И ещё одна чудесная примета: пишется братский дневник! И у Любы то же самое. Сколько месяцев (а может быть даже и лет) мы пытались вести личный дневник – это не получалось… А сестрический/братский пишется сам собой. Оставляешь все дела и пишешь. Не специально. Не сам. Силы на это даёт Господь. Удивительно!
Богадельня – это чудо
21 декабря 2017 г., храм А.Критского, сестринские занятия
Нет в нашей обыденной жизни такого похожего явления, с которым можно было бы сравнить то, что происходит в богадельне. Любимого человека, хоть супругу, хоть ребенка, хоть маму – любишь изо дня в день и это чувство усиливается и ослабевает настолько постепенно, что изменение осознается лишь по прошествии долгого времени – видишь либо вот его не было и оно есть, либо – вот, была любовь и теперь её не стало.
Здесь же, в богадельне, любовь включается, как люстра – мгновенно, и светит и согревает сразу сильно и глубоко. И потом, обогретый ей ты выходишь с богадельни, и тепло это из души понемногу испаряется, замещаясь стужей этого мира. Бр-р-рррр-р-р…
Сегодня я пошел на сестрические занятия в совершенно разобранном мире. После семейной ссоры. Подавленный. Размазанный грехом. С раной в сердце. Молебен, святая вода, помазание маслом, молитвы духовного отца и общий сестрический молебен понемногу сняли с меня этот груз, но рана не заживала.
Мать Нина прочитала свой изумительный доклад о происходящем в богадельне. Доклад прекрасный – я хотел бы еще раз его перечитать. Больше всего меня поразило – она метко подметила, – что одно дело – любить тех, кого мы выбрали – это любовь мирская, земная, страстная… и совсем другое дело – любить по послушанию, по Богу, ради Христа.
Именно привитием к своей душе этой второй любви и заняты сестры (а теперь, с Божьей помощью, ещё и братья) богадельни. Я с ней совершенно согласен и могу сказать даже более того – я совершенно не в состоянии любить своих ближних, домашних так же чисто и бескорыстно, как это происходит здесь в богадельне.
Сидел на занятиях, а сердце так и прыгало от радости оттого, что Вера Пампушкина находится рядом, за стеночкой, буквально в двадцати шагах от того места, где я сижу. Такое чувство, как некогда в армии, когда почтальон принёс и вручил тебе письмо от любимой, оно лежит у тебя за пазухой и греет душу, прочесть ещё не можешь – обстоятельства не позволяют, а предвкушение радости от предстоящего прочтения уже есть!
Отец Валерий объявил сёстрам о рождении брата милосердия и попросил меня прочесть свой отзыв о первом посещении насельницы. Я прочитал, не смея глаз поднять на сестер – отчасти от какого-то стыда, отчасти от того тяжелого состояния, в котором находился, отчасти от набегавших иногда слёз умиления. Были и смешные моменты, над которыми мы все от души посмеялись. Я чувствовал собранное внимание сестёр. Видел одобрение м.Нины.
Пока читал – заново пережил этот благотворный для души и радостный для сердца опыт. Духовник по окончании заметил, что есть сходство с докладом м.Нины. Наверняка так и есть. Я лично заметил только, что мы с ней использовали одно и то же не самое стилистически уместное слово – эксклюзивный – в отношении происходящего в богадельне. Да, то, что здесь происходит не вмещается ни в какие рамки и никогда прежде не было описано! Такие вещи всегда были индивидуальны, личны… а чтобы вот так раз! и по мановению невидимого перста два десятка сестер милосердия раскрылись в этом делании – об этом я ещё не слыхал.
Отец Валерий сказал в момент вручения бейджика Наталье К., что в 90-е годы Господь вкладывал в строительство Церкви цельные кирпичи, а потом уже начал подбирать и осколки и вставлять туда же. Самолюбие пыталось подсказать мне, что это очень круто – быть мозаикой! но я ответил ему, что скорее это крошки с пола, которые замели в совок и высыпали в ещё не загустевший раствор в той же самой стене. Чтоб не валялись. И то слава Богу сподобиться попасть в этот самый совок!
Отец Валерий задал мне вопрос: «Чем была бы занята моя жизнь без богадельни?» Я и сам уже много раз спрашивал себя об этом. Мой кризис давно наступил и в свои 45 лет я спрашиваю себя: «Для чего я живу?» Ну не ради работы же – она наказание, епитимия. Ну не ради же радостей жизни – да и они известны заранее, ими пресытилась душа, словно современными продуктами, которые ешь только потому, что нужно что-то есть – без удовольствия, а организм не насыщается, хоть и полон живот. Так и с этим миром – давишься, но ешь, потому что чем-то надо заполнить пустоту в душе…
Смотрели фильм, снятый и смонтированный м.Ниной. Экспромт на экспромте, а сделано так, словно сценарий был написан – чувствовалось Божье присутствие. И, слушая отзывы насельниц о сёстрах, снова рождалось такое обобщающее чувство понимания того, что это за чудо такое происходит в нашей богадельне.
Па-баам! – поздравляю сам себя – вот я и назвал богадельню впервые «нашей»!
В конце занятий старшая сестра Люда Е. сказала, что у нее есть для меня ещё одна бабушка – Зинаида Тимофеевна. Она – учительница, коммунистка, умная женщина, но это и является для неё препятствием, чтобы исповедоваться и приступить к таинству Причастия. Это странно, но я снова не испытал ни сопротивления, ни смущения. Я просто принял это как есть, сказав, что я готов, если духовник благословляет. Духовник сказал: «Не отказывайся».
Целых три бабушки
21 декабря 2017 г., храм А.Критского, богадельня
Мы зашли к Зинаиде Тимофеевне в палату. Кажется, это была палата, где лежит Павла, но могу и ошибаться – было темно. Кровать Зинаиды была слева от входа. Мы склонились над постелью, глаза немного привыкли к полутьме и я увидел всклокоченные седые волосы, сухощавое лицо, обтянутые скулы и белки глаз, придававшие лёгкое выражение безумия чертам лица, скрытым в темноте.
Людмила, сказала, мол, вот он, Слава, который… эээ… брат. Зинаида Тимофеевна так встрепенулась, услышав это слово, и сказала, что она думала, что я – её брат. Это меня пронзило. Я словно увидел душу, которая, как тот болящий у купели, лежит в метре от исцеляющей поверхности воды 38 лет, не имея человека, но и не теряя при этом надежды.
А разве мы сами не ходим рядом с реальностью Любви годами и десятилетиями, никак не соединяясь сердцем и жизнью с ней, но при этом совершенно законно надеясь, что найдётся человек, который полюбит нас как есть чёрненькими и страшненькими со всеми нашими грехами и недостатками и тем самым погрузит нас в эту реальность.
Люда сказала бабушке, что я ещё приду и буду дружить. И мне захотелось ещё раз прийти к этой душе. А задача, будучи загружена в сознание, принятая сердцем, уже начала сама решаться, обнаруживая время от времени себя проскальзывающими в уме мыслями: «а можно же сказать то-то и то-то», «можно сказать ей, что и меня мама воспитывала по кодексу строителя коммунизма, который был взят из Библии и практически совпадает с десятью заповедями» ну и так далее…
Так у меня оказалось целых три бабушки: Вера Пампушкина, Зинаида, соседка Веры по палате, которую мне никто не благословлял, но прилепившаяся к моему сердцу нечаянно и Зинаида Тимофеевна – учительница, коммунист и большая умница.
После этого я бодренько, почти с нетерпением пошел в палату к Вере Пампушкиной. Зины, соседки Веры, не оказалось на месте – кровать была расправлена и пуста. От этого стало немного грустно, как тогда, когда не можешь увидеть родного человека.
А Верочка только проснулась и лежала такая хорошенькая, такая славная в своей кроватке. Я склонился над ней и снова она необъяснимым образом показалась мне милой и родной. Я поглаживал и держал её ручки в своих ладонях, поправлял ей волосы и платочек, спрашивал, что ей принести, а сам дивился, как эти «телячьи нежности» могут рождаться в моём грубом сердце к тому же подавленном произошедшей перед сестричеством домашней ссорой?
