Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Светлана Мятлик

Аквариум. Рассказы

Его время – Зима  

   Он покачивался на ниточке, привязанной к балке на потолке, и с него каплями стекал крахмальный клейстер.

– Похож на свежеприготовленную мумию, – сказал Бо с его обычным ироничным смешком и пригнул голову, чтобы не задеть липкие ножки. – Я отказываюсь ночевать в одной комнате с этим страшилищем!

– Он только что родился! Ты тоже был не в лучшем виде, когда вылез на свет божий… – раздраженно ответила я. – Завтра у него появится платье и крылья, крахмал засохнет, он станет симпатичнее…

   Утром я забралась на стремянку и потрогала тельце из папье-маше, качающееся под потолком: ватные ручки и ножки сморщились, крахмал застыл на вате прозрачными слезками. Марлевое платье, натянутое на бутылку тоже было готово, проволочный каркас для крыльев лежал на столе рядом с градусником и мандариновыми корками. Я потрогала свой лоб и чихнула. Даже если у меня температура, ангела нужно доделать сегодня: он такой голый и беззащитный, он просто взывает о помощи…

   По радио читали "Голема", когда я натягивала на ангела хрупкое белое платье из застывшей марли и обтягивала крылья прозрачным целлофаном. Крылья начали трепыхаться еще прежде, чем я закончила свою работу.

– Еще ни глаз, ни рта, ни носа, а уже улетать собрался! – заворчала я, удерживая ангела за тонкую ногу. – Подожди, лицо нарисую!

   С лицом пришлось повозиться. Сначала оно вышло довольно сносным, но уж больно походило на размалеванную масленичную куклу. Бабушка заметила, что очень "зловеще"… Я переделала, замазав Масленицу белой краской. Второй вариант вышел еще хуже – теперь уж точно, "зловещее" не придумаешь… Голем из радио свирепствовал, сопли не переставая текли из носа, а градусник, пипикая, неумолимо подползал к тридцати семи. Я стёрла третье лицо и обложила голову ангела новым слоем ваты. Вот, наконец-то, что-то милое: приветливые голубые глазки, маленький алый рот, два непонятных круглых уха – то ли кроличьих, то ли кошачьих (и зачем ангелу звериные уши?). Но ангел улыбается, улыбается – видно, понравилось! Я приклеила к лысой голове волосы из серебристой мишуры. Всё, готов, лети!

   Ангел зацокал проволочными ножками по столу, зашуршал блестящими крыльями, протянул ко мне тонкие руки.

– Давай найдём для тебя подходящее место, – предложила я, и, подхватив ангела за талию, принялась расхаживать с ним по квартире.

– Может, возле зеркала? Или вот тут, в уголке? А хочешь под елку? Рядом с плюшевым медведем…

   Ангел освободился от моих осторожных пальцев и стал кружить

   по комнате, выискивая уютное местечко. Следующие несколько дней он перемещался с комода на шкаф, с полки на диван. Когда я уходила на работу, сонная и угрюмая, он провожал меня, зависая в уголке над корзинкой с расческами, и беззвучно обещал вечернее возвращение, теплую лампу и раскрытую книгу на пледе. Приходя домой, я заставала ангела за беседой с бархатным гномом, живущим в книжном шкафу, или, снимая пальто, ненароком замечала в зеркале, как он кружит возле ёлки и стирает пыль со стеклянных шаров.

   По воскресениям ангел устраивался на спинке кресла и смотрел в окно на кормящихся снегирей. Пушистые алые шарики перекатывались по подоконнику, свистели и плевались кожурками от семечек. Потом взлетали, сверкнув белым пятнышком на хвосте, и усаживались на ветки шиповника, которые под их тяжестью наклонялись почти до земли. Ангел смотрел на оживленную возню птиц и вздыхал.

– Он хочет к ним, на волю, – сказал Бо однажды утром, разливая по чашкам кофе и мельком взглянув на загрустившего ангела.

– Нет уж, так не пойдет, мне будет слишком грустно без него, – обиженно ответила я и добавила в кофе еще сахару.

   Но шли дни, и я поняла, что мне всё же придется отпустить ангела… Он начал хандрить. Больше не путешествовал по комнате, навещая гнома и плюшевого мишку, не наблюдал на кухне за бабушкиной стряпнёй, не маячил в коридоре по утрам. Вместе с кошкой он неподвижно сидел на спинке кресла и часами следил за порханием птиц.

   Однажды в марте я открыла окно. Ангел вздрогнул, не веря, что я отпускаю его, а может, испугавшись холодного воздуха ворвавшегося в комнату с улицы. Он нерешительно потоптался на подоконнике, поднял ко мне своё удивленно-радостное ватное лицо и сделал маленький шаг… Ветер подхватил его фигурку и понёс над весенней улицей, полной синего мартовского света. Спустя несколько дней я видела его в компании снегирей, облепивших ветки старой березы: он казался очень довольным, и, кажется, научился так же поскрипывать, как поскрипывают все снегири и несмазанные дверные петли… Он был счастлив.

   С тех пор каждую зиму, когда тёмные дни становятся невыносимыми, а губы забывают летние улыбки, ангел прилетает ко мне снова: он стучит в оконное стекло, окруженный любопытными птицами, белый среди алого, и я снова открываю окно и впускаю его в тёплую комнату, и ангел тянет ко мне тонкие руки и прижимается замерзшей щечкой к моей щеке. И все эти долгие, тёмные – тёмные, унылые дни он остается рядом, провожая меня по утрам на работу, прячась среди ветвей ели, роняя монетки в пироги и летая над нами, пока мы спим…

   Не знаю, в каких странах он проводит весну и лето, и что по его поводу думают снегири, к стайке которых он прибился. Я же ничего не думаю, а только подкрашиваю его выцветшее лицо тонкой кистью и протираю целлофановые крылья, чтобы они по-прежнему блестели, как льдинки.

   Весной он оставляет меня – на поруки Большому Бо, ярким дням, распускающимся листьям и витаминным таблеткам. Он надеется, что на них можно положиться. Но зима… Его время.

    28 января 2008 года

Аквариум  

   В комнате было душно, шумно, а воздух пропитался фруктовым запахом трубочного табака. Все спорили, потом смеялись, потом снова спорили, время от времени подливая в чашки крепкого чая и красного вина, которое оказалось на редкость вкусным и приятно кислило язык.

   Я вышла в кухню за новой порцией кипятка, наполнила водой ещё не успевший остыть чайник. За ночным окном падал густой снег; большие, сросшиеся вместе снежинки медленно опускались на подоконник. Всё было странного зеленоватого цвета – и я поняла, что улицы накрыло волной снежного моря…

   Я тихонько вернулась в прихожую, нашла среди вороха лохматых пальто своё, повязала шарф и вышла из квартиры, осторожно закрыв за собой дверь.

   Меня сразу же облепила тишина. Будто бы я оглохла на оба уха, или их заложило снегом. Но нет: из нашей комнаты с малиновой занавеской доносятся голоса и звон – кто-то задел колокольчики у двери. Там обычный мир – уютный и тёплый, мир домашней пещерки. А здесь, на улице, – аквариум…

   Деревья стали кораллами: каждая, даже самая тонкая веточка покрыта крупными кристаллами снега. Между ветвями носятся стаи серебристых рыбок – кошки, все как одна побелевшие от снежного пуха, уселись кружком и с вожделением смотрят на рыбью игру.

   Я иду, разрывая и подбрасывая носками ботинок тяжёлый нетронутый снег – дно аквариума. Машины – гигантские морские черепахи, мирно дремлют на обочинах, из снега проступают их обтекаемые панцири. Я единственная, кто знает об аквариуме, залившем наши улицы этой ночью. Я одна, кто видит розоватое небо, просвечивающее сквозь его стенки.

   Мимо проплывает огромный марлин, слегка задев меня краешком изящного хвоста. Он плывёт вдоль улицы, заманивая меня за собой, всё дальше и дальше в заснеженные дебри незнакомого мира.

   Провода низко нависают над землёй под грузом мокрого снега. По ним медленно передвигаются вереницы молчаливых моллюсков, иногда обрушивая вниз маленькие лавины.

   Я иду по аллее, над которой с обеих сторон нависают желтоватые фонари. Они иногда движутся, плавно поднимаясь и опускаясь над кустами кораллов. Ведь фонари прикреплены к головам тёмных глубоководных рыб, задумчиво пасущихся у самого дна. Великаны сонно кивают мне, когда я прохожу мимо, и тени вокруг их лампочек дрожат и двоятся.

1
{"b":"829735","o":1}