться от упреков в дилетантизме. Но у обоих есть поклонники, боготворящие своих кумиров» и т. д. и т. и. (4, с. 228—446).
Беспристрастный анализ антигумилевских упражнений Клейна, не лишенных известной «изысканности», наводит на простую, как манная каша, истину: будь Л. Н. Гумилев «трижды гением», ему никогда не простится вполне вразумительный для студента и даже старшеклассника научный тезис о неразрывной связи этноса с территорией (ибо это, оказывается... «антисемитизм»!), и он всегда будет ассоциироваться единомышленниками Клейна со «спекулятивной философией» и «мифотворчеством». Главное, унизить, дискредитировать, «опустить» выдающегося Человека. (Кстати, в одном из последних своих пасквилей, бывший зэк Клейн (справедливо или несправедливо осужденный по советским законам за му-желожество) как раз и навешивает ярлык «опущенного» политическому зэку Гумилеву, будто их нары находились рядом и будто статья за клевету сегодня и не появилась в уголовном кодексе).
Делавший свои первые робкие шаги в науке Лев Самуилович с анализа проблем происхождения славян, и, прежде всего, с резкого отрицания их автохтонности на тех территориях, где их застала история (разумеется, без указания соответствующих фактов), видимо, с «младых ногтей» досконально (лучше Гумилева) разобрался во всех тайнах взаимоотношений этноса и территории. Многие этнологические и исторические работы самого Клейна, как ранние, так и поздние (благо их у него много) как раз отличает «безоглядная смелость идей, громогласные проповеди, упование исключительно на примеры и эрудицию», то есть, то, что, по его мнению, как раз и является «оружием дилетантов».
Лев Николаевич вполне неоднократно и справедливо подчеркивал, что «этнология — наука, обрабатывающая гуманитарные материалы методами естественных наук». В этой связи упрек Клейна о том, что методы исследования, используемые Гумилевым, не адекватны предмету его исследования, вызывает умиление, поскольку полезны все приемы, способы, нормы и действия, способствующие решению конкретной задачи. (Кстати, Ф. Бэкон сравнивал метод со светильником, освещающим дорогу в темноте, Р. Декарт методом называл «точные и простые правила», соблюдение которых способствует приращению знания и т. д.). Заметим, претензии к используемым методам исходят не только от Клейна-археолога, но и от Клейна-историка, прекрасно осведомленного о том, что древние греки среди девяти муз чтили Клио. Преувеличивать значение метода, считать его более важным, чем сам предмет исследования, значит, вести речь о метафизической интерпретации метода познания, противостоящего диалектическому и сводящегося к абсолютизации того или иного элемента целого.
