Но все же, сидеть вот так, в теплой уютной комнате, рядом с похожими на тебя людьми, было очень приятно. Привычно пахло красками; за стеклом кружили снежные вихри; иногда к Сашке подходила их молоденькая учительница, Полина Николаевна, в пушистом малиновом свитере и мягко, словно извиняясь, поправляла ее…

   Полтора часа промелькнули очень быстро: Сашка так и не вспомнила про апельсин и остатки бутерброда, затерявшиеся на дне сумки. После урока они с подружками поиграли в снежки в саду, окружавшем Дворец искусств, соорудили большущего снеговика, украсив его лысую голову потерянной кем-то оранжевой перчаткой. Потом Сашка отправилась домой.

   Метель уже закончилась, и снег пышным мерцающим покрывалом лежал повсюду: на опавших до земли ветках деревьев, на скамейках, на задумчивых статуях, на уснувших автомобилях, приютившихся у тротуаров. Сашка возвращалась домой через парк: ей нравилось после занятий не торопясь прогуливаться по широкой липовой аллее, смотреть на голубей, кормящихся возле скамеек, рассматривать загадочные лица каменных изваяний. Сейчас в парке почему-то не было ни души, лишь воробьи изредка стряхивали с деревьев снежную пыль.

   Вдруг Сашка остановилась: на скамейке слева от нее что-то шевельнулось. Что-то белое,… Может, собака? В сумерках и не разглядеть. Замерзла, наверное, в снегу-то. Сашка подошла поближе и ахнула…

   На скамейке, почти сливаясь с сугробом, лежало, поджав тонкие ножки, снежно-белое чудо. Маленькая лошадка с большими темно-сливовыми глазами, розовым носом и изящным витым рогом на лбу… Единорог! Настоящий, живой, вон, мордочкой мотает!

   Сашка сама замотала головой, стремясь прогнать чудесное видение.

– Ты и вправду единорог, что ли? Откуда ты взялся?

   Сашка подошла к скамейке и, смахнув варежкой снег, присела на самый краешек. Единорог зашевелил губами и уткнулся носом в ее ладошку. Розовый нос был холодный и шелковистый на ощупь.

– Ой, ты, наверное, есть хочешь! Сейчас, подожди-ка!

   Сашка порылась в сумке и достала апельсин. Единорог нетерпеливо мотнул головой.

– Я его только очищу, не кусайся…

   Она сняла душистую оранжевую корку и разделила апельсин на дольки. Единорог осторожно подхватывал сочную мякоть губами и задумчиво жевал. Потом съел и кожуру.

– Что же мне с тобой делать? Здесь оставлять нельзя – замерзнешь… Придется взять тебя домой. Мама, конечно, сначала ругаться будет, но ты ведь чудо, ты ей понравишься. А я с тобой стану гулять – вот девчонки удивятся: ни собака, ни кошка, а самый настоящий, взаправдашний, единорог!

   Сашка осторожно подняла лошадку – та была совсем крошечная, не больше пуделя – и завернула в свой шарф. Лошадка не сопротивлялась и доверчиво смотрела на нее своими блестящими сливовыми глазами. Прижав лошадку к груди, Сашка отправилась домой. Уже темнело…

   Мамы дома не оказалось, и Сашка открыла дверь своим ключом. Быстренько разделась и, не снимая ботинок, прошла в комнату. Расстелив на диване теплый шерстяной плед, она уложила на него единорога.

– Вот так, теперь быстро согреешься. А я пойду тебе тепленького молочка и еще чего-нибудь вкусного принесу. Лежи здесь и по комнате не скачи!

   Единорог, казалось, и не думал скакать по комнате, он сладко зевнул, закрыл глаза и, положив мордочку на вышитую подушку, приготовился заснуть.

   Пока Сашка на кухне подогревала молоко, в ее голове вертелись десятки вопросов. Что же все-таки скажет мама, увидев лошадку, пусть даже и рогатую, на Сашкином диване? Как единорог появился в парке, откуда? Девочка это или мальчик? Что единороги едят? Где его держать, когда он вырастет?

   Сашка налила молока в блюдечко с голубым цветком, потом, подумав, положила в плошку несколько кусочков сахара, баранок с маком, вытащила из холодильника морковку. Где-то в буфете она прятала остатки рахат-лукума… А-а-а, вот он где, за макаронами спрятался.

   Войдя в свою комнату, она чуть не уронила поднос… Единорога на диване не было: на пледе белела лишь горстка быстро тающего снега… Может быть, он заплутал где-нибудь в квартире?

   Сашка обежала все комнаты, заглянула в ванную и туалет, даже на лестничной площадке посмотрела. Нет, его нигде не было. Он… он растаял… надо было его в холодильнике прятать, а не в плед кутать! Эх, растяпа!

   Сашка плюхнулась на диван и заплакала. Снег на зеленом пледе превратился в холодную лужицу. Сашка потянулась к подносу и взяла сушку. Она грызла сушку и слезы струйками текли из ее глаз. Ведь она … погубила его… Жил бы себе в парке, бегал бы в снегу… Как она сразу не догадалась?

   Кто-то пришел. Мама, наверное. В коридоре стряхивали снег с одежды. Опять, значит, метель.

– Ой, там такой снегопад – скоро из дома не выйдешь! – послышался мамин голос. – Как наш папа только домой возвращаться будет! Ведь увязнет!

   Мама, пахнущая холодом и розовым маслом, вошла в комнату.

– Ты давно пришла? – она присела на диван и обняла Сашку. – Опять сладкое до ужина ешь. Скоро будем кушать, потерпи, – мама сама взяла кусочек рахат-лукума и откусила. – М-м-м, вкусно! Как твои дела, что сегодня рисовали?

– Нормально, – пробормотала Сашка. – Рисовали натюрморт. Вазу, фрукты, подсвечник. Ничего особенного.

– Грустная ты какая-то. Что случилось?… Ну ладно, раз не хочешь, можешь не говорить. Я вот твою картину повесила. А ты и не заметила!

   Сашка только сейчас обратила внимание, что ее осенний лес висит над письменным столом. Она встала и подошла к картине. Мама стояла рядом и удивленно улыбалась.

– Ой, как странно… Я почему-то раньше этого не замечала… Белое на белом – вот и неприметно! А ты славно придумала! Такая прелесть!

   Сашка, не понимая, о чем это говорит мама, всмотрелась в знакомую картину. И вдруг увидела… В корнях старой липы, почти сливаясь со снегом, лежал крохотный единорог с темно-сливовыми глазами и изящным витым рогом. Раньше его на картине не было!

   " Вот ты куда забрался! – с радостью и облегчением подумала она. – Но ты правильно поступил – теперь уж точно не растаешь!"

   Довольная Сашка улыбнулась, поцеловала маму в щеку, и они вдвоем отправились на кухню, готовить ужин. Сашка терла морковку и размышляла, не нарисовать ли ей в осеннем лесу еще и родителей для маленького единорога – вдруг ему там скучно станет.

   Единорог на картине сладко зевнул, закрыл глаза, и, вытянув мордочку, уснул.

   Жжжжжжжжжжж… Ползет по зимнему небу самолет, мигая разноцветными огоньками. Темно и звездно. Я тоже ползу, только по снегу: серые полозья тихо шелестят и взметают вверх облачка снежной пыли. Эта пыль прилипает к рыжему одеялу с чебурашкой, в которое я укутана, и к валенкам, и к пуховым рукавицам, если свесить руку с санок и проделывать в сугробах длинную канавку.

   Меня везет бабушка. Только никакая она сейчас ни бабушка, а самая настоящая царевна: величаво шагает в высокой меховой шапке, на шее вязаный шарф под цвет снега – белый, с серебряными искрами, светлые локоны выбиваются из-под пушистой каймы. На мне такой же шарф, только с золотыми искрами, значит я тоже царевна, но поменьше. Нам очень удобно так передвигаться – она головой неба касается, а я внизу, на санках, полеживаю – мне оттуда небо еще лучше видно. Только вот собак боюсь: уж больно они огромные кажутся с санок…

   Мы едем, едем, едем… едем… Уух! Сугроб! Я заваливаюсь на бок, а бабушка с санками задумчиво идет дальше, не заметив такой важной потери. А что… Очень приятно лежать в снегу, перевернувшись на спину, и смотреть, как светлячки-самолеты моргают в темноте… Да и нашушкали так, что не встанешь – настоящая капуста! Я с трудом поднимаюсь, вытряхиваю льдинки из шарфа и бегу за ускользающими санками.

   Вообще-то мы едем в магазин. Какое приятное слово – "магазин", а еще лучше – "У-ни-вер-маг"! Потому что в магазине все вкусное, а в универмаге – красивое! Вот сейчас, например, в его витрине поселилась Снегурочка с огромными удивленными глазами и жемчужной сеткой на голове. Щеки у Снегурочки очень румяные, разрисованные розовым карандашом – мне они, почему-то, больше всего нравятся. Я такие же себе нарисую, когда домой придем.